Автор: проф. Г.Е. Кричевский
На своём личном примере постараюсь показать, что школа в разные времена СССР, РФ была в большей или меньшей степени тюрьмой для большинства учеников и преподавателей.
До ВОВ я успел окончить только первый класс. Школа находилась прямо во дворе моего дома. Из окна классной комнаты можно было увидеть единственное окно нашей комнаты общей квартиры. Дорога из дома в школу занимала 2 минуты. Все ребята из нашего и соседних домов учились в этой школе. Обучение было общее, то есть мальчики и девочки учились вместе. Уже на следующий год, первый год войны Иосиф Сталин приказал учиться отдельно; были специальные школы для мальчиков и отдельно для девочек. Шла война и хозяин страны ставил задачу из мальчиков готовить солдат, а из девочек фронтовых подруг (медсестёр, связисток и др.). Поэтому остальные девять классов я учился, как и все мальчики, в мужской школе.
Конечно, такая система формировала и мальчиков, и девочек с деформированной психикой. Такая сепарация продолжалась и после ВОВ до тех пор, пока великий не помер. Эта система образования сильно покалечила психику девочек и мальчиков. Много лет те и другие жили каждый в своём гендерном пузыре. Не знаю как это влияло на девочек, но мальчики вырастали агрессивными, брутальными, циничными по отношению к женщинам, с которыми были многие годы мало знакомы. В старших классах начали действовать гормоны, а выхлопа естественно не было (ухаживание, дружба, любовь), поскольку не было контактов.
Сейчас уже в 9-11 классах начинается дружба, любовь, а иногда и отношения. Став взрослым, я проанализировал гормональное поведение моих одноклассников старших классов. Все мальчики к десятому классу разделились на озабоченных и сильно отстающих в гормональном отношении. Озабоченные начали бриться ещё в школе. Я был самый отстающий. Бриться регулярно начал, когда у меня уже родилась первая дочь. Неозабоченные занимались системно и интенсивно спортом (несколько отвлекает). Озабоченные ходили в женские школы, ухаживали за девочками. Озабоченные своеобразно вели себя на физкультуре, они выбирали жертву, валили её, тискали и долго не отпускали из жёстких объятий.
Окончив школу, они быстро обзаводились семьями, соединившись с подругами из соседних женских школ. Эти семьи очень быстро распадались.
Можно повторить «спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство».
До возвращения в Москву из эвакуации в 1944 году я поучился, вернее не учился (не было условий) в Ростове-на-Дону, в пригороде Астрахани, в Красноводске (сейчас Туркмения), Краснодаре, Тбилиси. В Тбилиси я даже получил грамоту за третий класс. Но, когда я вернулся в середине четвёртого класса в Москву, то я понял, что я ничего не знаю из того, что знают мои одноклассники. Как будто я понял попал в школу, где преподают на другом языке, используют термины, которые я не знаю. Я оторопел, началась паника, усилению которой способствовали учителя. Они не понимали и не хотели понимать, что я три года жил в другом жестоком мире эвакуации и страшной войны. И этого опыта не было у учеников нашего класса и учителей.
Последние воспринимали меня как дикаря и недоумка. Они не понимали, а особенно классная руководительница, почему со мной дружат самые умные отличники в классе. А самыми близкими друзьями был №1 в классе Коля Хлебников, №2 Вадик Кузьмин. Она (классная руководительница) делала всё, чтобы расстроить наш союз. Они были её любимчиками, и она ревновала. Она публично перед всем классом называла меня дебилом. При этом по немецкому языку, который она преподавала, я учился хорошо.
И мне во взрослой жизни это помогло зарабатывать, делая реферативные переводы для Всесоюзного института технической информации. Классной была Фаина Яковлевна Гербер – мама известной в будущем журналистки Аллы Гербер.
Дочка Алла была нашего возраста и училась в женской школе рядом с нашей мужской.
Я с ней даже где-то, когда-то пересекался. Её мама испортила мне жизнь с четвёртого по десятый класс. Не сработала даже принадлежность к одному маленькому народу. Она меня отправляла в ПТУ, бесконечно жаловалась моей маме, что у неё сын глупый, не развитый. Мама моя, как во всех подобных случаях, говорила, что я самый лучший.
Мама знала через что ей, моему брату и мне пришлось пройти за 4 года эвакуации. Остальные учителя тоже не старались вникнуть в мой бэкграунд. Позже после школы я понял, что многие из них были очень ограниченными, не очень образованными людьми. Например, учительница литературы не рекомендовала нам читать переводную, так называли всю зарубежную, литературу, она не входила в школьную программу. А я в знак протеста читал Бальзака, Гюго, Диккенса, Флобера, Дразеров обоих, Фейхфактора, Ги де Мопассана («Милый друг»), Манов и других.
