Продолжение, начало:
Продолжение нового романа профессора Эдгарта Альтшулера «Декан».
Часть вторая
Самостоятельная жизнь
Глава 4. Первые проблемы
4.1
За прошедшие годы Семёнов и Воронов сменили три зимовья. Первое, прожив в нём почти 12 лет, они оставили по причине его ветхости и непригодности для дальнейшего проживания. Печка в нём была плохая, да и тесновато – двоим не развернуться. Второй переезд был связан с появлением в их районе геологоразведочных экспедиций, которые занимались поиском нефти и природного газа. Пришлось срочно уезжать, пока их не обнаружили.
Место для третьего, последнего пристанища Воронов и Семёнов подобрали в районе посёлка Алыкель, недалеко от Норильска. Нашли старое, но хорошо сохранившееся охотничье зимовье, расширили его, добавив к нему ещё две комнаты. Рядом с домом построили настоящую баню, которая нависала вторым выходом над небольшим озерком. Это позволяло прямо из парной съехать по жёлобу и окунуться в неглубокую ледяную воду. Зимой озеро промерзало до дна и сливалось с вечной мерзлотой. Жили на новом месте Семёнов и Воронов тихо. Далеко никуда не ездили. Да и куда поедешь, если из документов на двоих только солдатская книжка Семёнова, выданная 11 октября 1938 года. Однако не успели они более или менее обустроиться, как гости пожаловали сами.
Был конец марта 1969 года. Солнце в тундре даже под вечер светило так, будто спешило наверстать упущенное за время полярной ночи. Воронов и Семёнов сидели на крыльце и грелись в теплых лучах, когда к зимовью неслышно подъехали нарты. Из них вышли два человека в национальной одежде.
– Здравствуйте, уважаемые. Меня зовут Юкко, – на хорошем русском языке представился более молодой гость. – Всё-таки соседи ваши. Вот, приехали познакомиться. А это староста нашего посёлка Василий Афанасьевич Парамонов.
После обмена рукопожатиями, гости вытащили из нарт две большие сумки.
– Там мясо. Очень вкусное, – с улыбкой сказал Юкко и протянул Воронову первую сумку. – А здесь мороженая рыба. Мы вас научим делать из рыбы всякие блюда по-нашему. Этим у нас занимаются только мужчины. Хорошо?
И не дожидаясь ответа, Юкко поставил на крыльцо вторую сумку.
– Откуда у вас такой хороший русский язык? – спросил Воронов.
– Я окончил в 1956 году северный факультет Ленинградского государственного университета по специальности «культурология Севера». Сейчас работаю в нашем посёлке заведующим клубом.
– А как вы нас нашли?
– А вас никто и не терял, – подмигнул Юкко. – Наши родственники сообщили, что два хороших человека из их района – Боливар и Стрелок –переехали в наш. Тундра маленькая. Все друг друга знают. Это вам не Ленинград.
И все дружно рассмеялись.
4.2
Отсмеявшись, Александр Николаевич строго посмотрел на Семёнова.
– Николай, это что еще за Боливар? Твоих рук дело?
– Моих, Александр Николаевич. Помните наш первый разговор при знакомстве? А учитывая, что ненцам труднее выговорить Александр, чем Боливар, так имя это за вами и закрепилось.
– А себя, значит, ты Стрелком назвал.
– Не я, это они меня так назвали, когда я с ними на меткость выстрела поспорил. Вы же знаете, что я с пяти лет с отцом на охоту ходил. Стреляю без промаха.
– А ещё ваш товарищ, – перебил Семёнова староста Парамонов, – приходил два дня назад к нам в посёлок. Хлеб покупал, консервы, а папирос ему в магазине не дали, потому что не было. А сейчас всё будет, если вы нам поможете решить одну проблему.
– Что за проблема? – насторожился Воронов.
– Вообще, она не наша, она их проблема, но нашей стала… Давайте я лучше вам бумаги покажу.
Василий Афанасьевич протянул Воронову нарисованную от руки карту посёлка и какие-то документы, в которых Александру Николаевичу, как инженеру-гидростроителю, не стоило большого труда разобраться. Всё было ясно и просто: до земли людей, которые жили здесь испокон веков, добралось советское государство с «громадьем» своих народно-хозяйственных планов освоения Севера и стало теснить местное население. В данном случае речь шла об отчуждении большого участка земли, принадлежащего посёлку, для строительства газопровода.
Суть проблемы Воронову была понятна, но Василий Афанасьевич всё говорил и говорил, вставляя для убедительности в русский текст ненецкие слова.
– Понимаете, уважаемый, что произошло. Приезжала комиссия из трёх человек. Мы их встретили очень хорошо. Накормили, напоили. Подарков надарили. А они взамен оставили нам эти бумаги. Вроде мы должны их подписать. А мы ничего в них не понимаем. Что делать?
Василий Афанасьевич и Юкко с надеждой смотрели на Воронова, а тот, внимательно выслушав гостей, зачем-то несколько раз перевернул карту, словно пытаясь на ней еще что-то рассмотреть, потом ответил серьёзно:
– Пока вы точно не поймёте, что требуют от вас эти люди, ничего не подписывайте. – Воронов сделал акцент на слове «ничего». – Это, во-первых. А во-вторых, вам нужно обязательно пригласить грамотного адвоката, который поможет вам.
– А вы не сумеете помочь? Мы вам за это двух оленей подарим, – робко спросил Василий Афанасьевич.
– И не думайте — с государством шутить нельзя. Это, как правило, очень плохо кончается. Делайте то, что я вам посоветовал. И без всяких фокусов.
– А кто из вас двоих старше? – неожиданно спросил Юкко, имея в виду Воронова и Семёнова.
– По возрасту я, а по званию он, – ответил с улыбкой Воронов и погладил свою седую бороду.
Провожая гостей, Александр Николаевич попросил Юкко привезти ему книги, которыми в библиотеке посёлка никто не пользуется.
4.3
Лёша учился без особого напряжения, с удовольствием, успешно совмещая учёбу в МВТУ и МГУ. Первую экзаменационную сессию он сдал досрочно на все пятёрки. Ашот Степанович, у которого он подрабатывал в качестве помощника тренера, посоветовал Лёше оформить в деканате индивидуальный график посещения лекций и не тратить время на бесполезные для него занятия.
– Не хочу я иметь никаких дел с деканатом, – заартачился сначала Лёша. – Как вспомню свой разговор с профессором Морозовым, так мне становится не по себе. У меня на слово деканат идиосинкразия.
– Будь мужчиной, – не отставал от него тренер. – Тебе ещё столько всяких разных разговоров за свою жизнь придётся переговорить, что этот покажется просто игрой на дудочке. Тем более что такого рода документы готовит и представляет на подпись декану методист вашего факультета Лариса Николаевна. К ней и обращайся.
– Да декан сразу вычеркнет мою фамилию, как только её увидит.
– Не вычеркнет. Ты когда принесёшь заявление в деканат, сначала поговори с Ларисой Николаевной. Она умная и адекватная женщина. От неё очень многое зависит.
Лариса Николаевна весьма доброжелательно отнеслась к просьбе Лёши разрешить ему свободное посещение занятий. Ей был симпатичен этот интеллигентный молодой человек, который непонятным образом в начале своей студенческой жизни угодил под «деканский каток» и остался на целый семестр без стипендии. Он не был похож на нарушителя порядка, а уж тем более на хулигана, который хочет обратить на себя внимание. Но Лариса Николаевна его сразу предупредила:
– Учти, Соловьёв, подобное разрешение даётся студентам-отличникам только на лекции и коллоквиумы. На лабораторные занятия и экзамены ты должен являться в соответствии с общим расписанием или сам договариваться с преподавателями о сроках их выполнения и сдачи.
– А скажите, пожалуйста, мне нужно каждый раз получать отдельное направление на досрочную сдачу экзамена или результат моего экзамена преподаватель сам внесёт в общую ведомость? – почтительно спросил Лёша у Ларисы Николаевны.
– Направление ты должен брать в каждом отдельном случае или у меня, или у секретаря факультета. Всё понятно?
– Понятно.
– А теперь объясни: зачем тебе свободное посещение занятий? – строго спросила Лариса Николаевна.
Лёша поначалу замялся с ответом, но потом, вспомнив последний разговор с Ашотом Степановичем, твердо сказал:
– Когда меня сняли со стипендии, я должен был на что-то жить. Просить деньги у родителей я не мог. Стыдно было. Поэтому пошёл работать.
– А где ты работаешь?
– Помощником тренера нашей институтской команды по баскетболу.
– Серьёзная работа. График свободного посещения занятий после приказа по факультету согласуешь с замдекана Батуриным. Всё понятно?
– Всё.
– Ну что же. Тогда свободен.
4.4
На третьем курсе, при сдаче реферата по спецкурсу, который вёл доцент Григорий Борисович Большаков, Лёша столкнулся с непонятной для себя ситуацией. На первой странице подготовленного им реферата вместо оценки было написано: «Прошу переговорить. Число и подпись». Получив реферат с такой резолюцией, Лёша пошёл искать преподавателя.
Большакову на вид было лет сорок. Подтянутый, спортивного вида, с голубыми глазами и открытой улыбкой, он на всех сразу производил приятное впечатление. Увидев в дверях кафедры студента Соловьёва, Григорий Борисович жестом пригласил его войти.
– Присаживайтесь, Соловьёв. Как вас звать?
– Алексей.
– Вы, наверное, по поводу своего реферата? Очень хорошо. Прежде всего, хочу вас спросить: вы сами писали реферат или кто-то помогал?
– Конечно, сам. А что, я что-то неправильно сделал?
– Нет, всё правильно. Не буду скрывать – реферат мне понравился. Особенно хочу отметить ваш подход к решению задачи, которой реферат посвящён. В деканате мне сказали, что вы параллельно с нашим институтом учитесь еще на мехмате МГУ?
– Да. Мне там осталось учиться ещё полтора года.
– Понятно. Так я вот о чем. У меня есть к вам интересное предложение – принять участие в работе по научно-исследовательской теме, которой я занимаюсь. За это я буду платить вам небольшие деньги. Это с одной стороны. А с другой, вы приобщитесь к серьёзной науке под моим руководством.
– Даже не знаю, что вам ответить, Григорий Борисович. Я бы с удовольствием, но у меня просто нет свободного времени.
– Молодой человек, занятие наукой – это процесс, который не имеет временных рамок. Здесь нельзя использовать понятие «у меня нет времени». Оно здесь не работает. Если научная деятельность вас захватит, то вы ни о чём другом думать не будете и найдёте для этого время. Если нет, то нет. Соглашайтесь на мое предложением, а дальше видно будет.
Лёша оставил тренерскую работу и с головой ушёл в науку под руководством доцента Большакова. За время учёбы в институте им лично и в соавторстве было опубликовано пять научных статей и тезисов докладов на различных конференциях. Преддипломную практику Лёша проходил в городе Королёве. Там же ему предложили работать после окончания вуза, гарантируя временную прописку в Московской области.
Естественно, что Большаков знал об этом предложении со стороны оборонной структуры, но противодействовать ему не мог. Его попытки уговорить заведующего кафедрой профессора Васнецова оставить студента Соловьёва в аспирантуре результатов не дали.
– На выпускников нашего института ректорат выделил кафедре только одно аспирантское место, и его уже забрал профессор Колесников. Поэтому вашему протеже нужно будет поработать на производстве и только после этого поступать в аспирантуру на нашу кафедру.
– Я понимаю, Николай Порфирьевич, – не отступал Большаков, – но боюсь, что если мы его отпустим, он к нам больше не вернётся. Будет очень жаль, если мы потеряем такого перспективного молодого человека.
– Не вернётся, так не вернётся. Ничем вам при всём желании, Григорий Борисович, помочь не могу.
Но этим дело не закончилось. Профессор Колесников по каким-то причинам отказался от забронированного места, и тогда Большаков решил вернуться к разговору с заведующим кафедрой. Для этого ему нужно было заручиться согласием самого будущего аспиранта. Григорий Борисович написал записку в деканат с просьбой срочно прислать к нему студента Соловьёва. Лёша пришёл к нему на кафедру в тот же день.
– Заходи, Алексей. Я тебя ищу, чтобы обсудить место твоей будущей работы после окончания института.
– А я думал, вы знаете о моём предварительном распределении в Королёв?
– Знаю, но у меня для тебя есть другое предложение – поступить в аспирантуру на нашу кафедру. Раньше я не мог обсуждать с тобой эту тему, так как не было вакантного места. Сейчас оно появилось. Теперь мне нужно твоё согласие.
– Конечно, я согласен.
– Не торопись, обдумай всё. Работа на режимном предприятии имеет, как правило, свои плюсы и минусы. Плюс заключается в том, что у тебя будет зарплата в два раза больше, чем аспирантская стипендия. А минус – ты должен будешь заниматься тематикой своего отдела. То есть о науке тебе на некоторое время придётся забыть. Подумай, но только до завтра, так как послезавтра будет заседание кафедры.
– Для меня зарплата не имеет принципиального значения. Хочу заниматься наукой с вами.
Но тут Лёша несколько поторопился со своим заключением о материальной стороне жизни, так как через несколько месяцев он неожиданно для всех женился.
4.5
16 января 1969 года, пообедав в столовой, студент шестого курса Лёша Соловьёв наслаждался одиночеством в своей общежитской комнате. Занятий в институте в этот день не было, поэтому он, подложив под спину подушку и поедая своё любимое овсяное печенье, предавался чтению сразу двух книг, переходя от одной к другой. Первая была по динамике сложных систем, в которой весь текст состоял из сплошных формул, вторая посвящалась жизни и творчеству молодого Фета. Лёша любил подобные сочетания и часто к ним прибегал, как он сам говорил, для встряски мозгов. В четыре часа дня в общежитие вернулся его сосед по комнате Виктор Морозов. Открытый, добрый парень. Нельзя сказать, что они дружили, но отношения их были вполне приятельские. Сейчас Витя зашёл в комнату с каким-то задумчивым видом, держа в руках два бумажных кулька. Из первого выглядывало горлышко винной бутылки, во втором, судя по запаху, были жареные пирожки. Оба кулька он аккуратно положил на свою тумбочку.
