О жизни нашей, о людях, о событиях в Израиле.

 

                               Мой дом в Карней Шомроне

 

Сменился век, и с тех пор я все чаще и чаще обнаруживаю, что личные воспоминания нашего поколения стали считаться историей. Значит, пришло время их записывать. Особенно остро я почувствовала это на выставке «40 лет алии», когда разглядывала выложенные на стенды самодельные учебники иврита, вроде тех, что мы делали в Москве. Со старых фотографий, помещенных в музее, на меня смотрели наши знакомые по сионистским сборищам, тогда еще молодые, стройные и с густой шевелюрой. Про нашу ту, бывшую советскую жизнь, написано достаточно воспоминаний, а сейчас мне хотелось бы вспомнить, как нас встретил Израиль и как мы попали в Карней Шомрон, место, которое уже два десятилетия мы называем своим домом.

Первая проблема — жилье

Мы приехали в Израиль в 1991 году, сразу после «Войны в заливе», когда жителям приходилось сидеть в бомбоубежищах и по тревоге натягивать на себя противогазы. Это был пик Большой алии из разваливающегося Советского союза. Каждый день в аэропорту «Бен Гурион» садились несколько самолетов, привозивших в среднем тысячу человек в сутки. Эти «Боинги» мы шутливо называли «жидовозы».

Это было время «прямой абсорбции», когда репатриантов уже не помещали в общежития («мерказ клита»), а предлагали снимать квартиры на свободном рынке. Из-за массового платежеспособного спроса цены моментально взлетели до небес. Из аэропорта мы поехали к друзьям в Кирият Тивон — маленький благоустроенный городок под Хайфой. Выбор был — искать жилье подешевле в проблематичных городских районах с малоприятными соседями или попытаться устроиться в одном из поселков, где почти нет съемных квартир, зато сдаются «караваны». Через несколько дней друзья раздобыли для нас справочник поселенческого движения «Амана», и я на английском (из-за незнания иврита) стала обзванивать все указанные в нем телефоны в поисках жилья.

За этот караван в Карней Шомроне, за мой «первый дом на родине» я глубоко благодарна Шарону, бывшему тогда министром строительства и принявшему решение закупить караваны и поставить их, в частности, в поселениях Иудеи и Самарии. В отличие от того, что он сделал с Ямитом до этого и с Гуш Катифом после, это его решение принесло непосредственную пользу, приостановило стремительный рост цен на съемное жилье и немедленно дало каждому вновь прибывшему крышу над головой. Наверное, жить в караване в городских условиях не очень комфортно, не то, что здесь, в благополучном поселке, где практически можно не запирать двери, где в любую жару веет прохладный ветер и открывается чудный вид на покрытые зеленью холмы…

Параллельно Шарон задействовал мощную силу свободного предпринимательства и развернул массовое строительство. В начале 90-х он предоставил строительным подрядчикам землю и дал обязательство: если рынок это жилье не востребует, скупить дома за минимально выгодную для подрядчиков цену. Разразился строительный бум, в городах стали вырастать новые кварталы, а самарийские и иудейские холмы, как грибами после дождя, стали покрываться домиками с красными крышами… Я помню, что мои первые впечатления от Израиля были: множество цветов и сплошная стройка. Конечно, благоразумнее было бы развернуть строительство заранее, но кто мог поверить в конце 80-х годов в падение железного занавеса? Единицы, которых считали сумасшедшими.

Позднее значительную часть этого жилья (в разной степени готовности) «заморозили» по приказу вновь избранного премьера — генерала Рабина. Начинался процесс Осло…

Вторая проблема — работа

В это же время в Израиле начался бурный рост промышленности высоких технологий — «хай-тек». За несколько лет до этого, после закрытия совместного с американцами проекта боевого самолета «Лави», первоклассные инженеры не могли найти себе в Израиле достойный заработок, и им приходилось уезжать из страны в поисках работы. «Хай-тек» явился как манна небесная, которую Всевышний послал Израилю, чтобы прокормить миллион выходцев из СССР — современной версии древней фараоновской сверхдержавы — «Мицраима».

Сионисты начала ХХ века стремились переделать галутного «человека воздуха», не занимавшегося обычной для большинства населения работой на земле, а продававшего идеи. Какая ирония! Через 50 лет, когда сионисты в этом уже преуспели, в большинстве развитых стран промышленность и сельское хозяйство отошли на второй план, и самым прибыльным стала продажа идей, так называемое постпромышленное производство. Фирмы «старт-ап» создавались из ничего под новые идеи и технологии и позволяли продавать «ноу-хау» уже на уровне разработки. Хорошее техническое образование, высокая мотивация и минимальные запросы приезжавших русских евреев позволяли в это время любому предпринимателю при минимальных затратах пойти на риск, открывая такие программистские и электронные фирмы. Моя первая зарплата программиста составляла две тысячи шекелей и ненамного отличалась от зарплаты уборщицы. И таких, как я, в нашей фирме «старт-ап» было семь из десяти программистов. Продажей и кадрами занимались еще двое израильтян плюс две девушки-секретарши. Глава фирмы, молодой израильский доктор физики, одолжил значительную часть первоначального капитала, а через несколько лет очень удачно продал свое детище большой международной компании. К этому времени большая часть программистов (включая меня) выучила иврит и разбежалась в поисках более выгодных предложений, а компьютеры морально устарели. На самом деле он продал в чистом виде идею, которую мы помогли ему раскрутить быстрее, чем она пришла в голову кому-либо еще.

Иногда я слышу жалобы на то, что израильские фирмы не часто занимаются доведением идей до изготовления готового продукта. Как правило, к стадии внедрения фирма уже становится отделением международной корпорации, и самые большие выгоды достаются заокеанским хозяевам. Тем не менее, маленький буксир израильского «хай-тека» пыхтит, преодолевая сопротивление бюрократии и тяжесть налогов, и уверенно тянет экономику Израиля через войны и «мирный процесс» с его многомиллиардными затратами вроде «забора безопасности». Эта новая отрасль экономики не подводит даже во времена мировых экономических спадов, когда страдает наш древний, испытанный «хай-тек» — торговля обработанными алмазами.

Соседи

Итак, через 2 месяца после приезда, еще не зная как следует иврита, муж нашел свою первую работу в районе Тель-Авива, и мы собрались переезжать в последний свободный караван в поселке Карней Шомрон. Нам предоставили его только после того, как мы прошли «приемную комиссию», где две милые дамы расспрашивали нас о том, кто мы, какие у нас доходы, сколько детей и что есть из необходимых для жизни вещей. Их интерес не был праздным. Когда мы с нашими скудными пожитками приехали вселяться, то застали новенький караван полностью меблированным, и даже на окнах висели милые зелененькие занавесочки, а на столе в вазе стоял букет цветов. Кровати и матрасы были сильно подержанные, но вполне пригодные, кухонные полки и стол в отличном состоянии, а от таких книжных полок я не отказалась бы и в Москве. Полки и стол до сих пор живут с нами. Старенькая стиральная машина, которую нам принесли в первые дни соседи, купившие себе новую, исправно работала с тех пор еще 10 лет.

В современных американских фильмах показывают, как в благополучных пригородах соседи приходят представиться вновь прибывшим и предложить свою помощь и домашнее печенье. Но это у них, а у нас было намного круче. Мало того, что мы попали в заповедник исчезающего сегодня сионизма, но и алия в то время еще не везла с собой нацистов и антисемитов и воспринималась нашими посельчанами как чистое божье благословение. Первые несколько дней все наши обеды и ужины были расписаны — нас принимали у себя все соседи по очереди. Более того, к нам прикрепили две семьи для опеки. Какие бы у нас не возникали вопросы: где что купить, а что можно получить даром, как записать детей в школу и кружки, кто ближайший зубной врач или как найти «ульпан» (школу для изучения иврита) — со всем этим можно было обращаться к ним в любое время дня и ночи. Они записывали, доставали, объясняли, советовали, увозили и привозили.