Более того, я из них собирал домашнюю библиотеку. Современное зарубежье издавали очень мало и только то, что критиковало капитализм, буржуазность. Русскую классику я прочёл в первые 2 года института и понял, что она не уступает зарубежному, а некоторые авторы имеют мировое первенство. Нам навязывали советскую литературу и только то, что соответствовало соцреализму. Но я сам ему никогда не соответствовал. Позже, после школы я прочёл всю самиздательскую литературу.
Так что школа не сформировала меня гуманитарно, то же самое было по истории. Главным был краткий курс ВКПБ. Это было и в школе, и в вузах.
Мне нравились уроки по физкультуре. Мне ничего не навязывали, делай своё тело сильнее, ловчее, быстрее и выше. Потом мне заложили любовь к спорту, которым я занимался всю жизнь. Неплохо играл на любительском уровне в футбол, хоккей, баскетбол, теннис, плавал на байдарках, поднимался в горы Кавказа.
А вот уроки военного дела не любил. Войны я нахлебался, видел трупы и наших и фрицев. А оружия у меня в 10 лет был целый арсенал. Мы не собирали и не разбирали автоматы, а стреляли на берегу Кубани из немецких пистолетов и парабеллумов по воронам. Что об этом знали мои московские учителя и мои одноклассники?
Я думаю, что годы Вов заложили во мне большой запас прочности на все будущие годы. Школу я всё-таки окончил, к 9-10 классам догнал всех остальных до уровня почти хорошиста.
В институте я уже был отличником и получал повышенную стипендию. Начал заниматься наукой, сделал блестящий диплом реконструкции фабрики имени Я.М. Свердлова, а затем проработал на этой фабрике как молодой специалист почти 3 года. И многое из своего диплома внедрил на фабрике. И знания, полученные в школе, имели малое отношение к последующей профессиональной работе. Да и всего, чего я добился в жизни, имеет малое отношение к школе.
Отличники моего класса не стали ни докторами, ни профессорами, ни знаменитыми изобретателями, писателями. Один мальчик из параллельного класса – Владимир Торбан стал знаменитым советским баскетболистом, капитаном сборной СССР.
Другой мальчик из этого класса стал очень известным математиком академиком (Боголюбов, МГУ).
Системно о школе (это относится и в какой-то степени и к вузам)
Ученики, студенты попадают во владение учителям и преподавателям. Повезёт, достанется тебе хороший учитель и преподаватель, хороший профессионально и по-человечески. От тебя ничего не зависит. Учитель, препод может использовать своё служебное положение, чтобы чморить учеников и студентов. Может невзлюбить, может использовать для добавки к основной зарплате, даже может помешать окончить школу или вуз. Много лет работы в вузах, в том числе заведующим кафедрой, мне приходилось не раз быть бить по рукам преподавателей, тянущихся к карману студентов. До соседних кафедр я не доставал, правда, если преподаватели других кафедр обижали студентов моей специальности, я не жаловался ни в деканат, ни в ректорат (они часто были «крышами» этих преподавателей). Я говорил с самими алчными преподавателями, помогало. Они были трусливы.
Теперь о гражданской позиции большинства учителей (училок). Многие годы советской власти и в новой РФ голосование на выборах проходит в школах. Учителя активно принимают участие в день голосования. Именно в этот день голосования локально в школах происходит массовая фальсификация руками учителей. А на следующий день эти же учителя учат наших детей отличать добро от зла. И это верх безнравственности. Безнравственные учителя учат наших детей нравственности. Вернее, учили. Сейчас в школах учат детей, что все вопросы жизни следует решать силой. «В чём сила брат, сила в правде». Эту цитату героя Бодрова младшего из фильма Балабанова «Брат» сегодня смело можно изменить на «сила в тотальной кривде».
И никто из учительского сообщества и даже учителя с именем ни слова не скажут об этой проблеме. Скажут о зарплатах (да низкая), об ЕГЭ (не очень хорошо), о плохом оснащении школ, особенно не столичных (важно). Но о преступлениях учительского корпуса во времена голосования ни слова. Страшно. В разговоре с учителями только один ответ «а что мы можем сделать?». Если бы школы были бы частными, то этот вопрос решился бы автоматически.
Кстати, даже в нашей конституции записано, что «школа, вузы должны быть вне политики». Там много ещё осталось хорошего: свобода слова, совести, право на мирные собрания.
Опять об учителях, среди которых встречаются немало очень достойных, но они тонут в общей массе посредственных. Низкая зарплата, огромные нагрузки, бесконечные глупые реформы делают учителей злобными, и свою злобу они эстафетно переносят на детей. Всё, о чём я пишу, для большинства не ново.
Избавиться от всех этих проблем в школе отдельно от проблем во всех сферах жизни нашей страны не удастся. Необходимо менять всю конструкцию, формировавшуюся тысячи лет ещё от Ломоносовской России и имперства, которая тормозит развитие России.
Иллюстрация: Мел