– Здоров, Лёша.
– Привет, Витя. По какому поводу намечается банкет?
На вопрос соседа по комнате Виктор ответил не сразу. Сначала он не спеша снял пальто и шапку, повесил их на гвоздь, который заменял им вешалку. Потом так же, не торопясь, прошёл вглубь комнаты и сел за стол, где они обычно занимались.
– Ну и чего ты молчишь? Не томи, – с улыбкой спросил Лёша.
Видно было, что Виктор что-то задумал, но стесняется об этом говорить, хотя это «что-то» было для него очень важным. В конце концов, он выдавил из себя:
– Понимаешь, Лёша, мне очень нравится одна девушка с курса. Её зовут Марина. Мы с ней встречаемся уже почти год. Сегодня я хотел пригласить её в наш Дворец культуры на танцевальный вечер, но потом передумал и решил привести её сюда, к нам. По этому поводу купил бутылку вина и пирожков.
Виктор запнулся и снова засмущался.
– Ну, так в чём же дело? – пришел ему на выручку Лёша. – Приводи сюда свою Марину, а я пойду на танцевальный вечер. Да, кстати: она городская или из нашего общежития?
– Из нашего общежития. В 315-й комнате живёт ещё с одной девочкой.
Надев коричневую водолазку и серый модный пиджак из ткани букле, Лёша отправился, как он любил выражаться, «в свет». Дворец культуры МВТУ им. Баумана был от общежития на расстоянии трёх трамвайных остановок, но он решил пройтись пешком. На улице было скользко, и Лёша в своих туфлях на кожаной подошве несколько раз чуть не упал. Но настроение было хорошее: доцент Большаков предложил поступать к нему в аспирантуру – оставалось только получить рекомендацию кафедры.
На танцевальных вечерах Лёша бывал редко. Всё некогда было. Знакомых в зале он не увидел и поэтому решил пойти в буфет съесть бутерброд с колбасой и выпить стакан чая. Когда он вернулся, танцы были в самом разгаре. Постояв в одиночестве минут пятнадцать, Лёша обратил внимание на симпатичную девушку, стоящую в окружении трёх парней. Совершенно ни о чём не задумываясь, Лёша направился к девушке и пригласил её танцевать. Девушка, увидев высокого стройного юношу, ответила на его приглашение согласием.
– Вы часто бываете здесь на танцах?
– Да, я недалеко живу.
– Вы учитесь в МВТУ?
– Нет. Я работаю на фабрике, но нам с друзьями нравится сюда приходить.
Закончился танец, и Лёша проводил девушку на место. Через некоторое время снова заиграла музыка, и он решил пригласить девушку ещё раз. Но когда подошёл к её компании, один из парней, с которыми она стояла, заявил Лёше:
– Слышь, мужик, ты больше сюда не ходи. Не надо.
– Это почему?
– Я не хочу.
– А я хочу.
– Ну тогда пойдём поговорим о наших желаниях.
Из танцевального зала на улицу с Лёшей вышли двое парней. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Спортивный, физически крепкий, Лёша никогда не боялся подобных приглашений «поговорить». Но никакого «разговора» с парнями и не вышло, так как один из них сразу же ударил его в лицо, и Лёша, поскользнувшись, упал на спину. Особо не церемонясь, парни еще несколько раз пнули его ногами, причем один из ударов пришёлся Лёше прямо в нос. Окончив экзекуцию, парни молча вернулись в танце¬вальный зал, а Лёша, прижимая платок к носу, поплелся в туалет, чтобы смыть кровь с лица. Танцевать ему уже расхотелось, да и куда пойдёшь с разбитой физиономией. Он забрал с вешалки пальто и зашагал домой.
4.6
Подойдя к зданию общежития, Лёша вспомнил, что Виктор попросил его «погулять» до одиннадцати вечера. Вернуться сейчас, когда нет ещё и девяти, будет некрасиво и непорядочно с его стороны. По большому счету Виктор с такой деликатной просьбой обратился к нему впервые, и рваться сейчас в свою комнату и объяснять соседу о новых обстоятельствах – смешно. Да он на стук в дверь, как любой мужчина, просто не откроет.
Ситуация осложнялась тем, что с таким «гримом» Лёше просто некуда было пойти, кроме как в общежитие. Самым худшим вариантом было торчать на проходной или топтаться в коридоре. Ведь многие студенты знали его в лицо. И тут Лёшу осенило: а почему бы ему не пойти в 315-ю комнату? Ведь там осталась вторая девушка, с подругой которой сейчас в его комнате находится Виктор. Но, как это бывает со всяким интеллигентным человеком, в нем разгорелась внутренняя борьба:
– Пойти можно, но кто тебя туда пустит? Да ещё с разбитой физиономией. И вообще, чем ты объяснишь свой приход к незнакомому человеку в столь поздний час?
– А если предположить, что Марина, с которой встречается Виктор, рассказывала своей подруге не только о Викторе, но и обо мне? Ведь девушки любят поговорить на тему взаимоотношений с молодыми людьми?
– А ты-то здесь при чём?
– Как это при чём? Наверняка Марина рассказала, что Виктор живёт в одной комнате с отличным парнем, ленинским стипендиатом. А если так, то мы уже заочно знакомы друг с другом.
– Ну, ты хвастун! Лишний раз себя похвалить – хлебом не корми. Ладно, даже если предположить, что эта девушка что-то знает о тебе, какая вероятность того, что у неё нет молодого человека? Может, он сейчас как раз у неё в гостях. Подруга-то ушла к Виктору на весь вечер.
– Всё, хватит заумных рассуждений. Сейчас пойду в 315-ю комнату и попрошу эту девушку оказать мне первую медицинскую помощь. Скажу, что упал на улице. С кем не бывает.
– А если она спросит, почему ты постучался в самую дальнюю от входа комнату? Медпункт находится на первом этаже и совсем в другой стороне.
– Я попытался это сделать, но он закрыт. Наверное, медсестра куда-то вышла. Да и вообще, неважно, что девушка спросит у меня и что я ей отвечу. Главное, зацепиться за разговор, а дальше, уже по ходу действия, соображу, что к чему.
Через мгновение Лёша уже стоял около двери с номером 315. На его робкий стук дверь, как ни странно, сразу открыли. Хрупкая, небольшого роста девушка с характерным восточным разрезом глаз вопросительно смотрела на него.
– Извините, можно здесь получить первую помощь потерпевшему крушение в одной из жизненных ситуаций?
– Заходите, – спокойно ответила девушка, пропуская его в комнату. – Что случилось-то?
– Да вот – поскользнулся на улице и упал. А к себе в комнату идти не совсем удобно. Я Алексей Соловьёв, сосед Виктора, который дружит с вашей соседкой Мариной.
Дополнительных объяснений, почему Лёша постучался именно к ней, девушка не потребовала. Она тут же достала с полки шкафа какую-то сумочку, в которой были вата, бинты, йод, и очень ловко обработала все его ушибы и ссадины.
– Хотите чаю? Меня Алисой зовут.
– Хочу, – со вздохом облегчения ответил Лёша, понимая, что его не собираются сразу же выставлять за порог. – А вы всегда так – не спрашивая, «кто» – открываете дверь?
– Нет. Я просто подумала, что Марина уже вернулась. А скажите, Алексей, кто это вас так лихо отделал?
– Никто. Я же сказал, что упал.
– Понимаете, я детдомовская и хорошо умею различать: где упал, а где побили.
Тут они дружно расхохотались, хотя Лёше из-за повреждённой челюсти делать это было довольно трудно. Но в присутствии этой девушки, искренней и простой, на душе стало так легко и спокойно, как давно не было. И когда она спросила:
«Вы с чем будете пить чай – с бубликами или карамельками?», – Лёша, придерживая подбородок двумя руками, снова не мог удержаться от смеха:
– Вы что, Алиса, садистка, или это в вас заложено тяжёлым детством? Как я могу сейчас кусать бублики?
– А вы их не кусайте, вы размякивайте.
– Что-что? Размякивайте? – Новый взрыв смеха. – Что это за слово такое?
– Обыкновенное. Размякивать – это делать что-то мягче. От слова мякоть.
– Да ничего подобного. Нет такого слова. Вы, наверное, хотели сказать – размачивайте в чае.
– Ну чего вы придираетесь к словам? Я вам помощь оказала? Оказала. Что вы ещё от меня хотите? Идите к себе домой.
– Да как же я пойду, когда моё место в комнате занято. И вообще, Алиса, где ваша женская солидарность, дружеская поддержка, радость за успехи подруги на любовном фронте? Почему вы не стараетесь их продемонстрировать?
– Я уже всё, что могла, вам продемонстрировала. Идите, Алексей, домой. И кончайте шутить – это у вас не очень умно получается, а то как в анекдоте: так пить хочется, что просто переночевать негде.
– А что? Интересное предложение.
– Ладно. Уходите. Мне завтра рано вставать.
Возможно, Лёша с Алисой ещё бы долго препирались, если бы в дверь не постучали. Это вернулась Марина.
– О! Картина Репина «Не ждали», – продолжал шутить Лёша. – Ну, всё, девочки, я пошёл. Спасибо за доброту и ласку. Да, прошу прощения, Алиса: можно мне зайти завтра на перевязку?
– Зачем? Зализывайте раны, молодой человек, самостоятельно, коли вы такой бойкий. А вообще, мужчину шрамы украшают.
– Ну, так можно или нет?
На свой последний вопрос ответа Лёша не получил.
4.7
Алиса Батуева родилась в 1945 года в городе Краснодаре. Её отец, Филипп Раднаевич Батуев, по национальности бурят, находясь на излечении в краснодарском военном госпитале, познакомился с молодой санитаркой Верой Петровной Лазаревой. Результатом этого скоротечного романа стала дочь Алиса. Когда Вера Петровна написала своему возлюбленному, что беременна, он прислал ей заявление на вступление с ней в брак, заверенное полковой печатью. В этом заявлении старший лейтенант Батуев уведомлял соответствующие органы о признании отцовства и просил дать будущему ребёнку свою фамилию и отчество. После окончания Великой Отечественной войны и победы над фашистской Германией дивизия, где служил Филипп Раднаевич, была сразу переброшена на Дальний Восток. В конце августа 1945 года капитан Батуев, участвуя в советско-японской войне, пал смертью храбрых. В 1952 году Вера Петровна заразилась на работе в больнице какой-то инфекционной болезнью и умерла, а Алису в возрасте неполных семи лет отдали в детский дом, где она и прошла все этапы своего взросления.
В детском доме Алиса отличалась от своих сверстников серьёзным отношением к любому порученному ей делу. По всем предметам всегда имела хорошие и отличные оценки, за исключением биологии. Для восполнения этого пробела после седьмого класса Алиса на летних каникулах устроилась помощницей телятницы на животноводческую ферму в пригородном совхозе. В её обязанности входил уход за молодняком. По окончании каникул она подготовила реферат, в котором описала свою работу на ферме, проиллюстрировав её рисунками. Реферат был отмечен грамотой на краевой сельскохозяйственной выставке, а учительница по биологии выставила Алисе хорошую годовую оценку. Успешно окончив в 1962 году краснодарскую среднюю школу, способная и трудолюбивая девочка тут же поступила в местный автомеханический техникум. А в 1966 году, с красным дипломом об окончании техникума, поехала в Москву и прошла по конкурсу в МВТУ имени Баумана.
Перевязкой ран, полученных на поприще неудачного ухаживания за чужими девушками, Лёша Соловьёв не ограничился и уже через две недели перебрался жить в комнату к Алисе. А ещё спустя три месяца в студенческом кафе МВТУ Алиса Батуева и Алексей Соловьёв сыграли скромную свадьбу. Родителям Лёша ничего не сказал, так как заранее знал их реакцию: папа будет говорить о том, что ему нужно думать о диссертации, а не отвлекаться на всякие глупости, а мама начнёт причитать, что в их семье только сирот бурятской национальности ещё не хватало. В то же время сёстры будут сгорать от желания увидеть, кого же их нестандартный братец взял себе в жёны.
И тем не менее, после свадьбы Лёша позвонил домой и сообщил, что защита дипломного проекта ему назначена на 16 июня, а после этого он планирует приехать домой дней на десять. О том, что женился, Лёша снова не сказал ни слова.
4.8
В ростовском аэропорту Лёшу встречали с цветами практически все члены семьи Соловьёвых. Папа уже не работал и был, как он сам себя называл, главным домашним интендантом. Мама продолжала, в должности заведующего хирургическим отделением городской больницы, отрезать «всё лишнее» у своих пациентов. Старшая сестра Оля и её муж Донат, защитив кандидатские диссертации, работали на кафедре физики Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта и жили на съёмной квартире. Основную связь с «учёной» семьёй родители осуществляли, в основном, через внука Дениса, который перешёл уже в четвёртый класс. Особыми успехами Денис похвастаться не мог, в связи с чем дедушка сделал вывод, что на третьем поколении семьи Соловьёвых природа решила немножко отдохнуть. В квартире, где прошли детство и юность Лёши, сейчас проживали мама и папа с дочерью Наташей, весьма симпатичной и образованной девушкой. Ей было уже 29 лет, но замуж она так и не вышла, хотя кавалеров у нее хватало. Как заявляла сама Наташа, все они были лишь «проходящие поезда».
Когда Лёша появился в зале прилета, все бросились его обнимать и целовать, и только Наташа, заметив, что он не один, громко произнесла:
– Батюшки, да тут целая делегация общества советско-китайской дружбы!
За спиной Лёши стояла смущённая молодая девушка.
– Знакомьтесь: это моя жена Алиса, – спокойно представил её встречающим Лёша.
От неожиданности все замерли. Даже рыжий внук, почувствовав важность момента, перестал прыгать. Первой пришла в себя мама:
– Натан, ты только не волнуйся! Прими нитроглицерин, а то тебя ещё «кондратий» хватит.