Разумеется, на все еврейские праздники мы были приглашены к соседям в гости. Нас угощали, объясняя по ходу дела, что и как празднуем, ведь мы тогда были совсем «темные». Первые «шелохмунес» на Пурим нас очень обрадовали, зато выяснилось, что здесь нет таких пуримшпилей, как те, что мы устраивали еще в Москве. Что ж, этот пробел наша алия успешно ликвидировала, достаточно вспомнить спектакли Иерусалимского клуба политической песни «Зимрат ха-Арец».

На первый Пасхальный седер нас пригласила семья, где мама была «таймания» (из Йемена), а папа — «йеке», то есть из немецких евреев. Оказалось, что йеменские евреи красят яйца для Пасхального стола, а кантор-йеки пропел нам всю Пасхальную аггаду так, что мы чувствовали себя как в опере.

Со многими из этих семей мы сохраняем дружбу до сих пор, несмотря на то, что давно уже переехали из нашего каравана в коттедж на соседнем холме в новом районе, названным Неве Менахем. Именно к нашим опекунам мы первым делом обратились с недоуменным вопросом о начале процесса Осло: «Что происходит? Неужели всерьез заключают договор с убийцей и бандитом и отдают ему Землю Израиля?». Те озабоченно пожимали плечами и отвечали, что сами не могут понять, что происходит.

Большинство же наших знакомых израильтян, не живущих в поселениях, просто не читало текст договора и стандартно отвечало «Аль тидъаг, ихье беседер!» («Не волнуйся, все будет в порядке!»). И лишь один человек из квартала Гинот Шомрон, стоящего на соседнем холме, не только сразу понял, что происходит, но и объяснил нам и всем остальным, что именно необходимо сделать, чтобы предотвратить это безумие. Это был Моше Фейглин, лидер массового движения ненасильственного сопротивления «Зо арцейну», но это уже совсем другая история.

 

Поселок и его окрестности

Наш поселок Карней Шомрон находится в 30 км. от тель-авивского побережья на шоссе Кфар-Саба — Шхем. Израильтянам из Тель-Авива, мало интересующимся географией, мы привыкли говорить «хамеш дакот ми Кфар Саба» («пять минут от Кфар Сабы»). Одно- и двухэтажные домики теснятся на трех стоящих рядом небольших холмах, возвышающихся на 400 м. над уровнем моря. Под ними проходит ущелье (вади) Кана с небольшой речушкой. Место это — ключевое, здесь проходили все древние и новые дороги. Гуляя по остаткам мощенной римлянами дороги, ведущей мимо нас от средиземноморского побережья в Сирию, я вспоминаю приводимые в книгах по древней истории жалобы греческих и римских военачальников на то, что еврейская страна покрыта густыми лесами и это очень осложняет борьбу с партизанскими отрядами. Крестоносцы и турки также прокладывали свои дороги именно здесь, в обход заболоченной приморской равнины. Турки построили и железную дорогу, изведя последний оставшийся в стране лес на шпалы. Хвойный лесок, окружающий наши холмы, насажен уже в середине 20 века. Англичане в свое время так же проложили дорогу, уже внутри вади Кана, чтобы поймать Аль-Кауджи, бандита из Ирака, пришедшего со своей бандой «освобождать Палестину от евреев и англичан». Именно их погромные вылазки привели к созданию летучих «ночных отрядов» Хаганы. Кроме убийства безоружных евреев отряды Каужди любили нападать на почтовые перевозки и грабить английскую казну. По преданию, отступая, Кауджи спрятал награбленные сокровища где-то здесь, в вади Кана. Когда наши дети были маленькие, эта история заставляла их пройти лишний километр-два в наших пеших прогулках по вади.

Свое имя наш поселок получил от возвышающихся рядом двух горок повыше — «Рога (или лучи) Самарии». Они видны с дороги, когда только начинаешь подниматься с прибрежной равнины в нашу сторону и господствуют над окружающим пейзажем. Один из них украшен домиком Моше Зара и является его частным владением. Семья Зар, много сделавшая и многим пожертвовавшая для заселения Эрец Исраэль, заслуживает отдельной истории. Упомяну здесь только, что выходец из Ирана Моше Зар занимался тем, что выкупал землю у арабов и передавал евреям. Его неоднократно пытались убить, и дважды он тяжелораненый чудом находил спасение. Его сыну Гиладу Зару, офицеру безопасности регионального совета Самарии, повезло гораздо меньше. Он честно выполнял свой долг, и арабы стремились во что бы то ни стало избавиться от него. В первый раз, после того, как его машину обстреляли, его, истекающего кровью, спас наш сосед — доктор Евгений Мерзон. Выздоровев, Гилад вернулся к своей опасной работе, и попытки его уничтожения возобновились. Во второй раз арабы добили раненого Гилада выстрелами в упор. В его честь возвышающиеся над окрестностями «рога Шомрона» получили название «Рамат Гилад».

В ясную погоду с Рамат Гилад можно невооруженным глазом различить башни Азриэли и другие высокие тель-авивские здания на фоне моря. Ночью мы поднимаемся сюда, чтобы полюбоваться морем огней, охватывающих отрезок приморской равнины, где сосредоточено до 80% населения Израиля. Справа мигают огни труб хадерской электростанции, слева панораму завершают огни ашдодского порта. С противоположной стороны холма пылает зарево над городом Ариэль. Кажется, что до них подать рукой. Благодаря новому скоростному шоссе номер шесть к нам сильно приблизились также и северные и южные города: за полтора часа можно добраться до Хайфы и до Беер Шевы, за час до Иерусалима. За тот же час можно перевалить самарийский хребет и спуститься к границе по реке Иордан. Словом, самый центр страны.

Немного истории

Карней Шомрон начинался как одно из самых первых самарийских поселений, заложенных движением Гуш Эмуним. Он основан более 30 лет назад, через несколько лет после того, как первые семьи поселенцев прочно закрепились на военной базе в восьми километрах отсюда и основали первое самарийское поселение Кдумим. Первоначально наш поселок получил название «Кдумим бет», потому что и в те времена, к сожалению, заселение Самарии не получало официальной поддержки государства. Правительство не понимало, что ему делать с чудом доставшимся бесценным подарком — Иудеей и Самарией, исторической родиной народа Израиля. Доставшиеся практически без жертв в результате Шестидневной войны эти земли правительство не могло «ни проглотить, ни выплюнуть». «Проглотить» их, то есть аннексировать, оно не решалось, а «выплюнуть» — отдать обратно Иордании за клочок бумаги с «мирным договором», не получалось. Так как за немногочисленным арабским населением никто особенно не присматривал, то сюда стали перебираться их многочисленные арабские родственники из соседних стран. В 70-е годы, как и в начале ХХ века, на пустующие холмы арабов притягивал мощный «экономический насос». Евреи прокладывали дороги, лечили, покупали фрукты и овощи и платили за труд, обеспечивая гораздо более высокий уровень жизни, чем в соседних Иордании и Египте.

Евреев же эти пустынные холмы притягивали тем, что именно здесь путешествовал Авраам и пасли скот сыновья Якова. На холме, который носит сейчас имя Гилада, мы наткнулись на древний колодец, как раз такой, в какой, по библейским описаниям, братья бросили пришедшего к ним Иосифа. Скорее всего, это произошло не здесь, а на несколько километров восточнее, в долине Дотан, но наше воображение переносит действие сюда, поближе к нашему дому. В таких древних колодцах, выкопанных в мягком известняке и оштукатуренных, вода собиралась зимой и хранилась вплоть до осени, оставаясь пригодной для питья и для полива. (Несколько энтузиастов пытаются в современном Израиле возродить такое сберегающее экологию водопользование, предлагая проект, рассчитанный на один дом с участком. Утверждается, что такой проект за несколько лет окупается за счет экономии оплаты воды для полива).

Кроме колодцев земля здесь хранит и многие другие материальные знаки нашего древнего присутствия. В упомянутом выше Кдумиме около пятнадцати лет назад при строительстве синагоги была откопана обширная «промышленная зона» двухтысячелетней давности: дома, ритуальные бассейны-миквы, вино- и маслодавильни и жернова. Сосуды, восстановленные из найденных там черепков, выставлены в местном музее.

Итак, в семидесятые годы возможность строительства в Самарии выбивались явочным порядком. Семьи селились в палатках на пустующих холмах, мокли, мерзли и страдали от жары, чтобы потом получить право на временную постройку и годами ждать разрешения на постоянную. Поэтому мы, поселившись первоначально в караванчике, не чувствовали своего отличия от старожилов-обладателей больших домов, ведь и они начинали даже не с каравана, а с палаток. Свои дома они отстраивали постепенно, зачастую собственными руками, и каждый дом несет на себе печать характера и происхождения хозяев — у некоторых полукруглые окна и открытые веранды, у других островерхие теремки, а один дом, стоящий у обрыва, напоминает ласточкино гнездо. Перед выборами 1996 года, когда пресса отчаянно травила весь национальный лагерь вообще и поселенцев в частности, в газетах появилась реклама: симпатичный двухэтажный домик и под ним подпись: «Этот дом построен на твои деньги!». Естественно это было полное вранье – ипотечная ссуда-машканта здесь такая же, как в периферийных городах развития, а на участке в полдунама (около 4 соток) особо не разгуляешься. Периодически проезжая мимо Тайбы или Тиры, я вижу покрытые мрамором арабские дворцы в стиле «1001 ночи». После миллиардных вложений в арабские муниципальные бюджеты, такая подпись под картинкой этих дворцов гораздо больше соответствовала бы действительности.

В новых районах у нас в основном господствует массовая застройка — аккуратные белые коттеджи на одну, две или четыре семьи. Но и здесь видна разница: аккуратно подстриженные газоны «американцев» выходят прямо на улицу, «европейцы» отгораживаются от улицы высокой густой живой изгородью, выходцы из Азии асфальтируют часть двора и строят печки для выпечки лепешек.

Сегодня здесь проживает более семи тысяч человек, и поселок давно распространился на два соседних холма, образовав новые районы — Гинот Шомрон и Неве Менахем. Цепь находящихся недалеко друг от друга поселков на нашей дороге (Альфей Менаше, Маалей Шомрон, Карней Шомрон, Кдумим, Шавей Шомрон) и на параллельном трассамарийском шоссе, соединяющем Петах-Тикву с самарийским городом Ариэль, поддерживает непрерывное еврейское присутствие во всей Западной Самарии. Нас здесь намного больше, чем арабов, и именно поэтому даже в самые страшные годы арбского бунта — «интифады», подъема террора из-за «процесса Осло» и так называемой «второй интифады» у нас на дорогах было относительно спокойно.

Кто кого охраняет?

В последние годы наш поселок, против нашего желания, обнесли колючей проволокой — якобы для нашей безопасности. Ерунда! Камень в камеру слежения, пара кусачек, и террорист легко оказывается внутри. Еще более обессмысливает эти заграждения разрешение на въезд арабов в поселок — для работы и для покупок. Несколько лет назад, араб, работавший в нашем только что выстроенном тогда торговом центре, пришел туда с рюкзаком взрывчатки и привел его в действие в молодежном кафе. Вопрос, кто кого охраняет — армия поселенцев или поселенцы армию и страну — после выселения Гуш Катифа и бомбардировок Сдерота получил наглядный и однозначный ответ. Сегодня армия жалуется, что патрулировать территорию выселенных Хомеша и Санура стало намного труднее, когда там нет постоянных жителей. А патрулировать эти места армии приходится, так как это стратегические точки, откуда можно обстреливать всю приморскую равнину.

По поводу того, кто лучше охраняет страну: поселенцы или армия, приведу пространную цитату из работы всем известного мыслителя (сегодня его назвали бы политологом), одного из первых теоретиков устройства национального государства:

«Если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство. И одно из самых верных и прямых средств для этого — переселиться туда на жительство…

Другое отличное средство — учредить в одном-двух местах колонии, связующие новые земли с государством завоевателя. Кроме этой есть лишь одна возможность — разместить в стране значительное количество кавалерии и пехоты. Колонии не требуют больших издержек, устройство и содержание их почти ничего не стоят государю, и разоряют они лишь тех жителей, чьи поля и жилища отходят новым поселенцам, то есть горстку людей, которые, обеднев и рассеявшись по стране, никак не смогут повредить государю; все же прочие останутся в стороне и поэтому скоро успокоятся, да, кроме того, побоятся, оказав непослушание, разделить участь разоренных соседей. Так что колонии дешево обходятся государю, верно ему служат и разоряют лишь немногих жителей, которые, оказавшись в бедности и рассеянии, не смогут повредить государю… Если же вместо колоний поставить в стране войско, то содержание его обойдется гораздо дороже и поглотит все доходы от нового государства, вследствие чего приобретение обернется убытком; к тому же от этого пострадает гораздо больше людей, так как постои войска обременяют все население, отчего каждый, испытывая тяготы, становится врагом государю, а также враги могут ему повредить, ибо хотя они и побеждены, но остаются у себя дома. Итак, с какой стороны ни взгляни, держание подобного гарнизона вредно, тогда как учреждение колоний полезно».

Николо Макиавелли «Государь». Глава 3. «О смешанных государствах».

Так же как Маркс далек от советского марксизма, так и Макиавелли не был «макиавеллистом», а писал о том, что сегодня получило бы название «реал политик». Только в последние несколько десятилетий, после так называемых «освободительных антиколониальных войн», во многом инспирированных бывшим Советским Союзом, слова «колония» и «колонизация» получили негативный оттенок. Политики времен Герцля и Черчилля считали заселение и развитие пустующих территорий в технически отсталых странах таким же положительным и прогрессивным явлением, каким сегодня объявляют модернизацию и глобализацию. Жаботинский писал: «История мира — это история колонизации», а сионисты с гордостью говорили о «Палестинской колонии». По сути, Тель-Авив, часть которого построена на развалинах арабской деревни, является большим воплощением пугала колониализма, чем город Ариэль и другие поселки, вставшие на совершенно пустынных холмах. Различие — чисто формальное и ментальное и его необходимо устранить.

История обретения дома

Собственно и переезжать из старой части Карней Шомрона в новый его район Неве Менахем нам пришлось все из-за того же Осло. В 1993 году строительство дома в Карней Шомроне, за которое мы уже внесли наш первый взнос, было остановлено по решению вновь избранного правительства во главе с партией Авода. Правительство Рабина так же «заморозило» домики, недавно поднявшиеся на соседнем холме (то есть запретило достраивать, а достроенное — продавать). Ходили слухи, что их передадут арабам, приехавшим с Арафатом из Туниса. В «Вестях» того времени была напечатана карикатура: Рабин дотрагивается жезлом до заледенелых домиков на холмах и подпись: «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои…».

Наша семья оказалась еще не в самой худшей ситуации, ведь мы не успели оформить ипотечную ссуду — «машканту«. Те же, кто подсуетился раньше и купил дом уже на стадии строительства, были вынуждены выплачивать проценты по ипотечной ссуде, но без надежды получить свою законно приобретенную квартиру. Они могли получить деньги обратно, но банк требовал оплаты наросших за год-два процентов — большая сумма, которую далеко не покрывали текущие выплаты.

Около двух лет город-призрак на соседнем холме пустовал, через тротуары стала прорастать трава, недостроенные дома засыпал песок и размывал дождь. Казалось, что там живут привидения. Арабы раскрадывали все, что они могли унести: двери, сантехнику, трубы… И тогда группа таких же, как мы, оставшихся без жилья «сабр» и репатриантов решила явочным порядком обрести свою собственность. Некоторые смогли въехать в свои купленные квартиры, другим, чьи дома никто не собирался достраивать, пришлось поселиться в соседних пустующих зданиях, уже полностью достроенных и принадлежащих государству. Прихватив с собой своих друзей-сослуживцев, мы заняли маленький коттедж на две семьи. После основательного ремонта и восполнения украденной сантехники он стал пригоден для жилья. Мэрия разрешила нам пользоваться общественной водой и электричеством, так как для полугосударственных водной и электрической монополий мы не существовали, а были как бы привидениями. Телефонная кампания-монополист «Безек» и вовсе «познакомилась» с нами только через полтора года, а ведь мобильных телефонов тогда еще не было…

Если бы это происходило сейчас, то возможно к нам прислали бы ОМОН с дубинками и все домики вокруг снесли бы бульдозерами. Но в то время страна не была готова к повороту на 180 градусов по команде «все вдруг». Существовали инерция, логика, экономические соображения, наконец, законы. По закону, человека, не обладающего жильем, нельзя просто выбросить из квартиры, где он находится более 48 часов. Для этого требуется постановление суда, сопровождающееся длинной волокитой. Судиться с нами никто не стал, так как дома были государственными, то есть ничьими. Поэтому полиция просто зафиксировала наше здесь 48-часовое пребывание и оставила нас в покое.