Следующей из оцепенения вышла всё та же Наташа:
– Ух ты, здорово как. У нас в семье уже есть русские, евреи, украинцы. Теперь ещё и китайцы будут.
– Я не китаянка. Я бурятка.
– Какое это имеет значение, – улыбаясь во весь рот, продолжала удерживать инициативу Наташа. – Теперь наша будешь.
После этого уже все дружно начали знакомиться с молодой Лёшиной женой.
Через несколько дней, когда Наташа с Алисой пошли пройтись по ростовским магазинам, Натан Захарович, сидя на кухне, начал разговор с сыном. Елена Степановна, повернувшись к ним спиной, хлопотала у плиты.
– Скажи, Лёша, ну почему ты такой ленивый мужик?
– В каком смысле?
– В прямом. Даже жену нашёл в своём общежитии, только этажом ниже. Ведь в Москве который год живёшь. Есть из кого, слава богу, выбирать. Столько девушек, а ты…
– Натан, прекрати этот ненужный разговор. Женился и женился. Лишь бы по любви было, а не просто так. Нашёл хорошую, умную, работящую девочку. Я видела, как она квартиру убирала.
– Нет, не прекращу. Жену нужно с головой выбирать, а не жениться на первой попавшейся, не выходя из общежития.
– Да, ты прав, папа. Нужно жениться на второй попавшейся. Что же ты сам к нашей маме так сразу припал? Приехал в командировку в Ростов из своего Иркутска и вот уже 36 лет оторваться от неё не можешь.
Но Натан Захарович не унимался.
– И всё-таки ты мне скажи, Алексей, почему ты себе невесту не искал? Несмотря на наши с мамой возражения ты записал себя евреем, так почему же тогда не женился еврейке? Это было бы, по крайней мере, последовательно и логично. А так что? Дети у вас будут от еврея с буряткой – евробуры? Чувствуешь музыку?
– Во-первых, здесь получается не евробуры, а евребуры. А тут уже нет никакой музыки. Просто набор звуков. А во-вторых, ты сам меня учил: жену нужно выбирать не по паспорту, а по зову сердца. Посмотрел на одну девушку – ничего не почувствовал. Посмотрел на другую – сердце замерло. Вот это и есть твоя жена.
– Натан, прошу тебя, оставь, в конце концов, ребёнка в покое со своим еврейством. Вот у меня в отделении есть анестезиолог Сара Абрамовна. Она себе постоянно цену заламывает, а врач, на самом деле, посредственный. Да и всеми остальными параметрами тоже не блещет. Ну, нашёл бы себе Лёша такую жену – тебе легче от этого стало?
– Ладно. Закончим на этом разговор. Дай бог, чтобы у тебя, сын, с Алисой всё было хорошо.
Но тут в атаку пошёл уже сам Лёша, который весь вечер отбивался от Натана Захаровича при молчаливой поддержке Елены Степановны.
– А мне вообще нравится тема, которую мы здесь обсуждаем. Почему не продолжить наш разговор?
– Какая тема? – насторожился папа.
– Смешанные браки. Это замечательная реалия нашего времени. Я не вижу здесь ничего плохого. Вот вы с мамой поженились, хотя наверняка вас кто-то тоже отговаривал. И счастливы уже столько лет.
– Да, но я, слава богу, женился не на бурятке.
– А в чём разница?
– Во многом.
– Ну, например.
– Например, в культуре, привычках, уровне развития.
– Отвечаю. Алиса – начитанная, всесторонне развитая, современная девушка. Учится на серьёзной специальности в том же институте, что и я. А что касается разных культур, то это наоборот, только вызывает у меня интерес. Открою вам большой секрет: перед тем как сделать Алисе предложение, я пошёл в библиотеку и прочитал всё, что возможно: кто такие буряты, что у них за религия, какие обычаи и праздники, какая еда и т. д.
– И после этого так влюбился в Алису, что решил на ней жениться? – не отставал от сына Натан Захарович.
– Представь себе – да. Но хочу ещё раз подчеркнуть: весь список требований, который ты перечислил, вторичен по отношению к тому, какой Алиса человек. Она добрая, искренняя и честная девушка. Вот об этом тебе нужно было со мной говорить, а всё остальное – неважно для жизни.
– Ты будешь ещё нас с мамой учить, что обсуждать.
– Да не собираюсь я никого учить. Только хочу заметить, как пишут в серьёзных книгах, что при смешанных браках происходит значительное обновление крови у ребёнка.
– Да что ты говоришь!
– Да. И это весьма положительно влияет на потомство. Я – наглядный тому пример.
Разговор закончился общим хохотом. Больше к обсуждению этой темы никто не возвращался.
4.9
В последний день перед отъездом молодых в доме Соловьёвых собралась вся их большая семья. Пришли и друзья родителей – две супружеские пары: Оксана Петровна Малашенко с мужем Виталием Фёдоровичем и Константин Константинович Богомолов с женой Викторией. Оксана Петровна, врач-ортопед высшей категории, проработала всю войну в одном госпитале с Еленой Степановной и осталась ее близкой подругой в мирной жизни. Муж Оксаны Петровны, Виталий Фёдорович, скромный, тихий человек, работающий инженером на заводе, в гостях, как правило, молчал, внимательно слушая разговоры других. А вот вторая пара – супруги Богомоловы – всегда привлекала к себе общее внимание. Глава семьи -Константин Константинович, доцент кафедры педагогики и психологии Ростовского педагогического института, был женат на своей бывшей студентке Виктории. Его жена нигде не работала и занималась воспитанием двух маленьких детей. Богомолов боготворил свою жену и прислушивался к её мнению.
Константин Константинович познакомился с Натаном Захаровичем за шахматами, в которые они играли по воскресеньям в городском саду. Для того чтобы сыграть пару партий и в будние дни, они стали ходить друг к другу в гости, и через некоторое время сдружились семьями. Доцент Богомолов был человеком энциклопедических знаний и к тому же прекрасный рассказчик. Благодаря своей исключительной эрудиции, необыкновенной памяти и выразительной речи, он моментально становился душой любой компании. Слушать его можно было часами, но сегодня он был особенно «в ударе». То ли по случаю успешного окончания очередного, непростого для него, учебного года, то ли потому, что желал произвести хорошее впечатление на сидящих за столом московских гостей. Мол, мы тоже не глухая провинция.
4.10
– Уважаемые дамы и господа! Зная свою слабость говорить долго и много, прошу меня извинить за то, что буду делать это сидя. – Сделав артистическую паузу, Константин Константинович продолжил свой монолог: – В жизни каждого человека имеют место, как правило, три круга общения: первый – это семья, второй – это друзья и, наконец, третий – это коллеги. Сегодня первый круг – семья Соловьёвых – присутствует за праздничным столом почти в полном составе. Второй круг представлен моей семьёй и семьёй уважаемой Оксаны Петровны. На этом позволю себе обсуждение первого и второго круга закончить и перейти к третьему, который вызывает у меня сегодня особый интерес. Я имею в виду своих молодых коллег – Лёшу и Алису, оставив за скобками то обстоятельство, что они являются сыном и невесткой хозяев дома. Почему коллегам? Потому что все мы, преподаватели и студенты, имеем непосредственное отношение к высшей школе и считаемся коллегами. Заметьте, что я сейчас использовал слово «школа». Не институт, не университет или высшее техническое училище, где обучаются сидящие передо мной молодые люди, – а «школа». Я сделал это неспроста, так как с чем ассоциируется у нас слово «школа»? Конечно, с фигурой учителя, наставника, преподавателя. А кто же они такие – преподаватели высшей школы? Кто может ответить на мой простой вопрос?
– Ну, давайте я попробую, – подавив лёгкий смешок, отозвался Лёша.
– Преподаватель – это профессионально грамотный, образованный человек, передающий свои опыт и знания своим ученикам. В частности, студентам.
– В принципе, вы всё правильно сказали, молодой человек. Но не совсем то, что я хотел от вас услышать. Кто ещё желает ответить на мой вопрос? Нет желающих? Тогда продолжу. Когда я готовил кандидатскую диссертацию на тему «Личностный портрет преподавателя технического вуза», то, получив соответствующее разрешение от своего декана, посетил в течение трёх лет более пятисот занятий преподавателей технических дисциплин различных вузов города Ростова-на-Дону.
– Зачем? Что вы хотели полезного для себя там услышать? – с недоумением перебил его Лёша. – Ведь вы абсолютный гуманитарий. Что вы могли понять, например, на лекции по сопромату, а уж тем более использовать затем в своей диссертации?
– Молодец, Лёша. Хороший вопрос. А я не должен был ничего услышать. Я должен был увидеть. А интересовало меня только одно: вызвал ли тот или иной преподаватель у студентов интерес к себе и, следовательно, к своему предмету или нет.
– Каким образом? По каким параметрам можно оценить это явление?
– Прежде всего, по вниманию, с которым студенты воспринимают то, что говорит преподаватель.
– Позвольте, Константин Константинович. Но внимание – это же качественный показатель. Переводить его в количественную оценку ситуации не совсем корректно.
– Не надо ничего никуда, молодой человек, переводить. Лекция – это маленький спектакль. Когда вы смотрите в театре постановку, какой у вас критерий оценки того, что происходит на сцене?
– Очень простой – понравилось мне действие или не понравилось.
– Правильно. Другими словами, не жалко ли вам время и денег, потраченных на поход в этот театр.
– Но позвольте, моё отношение к спектаклю складывается из многих компонентов: декорации, костюмы, текст, музыка, игра актёров, в конце концов. А о чём здесь может идти разговор? О каких составляющих?
– О многих, уважаемый, о многих. В моей памятке, по которой я просил студентов оценить работу каждого преподавателя, фигурируют более двадцати пунктов.
– Любопытно узнать, что же это за пункты?
– Не буду перечислять все, но некоторые назвать могу: знание предмета, внешний вид преподавателя, культура речи, владение доской, темп изложения материала, умение снять напряжение у студентов, ответы на вопросы и так далее.
– И какой их них, по вашему мнению, является главным? Какой пункт следует считать основным при оценке профессиональной пригодности преподавателя технического вуза?
– Безусловно, способность владеть студенческой аудиторией. Причём велика вероятность того, что она не зависит от учёной степени и учёного звания преподавателя. Свои выводы я проверил на достаточно большом экспериментальном материале. Я побывал на занятиях, которые проводили ассистенты, доценты, профессора, академики. И всё подтвердилось.
– То есть, в соответствии с вашей теорией, Константин Константинович, имеет место одинаковое количество плохих преподавателей как с учёной степенью и званием, так и без них?
– Совершенно верно.
– И что же делать с вашими выводами и рекомендациями руководству высшей школы?
– Это вопросы уже не ко мне, молодой человек. Могу отметить лишь одно, возвращаясь к аналогии «преподаватель вуза – актёр театра». Если артистов в процессе обучения актёрскому ремеслу много лет учат «работать» со зрительным залом, то преподавателя общаться с учебной аудиторией не учат вообще.
– Что-то я, Константин Константинович, вообще запутался. Из ваших предыдущих рассуждений я понял, что студента вообще невозможно «научить» – его можно только заинтересовать. А остальное зависит в большой степени уже от него самого.
– Вы правильно поняли, мой юный друг. Учебный процесс в вузе должен быть лёгким и увлекающим, а преподаватель – интересной, во всех отношениях, личностью, которую студенческая аудитория воспринимает с чувством внутреннего восторга.
Общий разговор уже давно перешёл в диалог между Константином Константиновичем и Лёшей, но все сидящие за столом слушали его с большим вниманием, а потом искренне благодарили.
4.11
Две недели пролетели незаметно, и вот молодожёны уезжали. Как ни странно, но провожающие на сей раз больше обнимались и целовались с Алисой, чем с Лёшей. Спокойная, умная, выдержанная девушка понравилась всем без исключения. Впереди их ждала Москва со своими маленькими и большими проблемами. В последнюю неделю весеннего семестра Лёше предложили комнату в семейном общежитии за городом, но он договорился с комендантом, что до окончания института – Алисе предстояло учиться ещё три года – они останутся в студенческом общежитии.
Молодая семья, которую создали Лёша с Алисой, была во всех отношениях удивительной. Он – аспирант, она – студентка. Он уже преподаёт, она ещё учится. Но основная особенность состояла в том, что он был типичной «совой», а она – «жаворонком». Так как во время учебы в институте Лёша всегда имел свободный график посещения, то ему не нужно было каждый день рано утром идти на занятия. Он любил позаниматься и в ночные часы, когда жизнь в общежитии, как правило, замирала. Часто бывало так, что он, возвратившись из Ленинской библиотеки, которая закрывалась в десять часов вечера, находил Алису уже спящей. Тогда Лёша разогревал себе ужин, который заботливо готовила ему жена, прежде чем лечь спать, наливал стакан чая с хорошей заваркой (отцовская школа!) и садился, обложившись книгами, ещё на пару-тройку часов. Настольную лампу с простым прозрачным стеклом Лёша накрывал, чтобы не мешать жене, своей красной рубашкой. Мягкий свет уютно заполнял всю комнату покоем и располагал к творческой работе. Иногда посереди ночи Алиса просыпалась и заявляла тоном, не терпящим возражений:
– Всё, публичный дом закрывается. Все дружно ложатся спать.
Единственным днём полноценного общения Лёши с Алисой было воскресенье. Этот день они, как правило, посвящали друг другу. Долго валялись в постели и дурачились. Отношения между супругами, с самого начала их знакомства, установились лёгкие и ироничные. Она называла его по фамилии, а он её ласковым словом, производным от её имени, – Лисичка. Но интонация, с которой они обращались друг к другу, не вызывала сомнения в истинности их чувств. Они никогда не спрашивали друг друга: куда идёшь, когда придёшь, где был, что делал, – так как были уверены, что при малейшей возможности каждый постарается как можно быстрее вернуться домой.
Сегодня, в последний выходной день октября, холодный и дождливый, им особенно не хотелось покидать тёплую постель.
– Слушай, Соловьёв, кончай стаскивать с меня одеяло. Лучше встань и включи чайник.
– Не по чину обращаетесь, девушка.
– Чего-чего? Не поняла юмора.
– Во-первых, я аспирант, а ты студентка. Это разные образовательные уровни. А во-вторых, я приношу денег в семейную казну в два раза больше, чем ты. О чём всем прекрасно известно. Ну и, в-третьих, я – по определению – глава семьи.
– Ну ты, глава семьи, а хочешь, я скажу тебе что-то интересное и очень личное? Завтра напишу заявление коменданту, и тебя выгонят из моей комнаты на улицу со всеми твоими научными достоинствами как не имеющему права проживать в студенческом общежитии. А заодно и из моей кровати. Так что марш ставить чайник, аспирант.
– Ладно, согласен. Но учти, Лисичка, угрозами в жизни ничего нельзя добиться. Только лаской и терпением!
Лёша нырнул к Алисе под одеяло, и вопрос с чайником был отложен на неопределённое время.
4.12
Заведующий кафедрой профессор Васнецов был в длительной служебной командировке, поэтому заседание кафедры вёл его заместитель доцент Малышев. Тихий, незаметный человек, он, тем не менее, был вторым секретарём парткома института, что делало его мнение абсолютно непререкаемым. (Особенностью внешности Малышева было и то, что он немного косил, из-за чего с ним трудно было общаться: не попадая в фокус его взгляда, нельзя было с уверенностью сказать, что он говорит именно с тобой.)
Григорий Борисович успел перед заседанием кафедры переговорить с Малышевым по вопросу рекомендации ленинского стипендиата Соловьёва в аспирантуру. А так как члены кафедры успели хорошо узнать Алексея за годы его учёбы в институте, то рекомендацию все дружно поддержали.
Защита дипломного проекта студента Соловьёва также вызвала большой интерес. Первоначально предполагалось её провести на открытом заседании Государственной экзаменационной комиссии. Но после предварительного заслушивания на кафедре, где присутствовали представители какого-то военного ведомства, защита была перенесена на предприятие космического профиля в Королёв и прошла в закрытом режиме с приглашением по списку участников заседания. По предложению председателя комиссии тема дипломного проекта студента Соловьёва была рекомендована в качестве темы будущей кандидатской диссертации.
У Григория Борисовича Большакова было шесть аспирантов: трое на дневном и трое на заочном обучении. Все москвичи, за исключением Алексея. То ли потому что сам Григорий Борисович был молодым и современным человеком, то ли так складывались жизненные обстоятельства, но аспиранты Большакова отличались от всех остальных не только внешним видом, но и поведением. Если иногородние аспиранты весь день, как правило, проводили на кафедре, то москвичи появлялись там редко, что затрудняло их привлечение к учебно-воспитательной работе со студентами. Особенно участие аспирантов было нужно кафедре при проведении зачётно — экзаменационной сессии, когда они помогали ведущим преподавателям в проверке знаний студентов.
Заведующий кафедрой профессор Васнецов несколько раз пытался говорить на эту тему с Григорием Борисовичем, но тот всегда отделывался шуточками. Скандал вспыхнул, когда руководство кафедрой решило организовать ремонт относящихся к ней помещений. В соответствии с распоряжением заведующего каждый научный руководитель должен был отрядить на неделю в строительную бригаду двух своих аспирантов-очников. Григорий Борисович выбрал Бочарова и Колыванова, но оба по существу проигнорировали поручения кафедры, сославшись на болезнь. Бригадир ремонтников пожаловался заведующему кафедрой и тот пригласил Большакова к себе на разговор.
– Григорий Борисович, передо мной лежит докладная бригадира о неявке на работу ваших аспирантов. Они не только не хотят внести свою посильную лепту в общественно-полезный труд на благо кафедры, но и вообще отлынивают от какой-либо работы. Потрудитесь объясниться.
– Я выясню, в чём дело, и доложу вам.
– Уж доложите, будьте любезны. Но у меня к вам ещё один вопрос, касающийся аспиранта Соловьёва. А что с этим молодым человеком? Почему он не заявлен для участия в ремонтных работах?
– Я оставил его в резерве для поездки со студентами на осенние сельскохозяйственные работы.
– Очень мудро с вашей стороны, Григорий Борисович. А главное, дальновидно. Вы этот факт тоже отразите, пожалуйста, в служебной записке на моё имя.
Профессор Васнецов не забыл, как Григорий Борисович в его отсутствие «протащил» на заседании кафедры Алексея Соловьёва в аспирантуру и при каждом удобном случае старался ему об этом напомнить. Но это не очень огорчало Григория Борисовича. Он был уверен, что на этапе защиты диссертационной работы Соловьёва профессор Васнецов озаботится имиджем кафедры и поддержит Алексея на заседании Учёного совета факультета.
После разговора с заведующим, Григорий Борисович попросил секретаря собрать всех своих аспирантов на кафедре в четыре часа дня в субботу, решив напомнить им, что дружеские отношения – это не панибратство и вседозволенность, а уважение и взаимная ответственность.
Глава 5. Аспирантура
5.1
В аспирантуру ведущих вузов страны принимали, как правило, молодых людей, имеющих способности к занятию научно-исследовательской деятельностью. Поэтому аспирантами становились наиболее успешные и перспективные выпускники вузов. Правда, стипендия в сто рублей не облегчала жизнь будущим «светилам науки», особенно тем из них, кто был обременён семьёй. Но, как известно, наука требует жертв. В этом плане аспирантов Владимира Бочарова и Сергея Колыванова нельзя было назвать «типичными представителями» аспирантского сообщества. Во всяком случае, они ни в чём не нуждались. Имея высокопоставленных и обеспеченных родителей (отец Бочарова работал в Спорткомитете СССР, а Колыванов-старший считался одним из лучших стоматологов Москвы), молодые люди были из числа так называемой «золотой молодёжи»: имели доступ в фирменные магазины, одевались по последней моде, ездили за границу. В общем, вели себя независимо, а порой и просто вызывающе.
Вот и сейчас, придя на кафедру, друзья шумно возмущались, что в субботний вечер Большаков заставляет участвовать их в каком-то непонятном заседании.
– Спасибо, что все собрались, – сказал Григорий Борисович, не обращая внимания на недовольных. – Я пригласил вас, чтобы довести до вашего сведения, что из шести моих аспирантов дневного и заочного обучения полностью аттестованы за прошедший год только четверо. Бочаров и Колыванов аттестованы условно – как не опубликовавшие за указанный период ни одной научной статьи.
– Ну, вы же знаете, что это не по нашей вине, Григорий Борисович… – начал оправдываться Колыванов, но Григорий Борисович тут же его прервал:
– Когда вы будете представлять диссертацию к защите, никого не будет интересовать, по чьей вине у вас нет публикаций. Так что сделайте правильные выводы из данной ситуации. А теперь попрошу каждого из аспирантов рассказать о плане работы на следующий учебный год.
После короткого обсуждения информации каждого из аспирантов Григорий Борисович перешёл ко второму вопросу.
– Уважаемые коллеги, я собрал вас сегодня еще и для того, чтобы поговорить об одном инциденте, который может иметь для всех присутствующих весьма неприятные последствия. Скажу вам честно, я никогда раньше не видел – а работаю я на кафедре уже восемнадцать лет – таким рассерженным профессора Васнецова. Он чуть не топал ногами, когда отчитывал меня на этой неделе.
– Что произошло, Григорий Борисович? В чём дело? – с тревогой в голосе спросил заочник Карасёв.
– А дело в том, что – как вы все, наверное, знаете – в настоящее время на нашей кафедре идёт ремонт. Чтобы минимизировать потери учебного времени, за которыми строго следит учебная часть, ремонтной бригаде был предписан жёсткий график работы, а в помощь рабочим кафедра решила выделить аспирантов. От каждого научного руководителя – по два аспиранта на шесть рабочих дней. Я выбрал кандидатуры Бочарова и Колыванова, предварительно это с ними согласовав. Владимир Бочаров отработал на ремонте кафедры всего полдня и ушёл, а Сергей Колыванов вообще не явился. Оба представили позднее больничные листы.
– Так мы же заболели, – театрально развел руками Бочаров.
– Перестаньте паясничать, Владимир, – жёстко осадил его Григорий Борисович. – Всем известно, что ваши больничные листы – липа. Или вы хотите, чтобы в дополнение ко всему занялись ещё и вашими врачами?
– Ну и что теперь делать? – по-детски наивно спросил Лёша.
– Во-первых, – после короткой паузы ответил Григорий Борисович, – Бочарову и Колыванову все часы следует добросовестно отработать, а во-вторых, всем подумать, каким образом сгладить эту неприятную ситуацию.
– Пусть Соловьёв отработает за нас, – предложил Колыванов. – Он аспирант первого года обучения. А мы что-нибудь серьёзное для кафедры сделаем.
– А диссертацию за тебя тоже Соловьёв будет защищать? – жёстко парировал Григорий Борисович. – Уже слишком многие на кафедре стали замечать ваши с Бочаровым фокусы. Всё это может плохо кончится.
— Сейчас вообще можно диссертацию не защищать, а просто купить диплом кандидата, даже доктора наук. Правда, за большие деньги, — с улыбкой заметил Колыванов.
Реплика Колыванова произвела на всех шокирующее впечатление. В помещении возникла зловещая тишина. Как будто что-то мерзкое и грязное вползло на кафедру, мгновенно разрушив саму идею обучения в аспирантуре и перечеркнув огромные усилия, затрачиваемые каждым из аспирантов на подготовку диссертации.
— Да шучу я. Шучу, — попытался выпутаться из неудобного положения Колыванов, но присутствующие продолжали молчать. А Алексей вспомнил, как Бочаров и Колыванов пригласили его год назад отметить поступление в аспирантуру в «Националь».
– Извините, ребята, но у меня для такого ресторана денег нет, – испугался Алексей.
– Да ты не бойся, у нас есть, – успокоил его Колыванов.
– Хорошо, но я буду расплачиваться только за себя.
– За себя, за себя, – похлопал его по плечу Бочаров.
В конце вечера, когда официант принёс счёт, Бочаров с Колывановым расплатились за закуску, а стоимость выпивки разделили на троих. Даже при таком раскладе на каждого пришлась довольно внушительная сумма.
– Извините, но я предупреждал, что у меня нет денег. Да и выпил-то я всего одну рюмку.
– А никто не считал, сколько ты выпил – одну или три. В компании всё должно быть по-честному, — со смехом заявил Бочаров.
Поход в ресторан стоил Алексею почти половины месячной стипендии. Зато Колыванов и Бочаров с удовольствием рассказывали, как они из этого провинциала «сварили лоха».
Разговор Григория Борисовича с аспирантами затянулся до самого вечера. Никто уже никуда не торопился. Все понимали, что сейчас речь идёт уже не о диссертациях, а непростом положении на кафедре их научного руководителя.
5.2
Жизнь Алексея была сплошной рутиной: общежитие, кафедра, библиотека, общежитие. И так каждый день. Иногда, но не чаще одного раза в квартал, он ездил в Королёв, где обсуждал с руководителем лаборатории промежуточные результаты своих теоретических разработок. Приходил домой поздно вечером, но и вставал не раньше десяти утра. Такой режим дня его вполне устраивал, но вызывал ряд затруднений с посещением Ленинской библиотеки, которая открывалась в девять утра. Всем было известно, что если опоздать к её открытию, то потом весьма проблематично не только сдать пальто в гардероб, но и найти свободное место в читальном зале (ждать, пока оно освободится, иногда приходилось по нескольку часов). Выбор же хорошего места в библиотеке означал не только возможность сидеть там, где мимо твоего стола не ходит много народа, но и шанс, положив голову на руки, просто доспать час-другой. По этому поводу никто никому замечаний не делал.
Приближался Новый год. Алиса была вся погружена в сдачу зачётов и теперь нередко засиживалась вместе с мужем за полночь. Лёша старался по возможности ей помогать, но и сам тоже был очень занят: на 29 декабря 1970 года было назначено заседание кафедры, на котором все аспиранты, в том числе и Соловьёв, должны были отчитаться о проделанной за прошедший год работе. На это особое заседание кафедры собирались все преподаватели — от профессора до ассистента. Свободных мест в этот день на кафедре, как правило, не было. Сначала заслушивались аспиранты третьего года обучения – им предоставлялось на сообщение десять минут. Аспиранты второго года получали для короткой информации о выполнении ими графика работы пять минут. Аспирантов первого года заслушивали списком на основании заключения научных руководителей. После короткого обсуждения, кафедра принимала решение по аттестации каждого аспиранта в отдельности открытым голосованием.
Аспиранту второго года обучения Алексею Соловьёву, как и всем другим, была предоставлена пятиминутная возможность сообщить о проделанной за год работе по диссертации, но он ею практически не воспользовался.
5.3
На следующий день Григорий Борисович пригласил Алексея к себе домой. Ровно в 12 часов дня Лёша позвонил в дверь коммунальной квартиры, где одну большую комнату занимал его научный руководитель с женой и маленькой дочерью. На звонок дверь открыл сам хозяин.
– Заходи, Лёша, – с улыбкой встретил его Григорий Борисович. – Не возражаешь попить чайку со мной?
– С удовольствием, – ответил Лёша.
– Ну и хорошо. Присаживайся. А пока я буду готовить чай, расскажи мне, какое впечатление осталось у тебя от вчерашнего заседания кафедры.
– Нормальное впечатление.
– А подробней?
– Да не о чем, в принципе, говорить.
– Вот именно. А теперь я выскажу своё мнение. Из предоставленных тебе пяти минут ты уложился в двадцать секунд, а твой отчёт уместился в пять слов: «Собираю материал для подготовки диссертации». В переводе на русский язык это прозвучало так: «Отстаньте от меня все, ради бога». А это уже просто неуважение к кафедре.
– Да мне и в самом деле нечего было рассказать.
– Да неужели? Что же ты делал, друг мой, с февраля, когда кафедра утвердила тебе тему, по декабрь включительно? Чем, позволь узнать, ты почти год занимался?