Нашему примеру последовали и другие обитатели караванов, и так стихийно сложилось, что вся наша улица, и половина соседней, говорит по-русски. На нашей короткой улице живут 2 профессора, доцент, 4 доктора, и отставной полковник. Остальные — «простые» инженеры «хай-тека». Такой же верхне-средний класс проживает в «американском» районе Карней Шомрона, под названием «Неве Ализа». И если наш «Неве Менахем» назван в честь бывшего президента Израиля Менахема Бегина, то их район — в честь его жены Ализы. Там селятся религиозные выходцы из Америки, Канады, Австралии и других англоязычных стран. Так же, как у нас русская, в «Неве Ализе» на улицах звучит английская речь, и наши дети, общаясь в школе, получили кроме иврита и живой английский язык.

Наша улица довольно долго имела весьма странный вид. По одной стороне шли обжитые аккуратные домики с быстро разрастающимися палисадниками, а напротив высились остовы таких же, но недостроенных домов, выглядевших как после массивной бомбежки. Наконец, на исходе прошлого века правительство милостиво разрешило нам заплатить казне деньги и официально оформить наше жилье, а мэрия снесла разваливающиеся остовы без крыш. Наш холмик мы отстояли, не знаю надолго ли, но надеюсь, что навсегда. Теперь борьба идет за соседний холм Алоней Шило, где стоят 20 караванов, в которых живут выросшие и женившиеся дети «карнейчан». Назван он в честь Шило Леви, солдата из Карней Шомрона, погибшего при крушении вертолета в Ливане.

«Эх, дороги…»

В конце восьмидесятых годов в Израиле разразился массовый бунт палестинских арабов, сопровождающийся бросанием камней в проезжающие по дорогам машины, — так называемая «первая интифада». Она длилась около двух лет и к нашему приезду в 1991 году уже полностью закончилась, не достигнув ни одной из поставленных целей. Евреи продолжали жить на холмах Иудеи и Самарии и на побережье Газы, ездить по дорогам, строить и развивать поселения.

С провалом арабского бунта и развитием инфраструктуры, самарийские поселения стали привлекать не только идейных сионистов, но и простых обывателей, ищущих недорогое жилье, чистый воздух и приличных соседей в получасе езды от Гуш Дана — промышленного центра страны. Надо ли напоминать, как много переехало сюда новых репатриантов из «большой алии» 90-х? Говорят, что именно наше пополнение привело в отчаяние Арафата, и он призывал арабов убивать «этих евреев из России». Сегодня в процентном отношении в поселениях Иудеи и Самарии (не считая ультраортодоксальных городов вроде Бейтар Илит и Кирьят Сефер) репатриантов больше, чем в общем составе населения страны, а в городе Ариэль, по утверждению муниципалитета, репатрианты перевалили за отметку в 50% и составляют абсолютное большинство.

Итак, когда мы в 1991 году поселились в Самарии, то дороги, ведущие в Карней Шомрон, были уже совершенно спокойны, а о том, как опасно было ездить по ним под градом камней «первой интифады», мы знали исключительно понаслышке.

Права на вождение машины мы привезли с собой из Москвы, но у меня большого опыта вождения не было. Поэтому свои первые километры на новенькой «Даяцу» я накатывала по живописнейшим самарийским дорогам, где, в отличие от центра страны, движение не такое оживленное. Построенных сегодня объездных дорог тогда еще было не много, и большинство их проходило прямо через арабские города и поселки. В Иерусалим мы тогда ездили через арабскую Рамаллу, в Алон Море через Шхем, в Кирият Арбу через Хеврон, и не испытывали при этом никаких неудобств. Наоборот, нам все было интересно: и восточные базары, и узкие переулки старой постройки, и живописно одетые жители, которые тогда были очень приветливы к израильтянам. Приезжающих из России и Америки гостей я обязательно возила вдоль самарийского хребта по дороге номер 60 Шхем — Иерусалим. Зеленые зимой и рыжие летом, самарийские холмы весной покрывались ковром цветов. Дорога тогда еще не была спрямлена, как сегодня, и машина иногда ныряла в ущелья и поднималась на перевалы, откуда открывался замечательный вид. Гости ахали и расчехляли дорогие фото и видеокамеры. Были мы с детьми и в Иерихоне и осматривали там остатки древнейшей из крепостей со стенами толщиной в несколько метров. Наблюдая их воочию, становится понятно, что в них вполне могла поместиться внушительная комната, где библейская Рахав спрятала наших разведчиков во времена Йегошуа Бин-Нуна[1].

Покупка овощей в арабских лавках помогала нам сводить концы с концами в нашем тощем репатриантском бюджете, отягощенном покупкой новой машины. «Сабры» из прибрежных городов все еще были напуганы интифадой и побаивались заезжать в наши места, но постепенно и они потянулись в дешевые арабские лавки, гаражи и магазины стройматериалов. В арабских городах было множество вывесок на иврите, и израильтян зазывали купить все, что душа пожелает. На главных перекрестках в Иудее и Самарии возникали импровизированные базары под открытым небом. Наш главный перекресток возле Калькилии стихийно получил название «Цомет ха-перот» («Перекресток фруктов») в честь расположившейся возле него обширной арабский лавки, открытой с утра до ночи. Когда я приезжала туда с детьми, продавец агитировал меня купить еще незнакомые нам фрукты, приговаривая: «Тут витамины, это полезно для детей, посмотри какие они у тебя бледные!». Название места сохранилось до сих пор, хотя ни лавки, ни самого перекрестка уже нет, а дорога на Калькилию закрыта бетонным забором. «Мирный процесс», проводимый под лозунгом открытости и возможности пробовать арабский хумус, первым делом отрезал нас от дешевых арабских лавок. К 1994 году евреи перестали покупать у арабов: и потому что опасались за собственную безопасность, и из-за нежелания спонсировать врага — и лавки закрылись. Я помню одно из первых убийств после подписания договора Осло: Хаим Мизрахи из Бейт Эля по привычке отправился к соседям-арабам за покупками, где его подстерегли и убили бандиты Арафата.

Но все это случилось позже, а тогда, в 1992 году, начав работать в Раанане, я каждый день проезжала через Калькилию. Новая объездная дорога Шхем — Кфар-Саба уже была построена, и я могла бы не въезжать в арабский город. Но на новом шоссе на перекрестке Неве Ямин перед Кфар-Сабой меня поджидали израильские утренние пробки, а дорога через Калькилию давала возможность их объехать. Так вот, за полтора года ежедневных поездок через Калькилию я не встретила там ни камнеметателей, ни каких других опасностей.

Более того, как-то посреди Калькилии у моей «Даяцу» спустила шина. Вопросительно оглядываясь по сторонам, я стала вытаскивать «запаску» из багажника, пытаясь не испачкать светлое платье. Моментально, ко мне подошел араб, дремавший у соседней лавочки, и предложил сменить колесо. Я сразу сказала, что не намерена платить, но он настаивал, что сделает все бесплатно. Может быть, он действительно проявил доброжелательность, но вероятнее просто не мог стерпеть, чтобы на его глазах женщина проявляла феминизм и занималась делом, которое не положено ей по статусу, унижая этим мужской пол.