За столом наступило тягостное молчание. Первым нарушил его снова Григорий Борисович.
– Должен тебе сказать, Алексей, что никто и не жаждал услышать от тебя этот трогательный рассказ. Но есть общепринятая процедура, которую следует соблюдать. А теперь послушай меня. Существует несколько возможных сценариев процесса подготовки диссертации. По первому из них аспирант собирает всё, что имеет отношение к его теме исследования: конспектирует первоисточники, делает выписки и ксерокопии. Однако этот подход зачастую приводит к тому, что он не может вовремя преодолеть библиографический барьер, и написание диссертации закачивается на первой обзорной главе. Есть второй сценарий – для особо одарённых. Эти вообще ничего не читают и сразу приступают к подготовке диссертационной работы. Но здесь существует опасность «изобрести велосипед», на котором человечество уже давно ездит.
– Зачем, Григорий Борисович, вы это всё мне рассказываете?
– А затем, что ты, по моему ощущению, ещё не выбрал, каким путём идти. Учти: время в аспирантуре не идёт, оно летит. И я тебе, на основании собственного опыта, вот что скажу. Трёхлетний срок обучения – хочешь ты этого или не хочешь – распределяется следующим образом. В первый год вся информация, касающаяся темы диссертации, сгребается аспирантом в одну большую кучу. Во второй эта «куча» им постепенно растаскивается, появляется осмысленный план действий и выполняются основные исследования. И только на третьем году обучения всё становится на свои места: аспирант завершает исследования и пишет диссертационную работу. При этом не следует забывать, что параллельно с выполнением работы он должен готовить публикации в различные печатные издания.
– Теперь мне всё понятно, Григорий Борисович.
– Всё, да не всё, дорогой Алексей. Остался самый главный вопрос, который мы с тобой не обсудили: как организовать защиту диссертации.
Григорий Борисович сделал многозначительную паузу, а затем продолжил:
– Могу сказать, что подготовить защиту диссертации аспиранта и успешно её провести – весьма непростое и ответственное дело. Но до этого ещё нужно дожить. Ты всё понял, что я тебе сегодня сказал?
– Понял.
– Тогда последнее. Запомни на всю жизнь: кафедра – самая важная ячейка в структуре любого высшего учебного заведения, и к ней нужно относиться с соответствующим уважением. А не выходить с таким сообщением, какое ты сделал вчера.
5.4
Но в этом утверждении Григорий Борисович был не совсем прав. Кафедра кафедрой, но не менее серьёзные вопросы решались рядом с кафедрой – у заведующего лабораториями Владимира Фёдоровича Болдырева. Все знали, что, если заведующий кафедрой Васнецов говорит нужно подумать, он обязательно пойдёт посоветоваться по данному вопросу с Владимиром Фёдоровичем. Васнецов и Болдырев пришли на кафедру в одно и то же время, после войны, и создавали её, как говорится, в четыре руки: один закладывал научные основы, другой – материально-технические. Все это знали и уважали обоих, каждого по-своему.
Владимир Фёдорович Болдырев называл свой кабинет – совсем немалый по площади – «каморкой», так как в нём из-за чудовищной захламлённости негде было повернуться. В каморке было «всё», но найти в этом «всём» то, что было нужно, мог только сам Болдырев. Сухой, поджарый, всегда чем-то занятый, Владимир Фёдорович никогда не пользовался лифтом, а бегом взбегал по лестнице на четвёртый этаж, где находилась кафедра. Казалось, что Болдырев знает ответ на любой жизненный вопрос, но в доверительные отношения вступал только с теми, кого по каким-то не известным никому признакам выбирал сам. К группе избранных с недавних пор был причислен и молодой аспирант Алексей Соловьёв. Болдыреву сразу понравился этот спокойный, выдержанный юноша, ничего никогда не требующий, а главное, ничего не берущий из лаборатории без разрешения.
В институте Владимир Фёдорович находился каждый день по двенадцать часов. С восьми утра до восьми вечера, включая субботу. В столовую никогда не ходил, а ел прямо в кабинете то, что приносил из дома. В течение дня обязательно съедал большую головку лука. Все знали, что у Владимира Фёдоровича внутри его кабинета есть ещё одна маленькая комнатка, где он отдыхает, закрывшись на ключ. Иногда в эту комнатку он приглашал – попить чаю и поговорить «за жизнь» – кого-нибудь из своего близкого круга, в который входили разные люди – от профессора до лаборанта. Но это нужно было заслужить особо. В его кабинете категорически запрещалось распивать спиртные напитки и курить. Первый запрет он мотивировал тем, что выпивке не место в «храме мозгов», как он называл МВТУ имени Баумана, а второй — что, будучи заядлым курильщиком, сам чуть не умер после ранения.
Однажды Болдырев остановил Алексея в коридоре и обратился к нему с вопросом:
– Молодой человек, если у вас будет пара свободных минут, можете зайти ко мне?
– Когда?
– Да хоть сегодня. После обеда вас устроит?
– Конечно.
– Ну и хорошо.
5.5
Болдырев был умным, образованным, «обкатанным» жизнью человеком, который мог любую проблему разложить, как говорится, по полочкам. Во время войны он служил в полковой разведке. Начальство неоднократно предлагало ему закончить офицерские курсы, но он всегда отказывался, довольствуясь должностью командира отделения. В 1943 году, вернувшись в свой полк из госпиталя после тяжёлого ранения, старший сержант Болдырев уже не мог больше участвовать в выполнении оперативных заданий и ходить за линию фронта. Тогда ему, в порядке исключения, было присвоено звание младшего лейтенанта, и он был назначен командиром группы аналитического планирования боевых действий батальона.
Как бывший разведчик, Владимир Фёдорович прекрасно разбирался в людях. Ему было достаточно даже не поговорить с человеком, а просто послушать его, чтобы составить о нём исключительно точное мнение.
Лёша не знал, по какому поводу его приглашает к себе Владимир Фёдорович, но в любом случае был доволен тем, что на него обратил внимание такой человек.
– Заходи, не стесняйся, – услышал он голос Владимира Фёдоровича, когда осторожно постучал в дверь «каморки». – Проходи, садись. Ничего, что я с тобой на ты? Я так со всеми.
– Ничего. Конечно, ничего.
– Сейчас я сделаю чай, а потом поговорим о наших делах. Кстати, мы с тобой заочно знакомы.
– Каким образом?
– Советовались тут со мной – брать тебя в аспирантуру или не брать. Что-то вызывало у руководства дополнительные вопросы. По-моему, твоё отчество.
– Натанович? – усмехнулся Лёша.
– Ну да, вспомнил. Точно отчество.
– Мой отец, Натан Захарович Соловьёв, полковник в отставке, прошёл всю войну. Награждён многими боевыми орденами и медалями. Так что таким отцом, как у меня, можно только гордиться.
– И гордись, какой разговор. Я вот тоже всю войну провоевал. Закончил её под Веной. А вообще, пошли они все к Фене Ананьевне. Давай я тебе лучше чая налью.
Оба на некоторое время замолчали, как бы обдумывая щекотливую тему, которой только что коснулись. Первым нарушил молчание Владимир Фёдорович.
– Ну и, чтобы закрыть этот вопрос, скажу тебе по секрету: тебя приняли в аспирантуру не только потому, что ты такой умный, а потому что выписку из протокола заседания кафедры подписал второй секретарь парткома института доцент Малышев, который исполнял в то время обязанности заведующего кафедрой. Ну да ладно. Я тебя по другому вопросу к себе пригласил. Говорят, ты недавно женился?
– Да не так уж и недавно. Восемь месяцев назад.
– Ну, если счёт у тебя идёт на месяцы, – это недавно. Вот мы с Феней Ананьевной уже серебряную свадьбу отыграли.
Лёша непонимающе вытаращил глаза, так как буквально минуту назад Владимир Фёдорович послал всех по этому «адресу».
– Не обращай внимания, – махнул рукой Болдырев. – Это у меня что-то вроде фигуры речи, ещё с фронта. Моя жена – Фёкла Ананьевна, а я её называю Феня. Она в войну сестрой милосердия была и выходила меня после тяжёлого ранения. Так вот, когда мне в госпитале было уж совсем худо и не было сил терпеть боль, я этими словами вроде как ругался. И знаешь, помогало. Так о чём мы с тобой говорили?
– О женитьбе.
– Да, правильно. Дело в том, что женитьба, уважаемый, – это не просто запись акта нового гражданского состояния, который фиксирует переход мужчины и женщины из одного статуса в другой. Это действо, наделяющее его участников новыми серьёзными обязанностями и правами в обществе. Более того, этим актом государство всем своим структурам объявляет, что в его составе появилась новая и очень важная ячейка.
– Извините, Владимир Фёдорович, откуда у вас такие формулировки? Прямо статья из кодекса.
– А я до войны почти закончил юридический факультет Львовского университета – с пятого курса ушёл добровольцем на фронт. С юриспруденцией в последующие годы никаких дел не имел, а вот в голове многое засело. В Москву попал случайно – перетащил сюда один фронтовой дружок. Начинал с работы в котельной нашего института. Там же мы с Феней на топчане и спали. Были счастливы, когда получили двенадцатиметровую комнату в коммунальной квартире на шестнадцать жильцов. Ну да ладно, чего вспоминать. Давай вернёмся к твоей женитьбе, которую ты, как мне кажется, зря скрыл от кафедры.
– Почему зря?
– Потому что, во-первых, мы бы организовали тебе хороший подарок. Люди на нашей кафедре работают не бедные и внимательные. Кроме того, может быть удалось даже выписать через профком немного тебе денег, в качестве материальной помощи. А во-вторых, погуляли бы на нормальном мероприятии, а не на протокольном банкете по поводу появления на свет очередного «научного чуда».
– Ну не всегда протокольном? Вот Хуангу, вьетнамскому аспиранту профессора Комарова, посольство не захотело оплачивать ресторан, так он сам на следующий день после защиты принёс на кафедру бутылку вина, батон колбасы и три плавленых сырка. Правда, ему потом объяснили, что на всех аспирантов такого количества спиртного, мягко говоря, маловато. Но, думаю, что он так и не понял, о чём идёт речь.
– И хорошо, что не понял. Нечего на кафедре алкоголь распивать. Кстати, Лёша, а кто у тебя жена?
– Алиса Батуева, студентка пятого курса нашего института. Она не захотела переходить на мою фамилию в память об отце, которого, правда, никогда не видела. Он погиб на войне с Японией осенью 1945-го, когда ей было всего полгода.
– Батуева, Батуева… А кто она по национальности?
– Бурятка.
– Да что ты говоришь? Вот так дела. А у меня Фёкла украинка. Хорошо. Эту тему мы с тобой обсудим как-нибудь в следующий раз. Заходи, когда будет время.
Своей искренностью и скромностью Лёша произвёл на Болдырева хорошее впечатление. До этого он слышал об аспиранте Соловьёве разные, в основном положительные отзывы, но сегодня смог составить, наконец, свое мнение. И тем не менее, будучи человеком осторожным и осмотрительным, привыкшим всегда и во всём разбираться до конца, Владимир Фёдорович не поленился после разговора с Алексеем сходить в деканат факультета, на котором училась Алиса, чтобы получить подтверждение тем фактам, о которых вскользь упомянул он в своём рассказе. Прежде всего, это касалось биографии его молодой жены. И когда он узнал из личного дела Алисы, что студентка Батуева – сирота, воспитывалась в детском доме, успешно окончила среднюю школу и техникум в провинции, а затем поступила в столичный вуз, его тёплое отношение к молодой семье утвердилось окончательно.
5.6
Прошло уже больше двух лет, как Алексей Соловьёв поступил в аспирантуру. Работа над диссертацией шла с переменным успехом. Один день ему казалось, что всё хорошо, на другой он в панике начинал листать свои прошлогодние записи, пытаясь найти логический переход от одних результатов к другим. Сейчас, сидя за маленьким столиком у окна и повернувшись спиной ко всему миру, Лёша думал о том, что до конца аспирантуры осталось меньше года, а у него до сих пор не выстраивается диссертация.
В стекле окна отражалась вся их комната. Лёша видел, как степенно ходит по комнате Алиса, придерживая руками большой живот. Вот она подошла к шкафу, что-то взяла оттуда и направилась к кровати. Ему показалось, что это были какие-то детские вещи. Алиса разложила их на подушке и некоторое время внимательно рассматривала.
– Соловьёв, что ты за мной всё время следишь, вместо того чтобы заниматься делом?
– Во-первых, я не слежу за тобой, Лисичка моя, а смотрю – как бы ты не оступилась. А во-вторых, думаю, что нам с тобой в нашей непростой ситуации делать?
– В смысле?
– В смысле, что нас в этом году ожидает.
– И что же нас такое ожидает, дорогой мой муженёк?
– Будто ты не знаешь?
– Не знаю.
– Перечисляю: защита моей диссертации – раз, защита твоего дипломного проекта – два, рождение ребёнка – три, исход из общежития — четыре…
– Тогда ещё приплюсуй сюда поиск для меня места работы.
– Что ты всё, Алиска, ехидничаешь?
– Да не ехидничаю я вовсе, Соловьёв, а рассуждаю. Из приведенного тобой списка проблем единственно серьёзной является рождение ребёнка, а всё остальное – мелкая ерунда. Хотя и это случится без нашего с тобой участия. Тебе же, чтобы собрать в кучку свои гениальные мозги и с блеском завершить диссертацию, я предлагаю взять в профкоме путёвку в подмосковный дом отдыха и поехать покататься на лыжах.
– У меня другое предложение. Может, тебе оформить академический отпуск? Спокойно родишь ребёнка, да и мне поможешь, если будет необходимость, с подготовкой и защитой диссертации?
– Никакого академического отпуска не будет. Нам сейчас нельзя расслабляться. Наоборот, в режиме повышенной нагрузки мы всё преодолеем наилучшим образом. Я по своему детдомовскому прошлому знаю: время – это категория, которой можно управлять. И тогда у тебя всё получится.
– Сражён. Намертво сражён. Ты почему у меня такая умная?
– А ты что думал, на дуре женился? Да ещё так быстро. Никогда не забуду, как ты на второй день нашего знакомства заявил: если не вижу нормальной реакции девушки на мои анекдоты, я с ней расстаюсь… Ишь ты, шустрый какой. Проверял меня на понятливость.
– Правильно, а чего церемониться.
– Ай-ай… Какие мы самоуверенные. Как у нас, Алексей Натанович, всё серьёзно. Ладно. Завтра зайду в профком и попрошу для тебя путёвку в наш студенческий пансионат.
Лёша подошёл к жене, аккуратно приподнял ее и медленно покружил, сообразно её положению. Потом так же бережно поставил на пол и неожиданно громким голосом заявил:
– Есть хочу.
– Понятно. Этот инстинкт у мужчины срабатывает в любом состоянии и в любой ситуации. Ладно, садись за стол, накормлю.
5.7
Уже третий день Лёша жил в подмосковном студенческом пансионате. Был конец февраля. Солнце хотя и пробивалось сквозь редкие облака, но ещё не грело. Лёша взял напрокат лыжи и каждый день по нескольку часов ходил на них по прекрасному подмосковному лесу. Снега в лесу было достаточно. Ветер раскачивал верхушки деревьев, но внизу царили тишина и покой. Отдыхающих в пансионате, судя по количеству обедающих, было мало, а на лыжной трассе и вовсе почти не было. Это объяснялось тем, что студенты после зимних каникул уже вернулись на занятия, а любители профессионального катания предпочитали в это время года Домбай или Чегет. Лёше нравилось лесное безлюдье, когда никто не обгоняет тебя, не идёт навстречу, когда ты не должен никому уступать лыжню. Ему замечательно дышалось и думалось.
Хотя думалось совсем не о том, о чём хотелось. В пансионат Лёша приехал по настоянию Алисы, чтобы, как она выразилась, «проветрить голову». Но этого-то, к сожалению, как раз и не происходило. Мысленно он постоянно возвращался к ситуации в семье. Куда ехать после его защиты диссертации и получением Алисой диплома? Тем более с ребёнком, который должен вот-вот родиться. Её категорический отказ оформлять академический отпуск при невозможности дальнейшего проживания в общежитии значительно осложнял ситуацию. Своим решением Алиса перекладывала всю ответственность за семью на него. И здесь у Лёши было два пути. Первый – обратиться в производственное объединение в Королёве с просьбой взять его на работу с предоставлением жилплощади, как ему и предлагалось три года назад. Но этот вариант был весьма проблематичен, так как после поступления в аспирантуру ему было отказано даже в том, чтобы он использовал объединение в качестве базового предприятия при защите диссертации. Вторым — свободное распределение и отъезд в Ростов-на-Дону с последующим проживанием у родителей.
Лёша специально выбирал лыжный маршрут таким образом, чтобы побыть одному. Но в последнее время на его пути, как нарочно, по нескольку раз в день встречалась молодая пара: высокий парень в зелёном спортивном костюме без головного убора и девушка в ярком сине-красном комбинезоне и вязаной шапочке. Весёлые, ловкие, они обращали на себя внимание своей красотой и жизнерадостностью. Глядя на них, Лёша вспомнил, что профессионалы на лыжах не катаются, а бегают. Эта пара на хорошей скорости, со смехом его регулярно оббегала. При этом ему ни разу не пришлось сойти с лыжни, чтобы дать им дорогу. Видно было, что оба хорошо владеют лыжами, но особое восхищение вызывал парень. Широким шагом на каких-то особенных лыжах, без палок, он несколько раз легко обходил Лёшу.
Однажды после утренней прогулки он встретил этих ребят у входа в свой корпус и спросил молодого человека:
– Вам не холодно в одном тонком костюме и без шапки кататься на лыжах?
– Нет, что вы? Здесь всего пять градусов мороза, а у нас сейчас температура где-то минус тридцать пять.
– У вас – это где?
– В Норильске. У нас лыжный сезон ещё не скоро начнётся. Аж в конце апреля.
– Это почему так?
– Сейчас в Норильске полярная ночь. Очень холодно. Сильный ветер буквально вырезает лицо.
– Интересная жизнь. А когда наступает тепло? Лето у вас есть?
– Конечно, есть, – и норильчанин громко рассмеялся. – Двенадцать месяцев зима, остальное лето.
Так помаленьку и разговорились. Молодые люди – Илья и Лена – оказались молодожёнами. В Подмосковье приехали на свои небольшие деньги в отложенное «свадебное путешествие». Всё у этих ребят, как в отношениях друг с другом, так и в жизни, было понятно и просто. Для более тесного знакомства они пригласили Лёшу после обеда в гости в свою комнату, на чай с мятой. С этого дня Илья, Лена и Лёша проводили всё время вместе – встречались утром на лыжне и не расставались уже до самого вечера.
5.8
Илья Золотой родился в Норильске. Отчество ему записали Ефимович, хотя его отца, еврея из украинского местечка, звали Файвус. В Норильский исправительно-трудовой лагерь Файвус попал в восемнадца¬тилетнем возрасте в 1940 году. За «диверсию на водном транспорте» его приговорили к двенадцати годам строгого режима. В результате страшных побоев лагерной охраны Файвус стал стопроцентным инвалидом. Выходила его и вернула к жизни по большой любви неграмотная эскимосская женщина Клава Потапова, которая впоследствии стала его женой. Их единственный сын Илья до семи лет практически всё время жил в стойбище. Он свободно говорил на ненецком и долганском языках. С раннего возраста хорошо ходил на лыжах, умел управлять собачьей и оленьей упряжкой.
Когда умер муж, не дожив года до своего сорокалетия, Клава отдала сына в норильскую школу-интернат, где обучение велось на русском языке. После успешного окончания школы и получения аттестата зрелости Илья отслужил в рядах Советской армии. Смышлёного, всё умеющего делать своими руками парня командование полка уговаривало остаться на сверхсрочную службу, но он категорически отказался, мотивируя тем, что единственный у матери сын. Вернувшись в Норильск, Илья Золотой пошёл работать на медный завод и поступил учиться на вечерний факультет Норильского технологического института.
Лена Стародубцева, как и Илья, тоже родилась в Норильске. Отец Лены, Николай Иванович Стародубцев, начальник горнопроходческого участка подземного рудника, познакомился со своей будущей женой Дарьей Степановой в 1951 году. Тихая, симпатичная девушка работала в техническом отделе рудника лаборантом. Николай Иванович был осужден за антисоветскую деятельность и сослан в Норильск в 1938 году. Статья была тяжёлая, пятьдесят восьмая, но он получил сравнительно небольшой срок – девять лет общего режима. «Вина» Николая Ивановича состояла в том, что он халатно отнёсся к поручению парткома – разместить в клубе портрет Сталина. То ли гвоздь был плохо забит, то ли стена оказалась трухлявой, но тяжёлый портрет вождя сорвался со своего места и упал на пол. Портретное стекло разбилось вдребезги, а с ним и жизнь мастера смены Коломенского паровозного депо Стародубцева. Все годы заключения Николай Иванович проработал на одном руднике в Норильске. Там и остался работать после освобождения из лагеря.
Со своим будущим мужем, Ильёй Золотым, Лена Стародубцева познакомилась в хореографической студии Дворца пионеров. Она была на класс его старше. Лене сразу понравился серьёзный мальчик с необычной внешностью: высокий, белолицый, но с узкими раскосыми глазами, характерными для малых народов Севера. Так как мама Ильи посменно работала санитаркой в городской больнице, он всю неделю жил в школе-интернате. В хореографическую студию Илья приходил два раза в неделю, а после занятий возвращался обратно в интернат. Молодые люди полюбили друг друга и после окончания школы поженились. Лена в браке оставила свою девичью фамилию, но жить переехала к мужу.
Илья с мамой Клавой жили в небольшой двухкомнатной квартире, которую получили от Норильского комбината ещё при жизни Файвуса. Клава приняла невестку с огромной радостью, но была огорчена тем, что Лена не перешла на их фамилию. После окончания школы Лена уехала учиться в Свердловский горный институт. После окончания института она получила распределение в Норильский технологический институт – ассистентом на кафедру механики, а затем в той же должности перешла на горную кафедру.
5.9
При каждой встрече новые друзья разговаривали обо всём на свете, легко переходя от поэзии к музыке, от спорта к путешествиям. Правда, говорили в основном Лёша и Илья, горячась и перебивая друг друга. Лена с обожанием смотрела на мужа, иногда вставляя в их разговор свои короткие реплики.
Из рассказов Ильи Лёша узнал, что тот все каникулы проводил у бабушки на севере Таймыра. Образованного, воспитанного мальчика, грамотно пишущего на русском языке, знал весь Долгано-Ненецкий национальный округ. К нему приезжали издалека, чтобы он объяснил на родном языке смысл тех или иных документов, помог написать ответ на письмо, правильно составить запрос для получения нужной справки. Местные жители любили собираться вечерами в бабушкиной яранге, чтобы послушать удивительные рассказы мальчика о Норильске и норильских достопримечательностях.
– Скажи, Илья, а твоя мама тоже была неграмотная? – спросил Лёша.
– Когда они познакомились с папой, да. А потом папа научил её читать и писать.
– А чем папа занимался?
– Папа был уникальный человек. До войны закончил гидрометеорологический техникум в Подмосковье. По тем временам это считалось очень хорошим образованием. Но он, кроме этого, обладал энциклопедическими знаниями и великолепной памятью. Ему стоило один раз прочитать какую-нибудь книгу, чтобы через много лет пересказать её содержание почти дословно. А ещё папа умел предсказывать погоду. Эта удивительная способность спасала его в лагере от многих бед.
– В каком смысле предсказывать?
– В прямом. Он ее чувствовал и мог дать метеорологический прогноз. Это очень ценная информация на Севере. Ею пользовались не только заключённые, но и лагерная администрация. До сегодняшнего дня учёные не могут дать объяснение этому феномену.
– А что ещё ты знаешь о папе?
– К сожалению, почти ничего. Он умер, когда мне было шесть лет. Как рассказывала мама, ему охранники в лагере отбили все внутренние органы и повредили голову, поэтому он вышел из зоны инвалидом. Дома я видел его всегда только лежащим. Он приходил с работы и сразу ложился на диван. Архив комбината, где работал после освобождения из лагеря папа, даже сделал для него специальное раскладывающееся кресло, чтобы он мог в течение дня отдыхать. Он был незаменимый работник. Держал в голове информацию, которая отсутствовала даже в архивных документах.
– А за что его били охранники? – наивно спросил Лёша.
– За то, что еврей, – так же простодушно ответил Илья.
– А тебя, Илья, кто-нибудь бил или обзывал евреем?
– Да ты что? С моей-то внешностью – кто может подумать, что я еврей, — улыбнулся Илья.
– А ты сам чувствуешь себя евреем? – не отставал от него Лёша.
– Нет. Ненцем чувствую, а евреем нет.
– Ты извини, что я к тебе пристаю. Дело в том, что я тоже по папе еврей. И так же, как и ты, своё еврейство не чувствую. Думаю, что без знания языка и еврейских традиций эти ощущения придти к человеку не могут. На пустом месте ничего не бывает. Должна быть соответствующая среда, еврейское окружение.
– А что, в мире есть еврейский язык? – удивился Илья.
– Есть. Иврит называется.
– Первый раз слышу. А искусственно такую среду можно создать?
– Думаю, что нет. Хотя однажды я почувствовал себя евреем. Это было на баскетбольном мачте «Израиль – СССР» в Москве. Я смотрел на игру команд с профессиональной точки зрения, так как сам много лет занимался баскетболом. А рядом со мной сидел незнакомый пожилой человек и активно болел за Израиль. И вдруг, в какой-то острый момент игры, он непроизвольно схватил меня за руку и сильно сжал. При этом какая-то искра проскочила между нами и у меня появилось чувство, что я еврей. Я даже стал тоже болеть за израильскую команду, которая, кстати, очень неплохо играла.
– Послушайте, сколько можно говорить о евреях? – подала голос молчавшая до этого Лена. – Мне скучно.
Ребята захохотали и стали наперебой извиняться.
– Хорошо, Лена, больше не будем. А вот скажи мне, – обратился к ней Лёша, – почему, окончив Свердловский горный, ты не поехала работать с молодым мужем в другое место, а вернулась в холодный Норильск? Советский Союз большой, есть более комфортные для жизни города?
– Ну, это мой родной город. Я в Норильске родилась. Ты даже не представляешь себе, Лёша, что такое Север.
– А ты расскажи, чтобы я представлял.
– Об этом нельзя рассказать. Это нужно прочувствовать, прикипеть к Северу душой. И мороз тут не при чём. Это что-то глубоко интимное, исключительно твоё. Ты знаешь, что в день возвращения в Норильск, не важно откуда, я всегда испытываю необыкновенную радость. Какой-то необъяснимый душевный подъём. Будто мне предстоит встреча с чем-то очень близким и родным. Только моим.
– Хорошо. А твой муж испытывает такие же чувства, как и ты?
– Не знаю. Давай спросим его самого. – Илья отошел в этот момент в сторонку покурить.
– Илюша, скажи, что ты чувствуешь, когда возвращаешься в Норильск?
– Чувствую, что прилетел домой.
– Ну, вот и весь ответ.
5.10
Неделя отдыха в подмосковном пансионате пролетела незаметно. Всем нужно было возвращаться домой. Расставаясь с новыми знакомыми, Лёша условился, что Илья и Лена заедут к нему в гости, чтобы познакомиться с женой. Однако когда об этом узнала сама Алиса, на инициативу мужа она отреагировала крайне отрицательно.
– Лёша, ну куда ты приглашаешь людей? Я себя неважно чувствую, у тебя на носу защита. Кстати, я встретила сегодня в институте Григория Борисовича, и он попросил тебя сразу после возвращения в Москву с ним связаться.
– Я же договорился об отпуске… Может, что-то произошло за время моего отсутствия?