 

Выборы 1992 года

Это трудно представить сейчас, но Израиль, в который мы приехали в 91-м, не был, как сегодня, насквозь политизирован. Война окончилась, экономика развивалась, промышленность росла, дома строились, но премьер не считал, что это исключительно его заслуги. Переговоры с арабами в Мадриде шли себе потихоньку, ни шатко, ни валко. Большинство израильтян эти переговоры не волновали, а волновали обычные практические вопросы, вроде машканты или работы. Изредка мы натыкались на нескольких демонстрирующих «Женщин в черном» (была такая группа, близкая по взглядам «Шалом ахшав»), которые истерически что-то голосили против оккупации, но никто их тогда не воспринимал всерьез. Трагедии «первой ливанской» войны 1982 г. и мира, подписанного с Египтом в 1979 году, предусматривающего выселение евреев и передачу Египту Синая, уже утратили свою остроту. Люди тогда еще не потеряли доверие к депутатам (из-за их коррупции и безнравственности) и к Верховному суду (из-за его предвзятости и вмешательства в вопросы законодательства). Равнодушие к политике было порождено не отчаянием, как сегодня, а уверенностью, что все и так не плохо и ничего кардинально менять не надо, а в мелочах политикам «сверху видней». Предвыборная кампания 1992 года запомнилась мне только рассуждениями хорошо или плохо правительство Шамира приняло алию и под какого премьера, Шамира или Рабина, Америка выделит нам гарантии на ссуду для «абсорбции новых олим». Тема «мира» оставалась в русской прессе на втором плане, и от генерала Рабина никто не ожидал никаких «болезненных уступок». Террористическая организация ООП находилась вне закона, и никому не пришло бы в голову, что член Кнессета Бейлин и его кампания в обход государственных правил договариваются о чем-то с убийцами евреев.

Когда сейчас утверждают, что недовольные процессом абсорбции репатрианты из России протестным голосованием сменили правительство, то это только часть правды. Действительно часть репатриантов проголосовала за Аводу и Мерец — Йоси Сарид выглядел таким интеллигентным в своих очках. Но не меньше репатриантов проголосовали и за правые партии. Другая часть правды заключается в том, что правый лагерь на выборах получил примерно столько же, если не больше еврейских голосов, чем левые, но был крайне расколот. Мелкие правые партии и движения, за которые голосовали репатрианты и рожденные здесь «сабры», не прошли электоральный барьер, и таким образом правый лагерь утратил свое преимущество. Одной из таких не прошедших барьер партий была Тхия («Возрождение»), объединявшая и светских и религиозных евреев. Именно этим она и была нам симпатична, так как нас по приезде сильно шокировали «внутрииудейские войны» между религиозными и светскими. Еще Тхия привлекала нас своей идеологической бескомпромиссностью, тем, что она выступала против передачи арабам Синая и вышла из правительства Шамира в знак протеста против поднятия на Мадридской конференции вопроса об автономии арабов. В партию входили многие «Узники Сиона» и активисты сионистского движения из бывшего Советского союза. Весь круг наших друзей, так или иначе принадлежавших к этому движению, поддерживал эту партию. Все вокруг нас только о ней и говорили, и поэтому нам казалось, что ей обеспечен большой успех. Но видимо, таких, как мы, оказалось недостаточно. Тхия и еще несколько правых партий не прошли в Кнессет, поданные за них правые голоса были равномерно перераспределены среди всех списков, набравших необходимый минимум. А потом с помощью двух перебежчиков из партии «Цомет» договор Осло был формально утвержден.

Договор Осло

Как я ни оттягивала этот момент, но приходится переходить к страшным годам Осло, тем более что сейчас подоспела очередная, уже 15-ая годовщина. По еврейскому календарю дата пожатия рук на лужайке Белого дома — 27 элуля (в этом, 2011 году она пришлась на субботу 27 сентября). Но за 4 дня до самого рукопожатия, 23-го элуля были подписаны документы «о намерениях», где ООП признавалась в качестве полноправного представителя палестинского народа и правомочного партнера в мирных переговорах. Напомню, что в 2001 году то же 23 элуля выпало на 11 сентября – печально известную дату теракта, разрушившего нью-йоркские башни-близнецы. Случайно ли такое совпадение дат этих двух значительных побед террористов над здравым смыслом и силой западной цивилизации? Или действительно все в мире связано, и наша уступка исламскому террору вдохновила его попробовать свои силы на «оплоте демократии во всем мире», каким объявляет себя Америка?

Еще в преддверии торжественной церемонии описанная мной выше самарийская идиллия сменилась постоянным посещением похорон и поминок.

Память сыграла со мной злую шутку. Когда я смотрю сейчас на график жертв терактов, то вижу, что количество убитых в 93-97 гг. исчислялось десятками, а раненых — сотнями. Позднее, во время начавшейся в 2000 году при премьер-министре Бараке «войны Осло», как назвал ее убитый террористами глава партии Моледет Рехавам Зееви (Ганди), количество жертв возросло на порядок: число убитых стало исчисляться многими сотнями, а раненых — тысячами. Но мне запомнился только тот, первый скачок террора в начале «процесса Осло». Это было как переход от спокойствия и мира к войне, и первые жертвы пали на линии фронта у нас в Самарии и Иудее. Позднейший количественный рост уже не означал для нас качественных изменений, произошло привыкание. Арабы хорошо понимали, чья власть вскоре установится в Иудее и Самарии и как опасно ей не угодить. Я хорошо помню довольно много случаев, когда арабы приходили в полицейский участок, вынимали нож и просили их арестовать за теракт — статус заключенного террориста стал цениться высоко и приносить ощутимые дивиденды.

Помню наше первое посещение похорон жертвы «переговоров Осло». В июле 93 года наш знакомый Мордехай Липкин, художник, был застрелен по дороге к своему дому в Алон Швуте (Гуш Эцион). Мордехай был замечательным человеком, у него было множество друзей. Но кроме них на кладбище были многие, кто не знал его лично. Они пришли просто для того, чтобы выразить свою солидарность. Договор не был еще подписан, и оставалась надежда, что это безумие будет остановлено. У нас не было никаких иллюзий относительно того, что произойдет, когда места, где мы живем, передадут в полную власть вооруженным бандитам. И поселенцы, и арабы, сотрудничавшие с Израилем, были хладнокровно принесены в «жертву миру» — именно так назвал их тогда Рабин.

Итак, после подписания договора недели не обходилось без теракта, и нам пришлось регулярно ходить на похороны друзей, соседей и их родных, живущих с нами в горах Иудеи и Самарии. Вот только некоторые из терактов 1993 года:

24 сентября возле деревни Басра убили Игаля Вахнина. Ответственность за это убийство взяло на себя хамасовское подразделение «Аз ад-дин аль-Касам».

1 октября — при взрыве мины возле киббуца Рамат Рахель в районе Иерусалима Иона Юделевич лишился ноги, была серьезно ранена молодая женщина и легко ранены еще четыре человека;

9 октября — Эрен Беар и Дрор Форер убиты на прогулке в районе Вади Кельт, между Иерусалимом и Иерихоном. Ответственность — Народный фронт освобождения Палестины.

24 октября — Ихуд Рот и Илан Леви убиты в машине переодетыми террористами Хамаса, предложившими их подвести;

29 октября — произошло упомянутое выше убийство Хаима Мизрахи из Бейт Эля, на которое Рабин отреагировал циничной фразой: «Нечего было искать дешевые яйца!». Этим он ясно дал понять, что если факты противоречат его концепции, то тем хуже для фактов;

7 ноября — возле Хеврона застрелен Эфраим Аюби (отв. Хамас);

15 ноября — два террориста зарубили топором рабби Авраама Зарбива в Хевроне. (ответственность НФОП);

 1 декабря молодые люди Ицхак Вейншток (19 лет) и Шальва Озана (23 года) застрелены на дороге, ведущей в Рамаллу;

6 декабря — по дороге домой застрелен Мордехай Лапид и его сын Шалом.

8 декабря — Яир Гонен получил пулевые ранения в Бейт-Лехеме (ответственность НФОП);

10 декабря — Цви Фикслер, житель Ган Ор в секторе Газа, ранен ножом (Фатх);

16 октября — Барух бен Яаков, житель Хеврона, ранен ножом. (НФОП);

22 декабря на дороге в Рамаллу были застрелены Илиягу Левин и Меир Менделович. И то и другое убийство взял на себя Хамас;

 

Всех этих людей объединяло то, что они, евреи, считали своим неотъемлемым правом ездить по дорогам Эрец Исраэль, невзирая на то, что правительство ввезло сюда террористов и убийц и вручило им оружие. Я остановила список на Мордехае Лапиде, потому что его мы тоже знали лично. Он приехал во время алии 70-х из Риги и поселился в Кирьят Арбе. Я помню на похоронах Мордехая и его сына большую толпу. Пришли многие жители Кирият Арбы — в эти тревожные дни люди стремились быть вместе. Сидя в одиночестве дома у радио или телевизора, мы казались сами себе сумасшедшими одиночками, не разделяющими выражаемый СМИ всеобщий восторг от наступления «новой эры». Мы чувствовали себя людьми второго сорта, или даже выведенными из человеческого общества изгоями, которых можно убивать безнаказанно, ведь мы — «враги мира». Но когда мы собирались вместе, то видели, что наши страхи — это не чей-то личный кошмар, а вызваны объективной и реальной угрозой, что противостоять Осло — это не личная блажь, а общая забота о будущем всей страны.

Мы пытались взывать к фактам и здравому смыслу. Но власть имущих не интересовали не только логика и мнение избирателей, но и не останавливала гибель собственных граждан. И тогда, и позднее, когда террор уже перекинулся на Нетанию, Холон, Афулу, нас обвиняли в том, что, указывая на факты, мы «пляшем на крови».

«Зачем раздали им ружья?», — спрашивали мы. Но пресса была по-прежнему полна оптимизма и не обращала внимания на то, что происходит. «Атем — митнахалим-датиим-кицоним-фанатиим» («вы — поселенцы религиозные фанатики») — это заклинание произносилось на одном дыхании и служило нам ответом.

Мы ходили на первые массовые демонстрации у Кнессета и на площади «Царей Израиля» вместе с детьми и друзьями. Тогда они еще внушали надежду, эти многотысячные демонстрации, когда мы чувствовали плечо единомышленника и поддержку большинства. На них приходило и множество людей, живущих внутри «зеленой черты», но разделяющих нашу тревогу. Я запомнила одного из них, на майке которого было написано: «Я поселенец из Холона»[2]. В это воодушевление трудно поверить сейчас, когда беспринципный цинизм властей уже всем очевиден, и граждане справедливо полагают, что не только демонстрации, но и выборы уже ни на что не влияют. Но тогда казалось, что еще немного, и начнется демократический процесс делегитимизации правительства и смены власти. «Рабин — в отставку!» — скандировали мы. Рабин заявлял, что «мы можем вертеться как пропеллеры», но его «это не колышет». На самом деле он нервничал и всерьез опасался, что силы правопорядка не захотят ему подчиняться.

Действительно, на этих демонстрациях не было противостояния демонстрантов с армией и полицией. Демонстранты улыбались и пели песни, и полицейские нам улыбались и сочувствовали. Позднее, когда израильское телевидение показало фильм об убийстве Рабина «Правительство Израиля уполномочено заявить», то хроника демонстраций предъявила только добрые веселые лица, хотя за кадром жутким голосом нагнеталась истерия «о правом заговоре и планируемом убийстве». Кстати, и кадры массовых демонстраций телевидению пришлось покупать у иностранных журналистов, что было указано в титрах. Наши демонстрации наше телевидение не снимало и не показывало, продолжая этим политику замалчивания мешающих им фактов. И только позднее, когда за организацию демонстраций взялся не соглашательский Совет Поселений, а по-настоящему народное движение «Зо арцейну», то стало невозможно их игнорировать. Но это своя, отдельная тема.

***

Прошло 15 лет с того дня, когда Израиль вытащил террориста и убийцу из его убежища в Тунисе, вооружил и поставил в очередь на получение премии мира. За это время в жертву в лучшем случае ошибочной оборонной концепции, а худшем — намеренной капитулянтской политики, были принесены жизни 1478 израильтян. До сих пор никто из израильского руководства не взял на себя ответственности за это, и уж тем более не понес наказания. Сама концепция до сих пор не пересмотрена.

 

Выборы

О выборах 1992 года я уже писала. Перейдем поэтому сразу к следующим выборам 1996 года, когда большая алия 90-93гг. уже приобрела опыт и стала достаточно политически активной. В 1996 году мы не просто пришли проголосовать, но приняли самое деятельное участие в предвыборной агитации. С тех пор на каждых выборах я участвую в избирательной кампании, но в последнее время уже в составе официального предвыборного штаба Ликуда, работающего с репатриантами.

Вспомним, как проходили выборы 1996 года. В чем-то они похожи на сегодняшние, в чем-то нет. Попробуем их сравнить.

 

1995 год. Арабский террор и еврейские демонстрации.

Процесс Осло, начавшийся в 1993 году, каждый год порождает все новые формы террора и увеличивает количество его жертв. Количество убитых, измерявшееся до 92 года однозначной цифрой, теперь исчисляется десятками и подбирается к сотне в год. В еврейские машины летят пули и «бутылки Молотова», террористы-смертники взрывают себя на перекрестках и в автобусах. В самом начале 1995 года на перекрестке Бейт Лид от взрыва, устроенного двумя арабскими террористами, разом погибают 20 солдат и один штатский, и множество людей ранены.

В апреле 1995-го взрыв автобуса около сектора Газа (8 убитых, в основном солдаты), в июле автобус в Рамат Гане (6 убитых), в августе — взрыв в Иерусалимском автобусе (пятеро убитых).

Демонстрации протеста против договора Осло начались почти сразу после подъема террора. Площади в Иерусалиме и Тель-Авиве стали ареной непрерывных протестов сотен тысяч людей. Но эти демонстрации не приносят результатов: большинство СМИ их игнорирует.

Правый истеблишмент — депутаты Кнессета от оппозиции, Совет Поселений, лидеры правых движений — находятся в растерянности. Стандартные разрешенные действия, к которым они привыкли, бесполезны, а к нестандартному и более действенному протесту они совершенно не готовы. Когда становится понятно, что на официальных правых лидеров нет надежды, Моше Фейглин и несколько его друзей (Шмуэль Сакет, рав Бени Алон и другие) создают свое движение «Зо арцейну» («Это наша страна»). Без какой бы то ни было официальной структуры и бюджета они к 1995 году ухитряются сделать то, чего не смогли достичь разветвленные и состоятельные организации – создать действительно массовое сопротивление и сделать его заметным фактором общественного сознания.

Нельзя получить разрешения на демонстрацию? Будем демонстрировать малыми группами, но одновременно по всей стране. Демонстрации не освещаются прессой? Сделаем так, чтобы нас нельзя было не заметить – ляжем на перекрестках, перекроем движение. Идея пришлась впору и, несмотря на отсутствие средств, распространилась по стране со скоростью лесного пожара. 8 августа 1995 года вся страна замерла – одновременно были перекрыты 78 перекрестков. Не замечать сопротивление стало невозможно!

Чтобы полиция не смогла подготовиться и предотвращать акции протеста, тактику все время приходится менять. В новых идеях «Зо арцейну» присутствует изрядная доля юмора. Иногда это стадо баранов посреди города в майках с надписью: «Нас ведут как баранов на убой». Иногда это приковывание себя наручниками, чтобы полиции было не так просто разогнать демонстрацию. В другой раз это нарисованные по всему Иерусалиму следы на тротуаре: «Рабин – иди к президенту!» (имеется в виду, чтобы просить о своей отставке).

Демонстрантов хотят запугать – появляются майки с надписью: «Я готов к аресту за свою страну». Рабин называет их «пропеллерами» — тысячи людей становятся «Гордыми пропеллерами». Рабин не хочет слышать глас протеста – будем говорить с ним напрямую. На все открытые общественные мероприятия, где выступает глава правительства, приходят люди с плакатами и без. Прямое обращение публики из зала практически невозможно предотвратить, и бросаемые премьеру в лицо неопровержимые факты доводят его до белого каления.

Рабин принимает жесткие меры, чтобы подавить протест любыми способами. Полиция превентивно задерживает автобусы, едущие на демонстрацию, демонстрантов арестовывают и избивают. Отдается приказ разгонять людей при помощи конной полиции и водометов. Превентивные и административные аресты становятся нормой. Демократическое выражение протеста, когда люди выходили на перекрестки со связанными руками, в знак того, что они не будут оказывать никакого сопротивления полиции, приравнивается к насилию. Фейглин оказывается под домашним арестом, и над ним нависает обвинение в «подстрекательстве к бунту».