– Не знаю. Я просто передала тебе то, что он мне сказал.
– Хорошо. Завтра зайду на кафедру. Тем более что у меня тоже есть к нему вопросы.
Григория Борисовича на кафедре Лёша не застал и поэтому вечером позвонил домой.
– С приездом, Алексей, – бодрым голосом ответил по телефону Григорий Борисович. – Как отдыхалось в Подмосковье?
– Спасибо, хорошо. Мне Алиса сказала, что вы обо мне спрашивали?
– Да. Я прочитал твой автореферат. Возьми его у секретаря кафедры и посмотри мои замечания. А вообще, давай на следующей неделе, во вторник, встретимся. Приходи к пяти часам на кафедру, и мы обо всём поговорим.
Четвёртый вторник каждого месяца был днём заседания кафедры. В этот день преподаватели и аспиранты собирались вместе, чтобы обсудить вопросы учебной и научной жизни. Во все остальные вторники после пяти часов вечера на кафедре, как правило, никого не было. Когда Лёша зашёл в кабинет, Григорий Борисович сидел один за своим рабочим столом.
– Заходи, Лёша. Присаживайся. Как настроение?
– Нормальное.
– Ну и прекрасно. Тогда давай обсудим наши дела. Автореферат с моими замечаниями ты у секретаря забрал?
– Забрал. Но там нет никаких замечаний.
– Правильно. Потому что всем своим авторефератом ты наглядно продемонстрировал, как не надо его писать.
– В каком смысле?
– В прямом. Моё отношение к твоему автореферату – одно большое моё замечание.
– Не понял, о чём вы говорите, Григорий Борисович?
– Не понял? Так я тебе сейчас постараюсь всё разъяснить, только ты слушай меня внимательно. Главное в автореферате – это грамотный и корректный стиль изложения материала, чтобы нельзя было за что-нибудь зацепиться. Со стилем у тебя всё более или менее в порядке. Но в целом автореферат – от начала до конца – это гимн себе любимому: «я решил», «мной установлено», «мне представляется» и т. д. У прочитавшего его человека возникает впечатление, что до тебя никто и ничего в нашей науке не сделал. А теперь ответь мне на несколько риторических вопросов. Тебя привели в проблему или ты сам туда случайно забрёл? Тебе кто-то помог сформулировать задачу исследования или это произошло автоматически? Для тебя кто-то добывал деньги на проведение исследований или ты обеспечивал себя самостоятельно? Тебе кто-то редактировал статьи или они из-под твоего пера сразу выходили готовыми к публикации? И это, уважаемый, мы ещё не подошли с тобой к завершающей стадии твоей аспирантской деятельности – защите диссертации.
Лёша с испугом смотрел на своего научного руководителя. В таком возбуждённом состоянии он его еще не видел. В разговоре Григорий Борисович всегда был предельно вежлив. Иногда позволял себе шутливый тон, но чтобы так нервничать – никогда. Последней фразой, произнесённой особенно эмоционально, он как будто припечатал своего ученика к столу.
– Григорий Борисович, вы зря меня так ругаете. Я написал в автореферате только о тех результатах, которые сам получил. Что же тут плохого?
– Не возражаю, что это все твои результаты. Иного и быть не может. Твоя диссертация. Но есть одно важное обстоятельство: если ты чего-то и достиг в науке, то этим ты обязан, прежде всего, научной школе. Данный момент должен найти доминантное отражение в автореферате. Это она тебя приняла в своё лоно и сформировала как молодого учёного. Это она тебя все годы бережно вела и подсказывала, что делать и как себя вести.
– Я об этом никогда не забывал.
Но Григорий Борисович как будто не слышал робких оправданий Лёши, продолжая говорить.
– Хочу сказать тебе несколько слов ещё об одном моменте. Диссертацию, как правило, читают только официальные оппоненты. Остальные знакомятся с ней через автореферат. И я не позавидую никому, если кто-нибудь из тех, кто видел твой автореферат, захочет посмотреть ещё и диссертацию. Однажды профессор Бобров, председатель нашего Учёного совета, сказал прекрасную фразу: «При желании с любого аспиранта во время защиты диссертации можно несколько раз снять штаны и забыть их снова надеть. Но, как правило, Учёный совет – из уважения к научному руководителю и официальным оппонентам – этого не делает». Кстати, сколько у тебя, Лёша, публикаций?
– Шесть.
– И все в соавторстве?
– Да.
– А ты попробуй написать хоть одну статью и отослать ее в серьёзную редакцию только под своей фамилией.
– И что будет?
– А то, что это еще большой вопрос – примут её к рассмотрению или нет. Если и примут, то будешь ждать её публикации как минимум несколько лет, а у тебя защита на носу.
– Почему?
– Потому что научное сообщество, как и всякое другое в мире, живёт по своим неписаным, но определённым законам. Я сейчас не буду всё это тебе рассказывать. Придёт время, сам узнаешь. Скажу только, что в этом сообществе существует одно очень важное понятие – научный авторитет. Сначала его нужно заработать тяжёлым трудом в течение долгих лет, а уж потом он начинает работать на тебя. Приведу один пример. Как известно, каждая статья перед публикацией в серьёзном журнале проходит через анонимного рецензента. Так вот высшим уровнем доверия к научной репутации автора статьи является фраза: «Фамилию рецензента автору можно сообщить». При этом неважно, рекомендует он её к публикации или нет.
– Ну и что же здесь особенного, Григорий Борисович? Я не понял.
– Тогда на этом нашу беседу, Лёша, мы сегодня заканчиваем. Автореферат следует полностью переделать. Срок тебе – две недели.
5.11
Несколько дней Лёша мучительно размышлял, почему – впервые за много лет их совместной работы – Григорий Борисович так жёстко с ним говорил? Чем он настроил против себя научного руководителя? Почему ему так решительно не понравился автореферат? Ведь он писал его по общепринятым канонам. Лёша тщательным образом несколько раз проверил весь текст, но не мог, как ни старался, найти причину гнева Григория Борисовича. Может он что-то сделал не так, куда-то влез, кого-то нечаянно задел? И вдруг Лёша вспомнил.
Это было 31 декабря прошлого года. Он с Виктором, аспирантом его кафедры, тоже третьего года обучения, зашёл в кафе на станции метро «Бауманская». Настроение было предновогоднее, праздничное, но разговор между ними шел, в основном, о предстоящей защите диссертации. Виктор жаловался, что его научный руководитель постоянно находится в командировках и его работа над авторефератом из-за этого стоит. На что Лёша ответил, что он вообще всё делает сам, без научного руководителя, и не видит в этом ничего страшного. Видимо, его слова каким-то образом дошли до Григория Борисовича, и тот решил просто поставить его на место.
Только с третьего раза Григорий Борисович согласился с вариантом автореферата, который подготовил Лёша.
– Ладно. С этим теперь более или менее понятно. Перейдём к вопросу выбора и приглашения официальных оппонентов. Как я тебе говорил после зачисления в аспирантуру, подготовка диссертации – это трилогия. Каждая часть имеет важное самостоятельное значение. Первая – выполнение исследований, вторая – написание диссертации и, наконец, третья – её защита. Временные затраты, естественно, на каждую часть разные. Первые две части – результат работы исключительно самого аспиранта, а вот третья – это сложная многофакторная композиция, где основная роль принадлежит научному руководителю. При защите кандидатской диссертации соискателю даётся на доклад только двадцать минут. За это время он должен, используя демонстрационные листы, убедить Учёный совет в том, что достоин присуждения учёной степени. Но его доклада, как правило, недостаточно.
– Но все члены Учёного совета до этого читали его автореферат? – решился, наконец, задать вопрос Лёша.
– Конечно, читали. И тем не менее, даже при самой блестящей работе после соискателя учёной степени выходит его научный руководитель и объясняет Учёному совету, что это юное дарование в своей работе сделало.
– Ну, бывают же исключения, когда аспирант сам всё толково рассказал? – робко спросил Лёша.
– Бывают, но дело здесь даже не в выступлении соискателя, а в мышлении Учёного совета. Члены совета видят соискателя, может быть, в первый раз, да и публикаций у него раз-два и обчёлся. А научного руководителя и официальных оппонентов они знают давно и их мнению доверяют.
– Неужели так всё сложно, Григорий Борисович?
– Гораздо сложнее, чем ты себе представляешь. Научному руководителю нужно, во-первых, найти оппонентов, которые соответствовали бы номеру специальности, а во-вторых, подобрать их таким образом, чтобы они не имели в Учёном совете явных недоброжелателей. Ну и, конечно, были достаточно авторитетны для Высшей аттестационной комиссии.
– И где же, при таком раскладе, место самой диссертации, а главное, личности диссертанта? – в недоумении спросил Лёша.
– Хороший вопрос. Но ответ на него очень простой: во-первых, соискатель должен иметь хорошую диссертацию. Без этого вообще не о чем говорить. А во-вторых, умно себя вести и слушать своего научного руководителя. Сейчас, Алексей, защита твоей диссертации выходит на этап отношений между людьми, а это очень тонкое и деликатное дело. Ты понял, о чём я тебе говорю?
– Понял, Григорий Борисович, всё понял.
Посвежевший и отдохнувший после пансионата, Лёша чувствовал, что в состоянии быстро завершить подготовку диссертации к защите. Во всяком случае, доклад перед Учёным советом, который он мусолил в течение нескольких месяцев перед отпуском, Лёша написал в окончательном варианте за две недели.
Глава 6. Новые горизонты
6.1
Александр Николаевич Воронов в свои пятьдесят пять лет никак не выглядел стариком. Его гладкое загорелое лицо и молодые блестящие глаза очень гармонировали с седой бородой. Сухощавый, подтянутый, он всегда ходил с прямой спиной, и даже сидя никогда ни на что не опирался. Длительное отсутствие книг, к которым Воронов привык с самого детства, сформировали особый стиль его общения с людьми. Он так выразительно слушал каждого человека, что с ним хотелось говорить бесконечно. Воронов не просто слушал – он упивался человеком, стараясь получить от него максимум информации, не пропустить ни одной, даже самой мелкой детали. Его глаза – внимательные, чистые, всё понимающие – участвовали в разговоре отдельно от него, вызывая собеседника на откровенность. В конце разговора Александр Николаевич обязательно задавал человеку несколько вопросов, которые показывали, как глубоко он проник в суть его рассказа. Удивительным качеством Воронова было и то, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не комментировал услышанное. Просто был бесконечно благодарен любому человеку за беседу.
В отличие от Воронова, Николай Семёнов был молчуном. Он и с Александром Николаевичем общался только тогда, когда информацию уже нельзя было передать жестами. Иногда они не разговаривали друг с другом по нескольку дней. Николай никогда не сидел без дела и всегда был чем-то занят. Но для него это не было работой, а естественным способом существования, ежеминутной потребностью что-то конструировать, изменять, создавать. Николай окончил всего четыре класса сельской школы. После занятий всегда торопился домой, где его ждал отец с разными мелкими поручениями. Отец занимался ремонтом всего, что приносили ему односельчане – от часов до сенокосилки. Это требовало умения и смекалки. Сначала Николай работал под присмотром отца, а потом всё стал делать самостоятельно. Рядом с отцом он научился всем ремёслам, в том числе самым сложным столярным и слесарным работам. Иногда его с отцом приглашали что-то отремонтировать в соседних сёлах. Тогда они запрягали в подводу свою единственную лошадь Матрёну, которой было столько же лет, сколько Николаю, и уезжали на несколько дней. По этой причине Николай часто не ходил в школу.
В первые годы совместной жизни Воронов, видя пробелы в образовании Николая, писал для него коротенькие рассказы, заставляя их переписывать и пересказывать. Когда же в доме появились книги, Александр Николаевич подбирал для Николая лёгкие тексты, и длинными зимними вечерами они с удовольствием вместе обсуждали прочитанное. В свою очередь, Николай обучал Воронова премудростям тех ремёсел, которыми сам владел. В результате их совместной работы в доме появилась печь оригинальной конструкции с обогревом во всех комнатах, паровой котёл и вполне приличная мебель. А ещё через некоторое время Александр Николаевич сделал проект бани с подробными эскизами всех элементов. Его инженерную мысль Николай воплотил в жизнь – всё банное оборудование было сделано его руками. Но особенно они любили мастерить вместе что-нибудь оригинальное, чего нигде не встретишь. Так, Александр Николаевич и Николай придумали «певучие окна», в которых вместо стекла использовали выделанную кожу дикой утки. Зимой, когда за окном бесилась пурга, кожа под напором ветра «пела» на разные голоса. С одной стороны, это развлекало хозяев, а с другой, отпугивало рыскающих вокруг дома голодных зверей.
6.2
Доктор технических наук, профессор Владимир Петрович Прохоров приехал в Норильск в 1966 году по весьма прозаической причине. Ему просто негде было приткнуться в собственном доме. Вернее, он сам себя лишил двухкомнатной квартиры, в которой прожил много лет с женой и дочерью. Жена умерла, а дочь вышла замуж и привела в дом своего мужа. А ещё через год в семье дочери появилась двойня – замечательные детки, шумные и крикливые. Сначала Владимир Петрович решил не мешать молодым и стал снимать в соседнем доме комнату, а потом придумал открыть для себя новую страницу жизни. Написал ректору Норильского технологического института письмо и получил приглашение на работу. В Норильске ему дали от института однокомнатную квартиру. Он купил всю необходимую обстановку, но домой приходил только ночевать. Всё остальное время Владимир Петрович проводил в институте и был от этого безмерно счастлив.
А ещё профессор Прохоров влюбился в северную природу. Выросший в Краснодаре, где снег выпадал не каждый год и тут же таял, он часами мог гулять по городу. В особенности ему нравились в Норильске ранняя осень и начало весны. Первый чистый снег и приближающаяся полярная ночь, когда всё живое, кроме человека, прячется и замирает. А потом первое весеннее солнце и пробуждение природы. Гуси летят на север. Начинается лыжный сезон. И бескрайняя многовековая тундра. Тихое, мудрое пространство, без человеческой суеты, претензий и пороков.