 

Кому было выгодно убийство Рабина?

К концу 1995 года главная цель демонстраций протеста достигнута – поддержка израильским обществом сговора правительства Рабина-Переса с Арафатом стремительно уменьшается. Левые теряют поддержку общества и, готовясь перейти в следующей каденции в оппозицию, пытаются сделать ословское отступление необратимым. С подачи агента Шабака по кличке «Шампанья» пресса раздувает слухи о «заговоре правых экстремистов».

Именно в это время на площади Царей Израиля под крики охраны «холостые, холостые…» раздаются выстрелы из пистолета Игаля Амира. Кем именно была выпущена пуля, поразившая премьера, бурно обсуждается до сих пор…

Общественная атмосфера мгновенно меняется, о демонстрациях протеста больше никто не думает. Прессе, прокуратуре и всему левому истеблишменту удается использовать отвращение нормальных граждан к политическим убийствам и дискредитировать всесь национальный лагерь[3]. Рабина объявляют чуть ли не святым, а все, несогласные с процессом Осло, становятся уже не просто «экстремистами» и «врагами мира», но «сообщниками убийцы». И хотя для таких обвинений не было никаких оснований, но спровоцированная массовая истерия и «кровавый навет» оказывают свое действие. Правые бьют себя в грудь и каются, левые снова чувствуют себя «на коне». Против Нетаниягу раскручивается кампания под лозунгом: «Убил и наследуешь!»

 

1996 год. Предвыборные настроения

В начале следующего года арабский террор вновь набирает силу. В феврале при взрыве иерусалимского автобуса №18 погибают 26 человек. Еще 18 погибают при взрыве автобуса того же маршрута в марте. В марте же взрыв в большом торговом центре «Дизенхоф» в Тель-Авиве (13 убитых). Обстрелы машин, военных и гражданских, становятся рутиной… При мысли о том, что отступление и террор будут продолжаться и после выборов, становится дурно.

Выборы, назначенные на май 1996 года, превращаются в вопрос легитимности политики Осло. Вся остановленная в самом разгаре энергия гражданского сопротивления, которую мобилизовало движение «Зо арцейну», находит себе новое применение: агитация за смену власти. Все, даже далекие в обычное время от политики люди понимают: чтобы прекратить разгул террора, необходимо привести к власти национальный лагерь во главе с Ликудом.

Вспомним, что в 1996 году впервые выборы в Кнессет происходили двумя избирательными бюллетенями: один за будущего премьера, второй за партийный список. Поэтому основной вопрос звучал: «Перес или Биби».

Выдвинутый против национального лагеря «кровавый навет» деморализовал многих правых лидеров, и они уже не верят в возможность победы на выборах. Основную роль в предвыборной кампании берут на себя граждане, которые не готовы умирать за фантазии Переса о Новом Ближнем Востоке. Борьбу за смену политической власти ведут не политики, а низовые («grass roots») организации, такие как «Профессора за сильный Израиль», «Олим за Эрец Исраэль», Хабад и многие-многие другие, чьих названий я уже не помню. Все они действуют самостоятельно – сами пишут листовки и сами их распространяют. Появляются и новые, чисто символические объединения, например, «Олим за Биби». Пара добровольцев переводит на русский и печатает пропагандистские материалы, еще двое добровольцев их развозят – «вот и все, но этого достаточно», — как писал опальный поэт. Мой знакомый А.[4] подсаживался к пенсионерам, играющим в хайфском парке в шахматы, и доказывал им, что Биби не из «румын». Б. наоборот, пришлось доказывать другим пенсионерам в Бат Яме, что Биби не «марроканец». Мой родственник В. взял на работе отпуск на 2 недели, пришел в штаб Ликуда в «Мецудат Зеев» и сказал: «Распоряжайтесь мной и моей машиной». Он развозил наклейки и плакаты, раздавал флаеры и инструктировал активистов-добровольцев на периферии. Г. приезжал в караванные городки, чтобы убеждать олим придти на выборы и проголосовать против Переса. Наш друг Д. в день выборов подвозил пенсионеров и мамаш с детьми, чтоб не мокли. Охранник на нашем избирательном участке, тоже житель нашего поселка, предлагал говорящим по-русски бюллетени Ликуда с буквами «Махаль», чтоб не перепутали.

Лозунг «Красный Перес — черная жизнь» оказался очень понятным и действенным среди беженцев от социализма. Газеты на русском языке тогда еще не получали такого количества платной рекламы и публиковали в основном то, что репатрианты думают. Многие считают, что именно «русская улица» переломила тенденцию и привела тогда Нетаниягу к власти.

У нас было много добровольцев, готовых помочь, но крайне ограниченные ресурсы. У сторонников Переса, наоборот, имелось много денег, но мало искренних и бескорыстных сторонников. Мы использовали и это. Так, например, олим, нанимавшиеся за деньги держать лозунг в поддержку Переса и Аводы, переворачивали и держали его вверх ногами.

Фейглин и «Зо Арцейну» вновь придумали нестандартный и очень действенный ход: были напечатаны многочисленные копии 20-шекелевой купюры с портретом Моше Шарета, бывшего премьер-министром в 1954-55 году. На одной стороне купюры, где изображен портрет, красовалась цитата из высказывания Шарета, состоявшего в одной партии с Пересом: “Я полностью и абсолютно отвергаю Шимона Переса и считаю его подъем к выдающемуся положению пагубным, аморальным и позорным. Я разорву на себе одежды в знак траура по государству, если он станет министром в правительстве Израиля”. На другой стороне цена Переса обозначалась жирным нулем. Купюры расходились лучше всех остальных агитационных материалов. Естественно и они также были напечатаны нами по-русски. Но главной соломинкой, переломившей ход выборов, был, конечно же, лозунг Хабада: «Биби тов ле-егудим» («Биби – это хорошо для евреев»). Кто только не пытался использовать этот прием с тех пор, но всерьез он сработал только в первый раз…

 

Тогда и теперь

Ничего похожего на такой народный энтузиазм я с тех пор на выборах не припомню. Что-то похожее было в 2003 г., когда Ликуд под руководством Шарона, получил 38 мандатов. Но здесь (по крайней мере, в моем окружении) действовали в основном организованные структуры и были вложены солидные финансовые средства. Действительно, было и много добровольцев, но они были на вторых ролях. Следует отдать должное Шарону. Я видела, как он лично общался со всеми активистами «русского штаба» и после выборов не забыл поблагодарить никого из них. Эх, не в том должна была бы проявиться его благодарность…

На выборах 2009 г. предвыборная кампания Ликуда разворачивалась довольно вяло. Сразу после праймериз Нетаниягу долго занимался внутренними разборками и «зачисткой» партийного списка. Под каким-то надуманным предлогом партийные структуры (с одобрения Нетаниягу) переместили Моше Фейглина (кандидата с правыми взглядами и бывшего конкурента Нетаниягу на пост главы партии) с занятого им на праймериз 20-го места в предвыборном списке, на 36-е нереальное для вхождения в Кнессет. Независимый окружной суд счел такой произвол нарушением закона и сведением счетов с Фейглиным. Однако БАГАЦ вовремя пришел на помощь ликудовской администрации и поставил печать «кошерности» на ее решении в отношении Фейглина. Неприятный осадок от такого самодурства остался даже у тех, кто самого Фейглина не поддерживал. Именно с этого момента и вплоть до самих выборов Ликуд стал резко терять мандаты. Мелочная внутрипартийная возня сбила волну растущей поддержки Ликуда и нанесла урон имиджу Нетаниягу: вместо заведомого фаворита, которым делали его опросы, он снова стал восприниматься всего лишь как один из претендентов. На время войны в Газе предвыборная кампания Ликуда и вовсе была приостановлена, а после войны, сократившийся разрыв между Ликудом и Кадимой придал левым уверенности в том, что еще не все потеряно, и они успеют мобилизовать силы.

 

Сходство – предвыборная война

Так же, как сейчас, когда пишутся эти строки, у нас непрерывно обстреливается Юг страны, так и в 1996 году из Ливана ракетами обстреливали наш север. Как и Барак, за месяц до выборов Перес в 1996 году начал операцию в Ливане под названием «Гроздья гнева». Так же как и сегодня, штабы и лагеря подготовки боевиков Хамаса обстреливались с воздуха, так и тогда две недели подряд шел отстрел боевиков Хизбаллы. Цель операции — прекращение обстрелов нашей территории — не была достигнута ни сейчас, ни тогда. Тем не менее, запоздалый жест правительства по защите своих граждан был воспринят жителями с искренней радостью.

Еще одним сходством была травля Нетаниягу. В 1996 году его (и всех правых) обвиняли в соучастии в убийстве Рабина. На этих выборах навет был не кровавым, а экономическим: «Биби отнял деньги у бедных». Бедные тем и отличаются от богатых, что денег у них нет, а отнять то, чего нет, невозможно. Бедных можно меньше финансировать, урезать им пособия, но и этого Биби не сделал, а то, что сократил, вернул с лихвой. И, тем не менее, постоянно повторяемая ложь крепко западает в сознание.

 

Отличие – система выборов:

Выборы в Кнессет происходили по системе двух бюллетеней (один за будущего премьера, второй за партийный список) проходили всего дважды в 1996 и 1999 году. В 2001 году состав Кнессета не переизбирался, и граждане голосовали только за премьер-министра.

После 2001 года было решено отменить новую систему выборов, но надо сказать, что память о ней сохраняется до сих пор. Так, в 2009 году на встрече с активистами Ликуда, которые должны были агитировать около избирательных участков, мне, как начальнику штаба добровольцев, задали вопрос: «А можно советовать, чтобы выбирали Нетаниягу премьером и голосовали за партию Либермана?» Ощущение, что отдельно выбирается премьер, отдельно партия, сохранилось, так как предвыборная агитация в 2009 году была полностью посвящена соперничеству лидеров: Нетаниягу против Ливни. Понятно, что Ливни такая пропагандистская стратегия была выгодна. Ей есть чего стесняться в собственной партии – правление ольмертовской Кадимы отмечено целой серией провалов. Но почему специалисты по рекламе посоветовали Биби построить предвыборную кампанию Ликуда как простое зеркальное отражение конкурента? Ведь бренд оппозиционного Ликуда вновь начал приобретать популярность, потерянную было из-за шароновского разгрома Гуш Катифа, так называемого «итнаткута». Если главная идея ликудовского кампэйна состояла в том, чтобы получить голоса центристов, то она себя не оправдала.

 

Результаты выборов – сходство и отличие:

В 1996 году в результате выборов Ликуд численно чуть-чуть уступил своему главному сопернику (Авода тогда набрала 34 мандата, а Ликуд – 32. Так же и на выборах 2009 г. разница между Кадимой и Ликудом еще меньше – 1 мандат). Так же как и в 2009-м, в 1996 году Национальный лагерь в целом набрал больше половины мандатов. Тогда 64 мандата насчитывали объединенный Ликуд, Шас, Мафдаль, ИБА, Яадут а-Тора и Моледет, а в 2009-м примерно те же партии (включая НДИ вместо ИБА) набирают 65 мандатов.

Хоть численно результаты и схожи, но интерпретация их сильно различается. В 1996 году при прямом выборе премьера перевес голосов, полученных Биби, не оставлял сомнений: Нетаниягу – новый премьер, народ отвергает Переса и его курс сговора с Арафатом. В некотором смысле выборы стали референдумом отношения к договору Осло и показали, что народ их продолжает отвергать, несмотря на многолетнюю ангажированную агитацию прессы. К сожалению, Нетаниягу не выполнил этого прямого послания своих избирателей, за что и поплатился в 1999 году, когда его коалиция развалилась. Были объявлены досрочные выборы, которые выиграл лидер партии Авода Эхуд Барак.

 

Карней, 2011 г.

Что происходит в Карней Шомроне 2011-го года, когда прошло 44 года с того времени, когда Самария была отвоевана у Иордании в ходе оборонительной Шестидневной войны и спустя 18 лет после «договора Осло»? Увы, ситуация для евреев не изменилась в лучшую сторону.

Пресловутое «замораживание», то есть запрет на еврейское строительство в Иудее и Самарии хоть и отменяется время от времени юридически, но практически действует с начала «договора Осло» и по сей день. По израильским законам для строительства «на территориях» (как обезличенно называют еврейские исторические земли те, кто хотел бы любой ценой от них избавиться) кроме обычных для израильской бюрократии разрешений требуется завершающая подпись министра обороны. Эту подпись ни за что не хочет ставить министр Эхуд Барак — бывший глава партии Авода, организовавшей соглашения «Осло», а также бывший премьер-министр, который предложил Арафату власть практически над всеми этими землями вплоть до самой «зеленой черты» (линии перемирия, предшествовавшей войне 1967 года). Так что когда вы слышите о «незаконных еврейских форпостах», куда направляют армейские бульдозеры, чтобы сносить еврейские дома, не думайте, что это похоже на беспорядочный арабский самострой, с которым не в силах бороться полиция Лода и Акко. В большинстве случаев домики были спланированы и обычные разрешения на них получены. Но раз не хватает подписи министра обороны, то они незаконные, – говорит министр и посылает армию на их разрушение. Когда пишутся эти строки (1 ноября 20011 г.) армия разрушает еврейское жилье в Рамат Мигроне. А у нас в Карней Шомроне пока пугают этим жителей районов Алоней Шило и Рамат-Гилад.

 

Ситуация ухудшается и возвращается назад к описанному выше росту арабского террора и на нашей дороге, соединяющей Карней Шомрон и еще три еврейских поселения с прибрежным мегаполисом. Обычно вполне безопасное, наше шоссе после «сделки Шалита» превратилось в арену боевых действий, где арабы демонстрировали, что на Ближнем Востоке любые уступки воспринимаются исключительно как признак слабости уступающего. А на Востоке падающего не толкают, его добивают и рвут на части. Так и на нашем шоссе только за один день 16 еврейских машин были разбиты летящими в них камнями. Чудом ни один из водителей серьезно не пострадал. По сравнению с тем, что творилось в это время на юге Израиля, обстреливаемом «Градами» из Газы, – булыжники, летящие в лобовое стекло мчащихся полным ходом машин, еще не самое страшное.

И тем не менее жители Карней Шомрона и других поселений настроены оптимистично. Желающих приехать сюда жить намного больше, чем уезжающих. Цены на квартиры не снижаются, а все время растут, и мест в детских садиках и школах постоянно не хватает – ведь в Иудее и Самарии еврейская рождаемость даже в совершенно светских семьях выше средней по Израилю и быстро догоняет арабскую. Детишкам хорошо расти на этих привольных, засаженных зеленью холмах. Только у наших друзей и соседей за последний месяц появилось трое новых симпатичных маленьких «карнейчан». Мы ходим друг к другу в гости и радуемся на церемониях брит-милы, на свадьбах и бар мицвах. А когда происходит очередная беда или вопиющая несправедливость, грустно улыбаясь, мы повторяем старую еврейскую присказку: «пережили фараона, переживем и это!»

2011 г.

 

 

Об авторе:

 

Ася Энтова — преподаватель ариэльского университета, математик и эссеист, социолог и общественно-политический деятель.

Родилась в Харькове, жила в Москве, в начале 1991 г. переехала с семьей в Израиль и поселилась в поселке Карней Шомрон в Самарии. Получив высшее математическое образование в одном из лучших столичных вузов, доступных для «инвалида 5-ой графы», в Израиле Энтова сначала работала математиком-программистом в оборонной промышленности и в фирмах «хай-тек». Позднее получила второе, гуманитарное (социологическое) образование в израильском университете Бар Илан, где защитила магистерскую диссертацию по политологии.

В ариэльском университете Ася Энтова преподает теорию современного государства и историю сионизма. Она публикует статьи в израильской, российской и американской прессе. Является главным редактором интернет-портала «Русские евреи» — Rjews.net и аналитического сайта «Хроники Иерусалима». Выступает с комментариями по израильскому радио и телевидению. Ведет еженедельную передачу «Израильские новости» на «Радио Чикаго».

В 2014 г. выпустила книгу «Осознавая время».