В отпуск к дочери в Краснодар Владимир Петрович съездил за шесть лет жизни в Норильске всего один раз. Встретили его без особых эмоций. Внучки попросту не узнали. Когда он уезжал на Север, им не было ещё и двух лет. Зять, всегда чем-то занятой, с ним практически не общался. А дочка озаботились только тем, где отец будет спать. В конце концов нашли прекрасный выход из положения –постелили дедушке на балконе, выставив туда старый диванчик. Весь день Владимир Петрович гулял по городу, встречался со старыми знакомыми, коллегами, учениками. Вечером, уставший, приходил домой и быстро засыпал, не обращая внимания на уличный шум.
Пробыв в гостях у дочери неполный месяц, Прохоров вернулся в Норильск. До конца отпуска у него оставалось ещё больше месяца, и это время он решил провести в тундре. Каждое утро Владимир Петрович брал рюкзак, клал в него закопчённый со всех сторон чайник, заварку и несколько бутербродов. Выходил из дому часов в десять утра. Проходил два жилых квартала и железнодорожные пути. Дальше уже начиналась тундра. Правда, грязная, замусоренная и без зелени. А до того места, которое облюбовал для себя Прохоров – рядом с двумя небольшими озерками, нужно было идти ещё около трёх часов. Дело было привычное, так как и в Краснодаре он никогда не пользовался общественным транспортом, передвигаясь по городу исключительно пешком. Домой Владимир Петрович возвращался около шести часов вечера и садился работать: читал книги, писал статьи, отвечал на письма. Телевизора у него никогда не было, так как он, считал Прохоров, только отвлекает людей от жизни и работы над собой.
6.3
Зимой от дома до своего любимого места Владимир Петрович добирался на лыжах, затрачивая на это меньше двух часов. Год назад он обустроил себе в этом месте, за большим кустом, небольшой схрон. В нём держал чайник, кружки, сетку от комаров, запасные рукавицы и другую нужную мелочь. Чтобы кто-нибудь чужой в схрон не залез, приделал к нему замочек, который закрывался на ключ. Теперь Владимир Петрович мог налегке, без тяжёлого рюкзака, пройти ещё несколько десятков километров на лыжах и вернуться на свою «базу».
И всё было хорошо до того момента, пока в начале 1972 года Владимир Петрович не почувствовал неприятную боль в паху. Обратился к врачу и тот, определив начинающуюся грыжу, рекомендовал Прохорову не так рьяно заниматься лыжным спортом. Огорчался Владимир Петрович недолго и купил с рук подержанный снегоход «Буран». Как механик со стажем, проверил покупку со всех сторон и остался ею доволен. Теперь он мог часами ездить на снегоходе по любому снегу, забыв о медицинских противопоказаниях.
Как-то раз спустя год, отъехав от Норильска на приличное расстояние, Владимир Петрович попал в неприятную ситуацию. У снегохода сползла правая гусеница. Стал в чистом поле и не знает, что делать. Да и со снегохода сойти нельзя – можно с головой провалиться в рыхлый снег. На своё счастье Прохоров увидел невдалеке быстро двигающегося лыжника и начал махать ему рукой. В тундре никогда не бывает так, чтобы проехали мимо и оставили человека в беде. Лыжник развернулся и быстро подбежал к Прохорову.
– Что у вас случилось?
– Да вот. Одна гусеница развалилась.
– Сможете на одной гусенице поехать за мной? Кстати, меня Николаем зовут.
– Нет, не смогу.
– Тогда сделаем так. Давайте поменяемся с вами местами: вы станете на мои лыжи, а я пересяду на ваш снегоход и отгоню его на зимовье. Там мы починим вам гусеницу.
Когда Прохоров и Николай появились на зимовье, их вышел встречать Воронов. Александр Николаевич не любил незнакомых людей, а тем более незваных гостей. Он неодобрительно посмотрел на Семёнова, и взгляд его красноречиво говорил: «В нашем положении одно дело, когда тебя находят, а другое – когда ты сам кого-то приводишь». Однако Николай пригласил незнакомца зайти в дом погреться и выпить чаю.
– Профессор Прохоров, Владимир Петрович, – представился гость. – Работаю в Норильском технологическом институте. Вот, попал в беду. Благо, Николай встретился на моём пути. А то не знаю, что бы делал.
– Воронов, Александр Николаевич, – коротко отрекомендовался хозяин дома и прошёл за гостем в дом.
6.4
Беседуя с Вороновым, Прохоров высказал слова благодарности в адрес Николая, который выручил его из беды. Он много говорил о своей прежней жизни, институте, покойной жене. Но Александр Николаевич молчал, хотя его чистые умные глаза живо участвовали в разговоре.
– Извините меня за словоохотливость, но когда стоишь в тундре рядом с поломанным снегоходом, всякие мысли лезут в голову от отчаяния. А тут Николай, как подарок свыше.
– Значит, вы этот подарок своей праведной жизнью заслужили.
– Не думаю. Хотя живу на этом свете давно.
– А сколько вам лет, Владимир Петрович? – первый раз назвал хозяин гостя по имени-отчеству.
– Я 1913 года рождения. По норильскому закону уже могу быть на пенсии.
– Интересное дело. Оказывается, я младше вас на год.
– Неужели? А я думал, что вы старше. Это, по всей видимости, меня ввела в заблуждение ваша седая борода, – рассмеялся Прохоров.
– Наверное.
– Ну что ж, не буду отягощать вас своим обществом. Если Николай уже починил мой снегоход, потихоньку поеду домой.
– А вы не отягощаете, уважаемый профессор. Будем рады видеть вас у себя в гостях, если в следующий раз сможете самостоятельно найти к нам дорогу.
– Непременно ещё раз к вам приеду. Теперь я ваш должник.
– Долги мы принимаем только книгами.
– Понял. Ещё раз большое спасибо. До встречи.
Домой Прохоров ехал в прекрасном настроении. Снегоход работал как новый. Помимо того что Николай поставил на место гусеницу, он ещё подтянул и промазал все остальные блоки. Но сейчас Владимир Петрович думал не о снегоходе, а о своём разговоре с Вороновым. Он не встречал в своей жизни человека, который так долго и внимательно слушал бы другого, не перебивая, не комментируя, не спеша высказать свое мнение. Прохоров привык к тому, что собеседники, как правило, думают и говорят каждый о своём. Люди, которые воспринимают тебя как себя самого, искренне сопереживая сказанному, встречаются весьма редко. И вот сегодня на долю Прохорова выпала большая удача – он побывал в гостях у такого человека.
Но что-то ещё зацепило Владимира Петровича. Какая-то интересная деталь, которую он зафиксировал, но не мог сейчас вспомнить. Да, конечно. В доме у двух одиноких мужчин был идеальный порядок. Такого, по определению, быть не может. Во всём этом, без сомнения, чувствовалась женская рука.
Александр Николаевич тоже думал о своем госте. Сегодняшний визитёр был несколько странный. Вроде бы профессор, но при этом какой-то задрипанный: небритый, в грязной рубашке, на которой не хватало верхней пуговицы. Совсем не похожий, в его понимании, на профессора. Сказал, что работает в Норильском технологическом институте. Значит, регулярно появляется перед аудиторией. А ведь от внешнего вида преподавателя и его манеры держаться зависит очень многое. Александр Николаевич вспомнил, как в Ленинградском политехническом институте им читал лекции по философии маленький горбатый профессор. Было такое впечатление, что все резервы организма ушли на конструирование головы, а на всё остальное просто не хватило материала. Но каков был внешний вид профессора: дорогой костюм, пошитый, естественно, на заказ, белоснежная рубашка с бабочкой. И потрясающее пенсне. Через это пенсне он смотрел на окружающий мир своими огромными умными всевидящими глазами, от которых невозможно было оторваться.
6.5
Илья Золотой и Елена Стародубцева подошли к зданию общежития МВТУ в два часа дня. Как до него добраться, Лёша подробно им объяснил, когда прощались в подмосковном пансионате. Не сбившись ни на одной из пересадок, молодожёны приехали точно по указанному адресу. Но на входе в общежитие их остановил дежурный вахтёр Василий Поликарпович, бывший военный.
– Вы к кому, молодые люди?
– К Алексею Соловьёву, – ответила Лена.
– Какая комната?
– Не знаю. Илья, Лёша тебе говорил номер своей комнаты?
– Вроде говорил, но я не запомнил.
– Извините, без этого я вас пропустить не могу. У нас студенческое общежитие особое. Режимное.
– Так мы тоже из закрытого города.
– Это из какого?
– Из Норильска. Сейчас мы вам свои паспорта покажем. Видите, у нас в паспорте даже есть печать – пограничная зона. Въезд только по пропускам.
– Ну, это меняет дело. Но всё-таки как вы будете искать своего Соловьёва? У нас ведь шесть этажей и больше двухсот комнат?
– Я вспомнила, – засветилась улыбкой Лена. – У него жена беременная.
– А, теперь понятно. Проходите. Комната 315.
Дверь открыл Лёша. На пороге с рюкзаками за спинами стояли его новые симпатичные друзья. А Илья ещё и с лыжами в руках.
– Привет. Как вас пропустили на вахте?
– Сказали, что идём к жильцу с беременной женой, и сразу пропустили, – пошутил Илья.
– Надо же. Нужно было меня вызвать на проходную, и тогда всё было бы без проблем.
– Конечно, нужно было. Если бы мой умный муж запомнил номер вашей комнаты, – пожала плечами Лена.
– Ну, всё. Проходите в комнату, раздевайтесь. Знакомьтесь – моя жена Алиса. А это наши норильчане – Лена и Илья.
Гости были совершенно не похожи друг на друга как внешне, так и в поведении. Светловолосая красавица Лена, неторопливо сняв пальто с меховым воротничком и аккуратно повесив его на вешалку, сразу стала искать зеркало. Не найдя его, поправила волосы рукой и только после этого подошла к Алисе для знакомства. Илья, улыбчивый стремительный парень с раскосыми глазами, прямо с порога заключил Лёшу в объятья. Не найдя свободного места на вешалке, бросил свой полушубок на пол, после чего, как фокусник, вынул откуда-то еловую веточку с маленькой шишечкой на конце и преподнёс её Алисе. Комната сразу наполнилась свежим запахом зимнего подмосковного леса.
– Можно я сниму сапожки, чтобы вам не натоптать? – спросила Лена.
– Конечно, можно, но у нас нет домашних тапочек, – извиняющимся тоном ответила Алиса.
– А нам и не надо. Илья, достань наши тёплые носки из рюкзака. В Норильске всегда холодные полы, и мы носим носки вместо тапочек.
– Ой, какие красивые! – искренне восхитилась Алиса.
– Правда? Хотите, я вам такие же свяжу и пришлю? И для маленького тоже, – предложила Лена.
– Конечно, хотим, – дружно ответили Лёша и Алиса.
– Договорились. Будет сделано.
– Садитесь на стулья, а мы с Алисой на кровать. Сейчас мы за наше знакомство выпьем, – предложил Лёша. – Я к вашему приезду приготовил бутылочку вина. Надеюсь, не возражаете?
– Возражаем, – сразу ответил Илья. – Мы ничего в цвете не пьём. Только белое – водку или спирт.
– Это как же понимать?
– А вот так и понимать. На севере пьют не из баловства, а для согрева. Отсюда и такое отношение к вину.
– К сожалению, у нас водки нет.
– Ничего страшного. С удовольствием будем пить чай, тем более что нам сегодня улетать.
В разговорах, шутках, анекдотах незаметно пролетело четыре часа. Прощались тёпло, как старые знакомые. И Лена вдруг неожиданно предложила:
– Слушайте, ребята, а переезжайте к нам в Норильск жить? Нашему молодому городу специалисты нужны. На Крайнем Севере работают замечательные люди – честные, отзывчивые, добрые. Не пожалеете. А мы вам во всём поможем.
6.6
После отъезда норильчан прошла неделя, но слова Лены, сказанные на прощанье, не выходили у Лёши из головы. Что-то было в них новое – светлое, завораживающее. Связанное с загадочным краем, где всё – климат, люди, природа – другое. Жизнь в Москве с её бесконечной беготнёй, сутолокой, подсчитыванием копеек стала казаться ему пустой и бесперспективной. Вдруг сразу всё надоело: общежитие, библиотека, институтская столовая, постоянные разговоры о предстоящих защитах, публикациях, оппонентах. От этих тяжёлых мыслей Лёша никак не мог избавиться. С ними ложился вечером и вставал утром. Несколько раз собирался поговорить с женой, но не решался грузить её негативом, в котором пребывал сам. Неожиданно для него Алиса заговорила первой:
– Что-то ты, мой муженёк, ходишь последнее время сам не свой. Мне кажется, тебя всё время что-то гложет. Не хочешь ли поделиться со мной своими мрачными думами о нашей московской жизни?
– Да нет, всё более или менее в порядке.
– Не обманывай меня, Соловьёв. Я наизусть тебя знаю, хоть на музыку перекладывай.
– Ну, хорошо, Лисичка, давай поговорим. Только ты, я тебя очень прошу, не принимай близко к сердцу мои рассуждения.
– Хорошо, не буду.
– Вот смотри: я прожил в Москве почти десять лет, а москвичом так и не стал. Ну, изредка хожу в театр, на концерты, посещаю спортивные мероприятия. Но всё это не сделало меня более интеллектуально развитым или интеллигентным, в сравнении с тем, кем я был до приезда сюда. А вот московский темп жизни, постоянное безденежье и туманные перспективы, а также пустые разговоры, которые люди называют жизненными планами, утомили своей бессмысленностью.
– Красиво говоришь, Соловьёв. И что ты предлагаешь?
– А как ты смотришь, Лисичка, на то, что мы после моей защиты уедем из Москвы? Думаю, что большого ущерба такой поворот судьбы нам не принесёт.
– Так-то оно так. Но ты же учёный, Лёша. Тебе нужна соответствующая среда общения, хорошая библиотека, книжные магазины. А всё это может дать только Москва.
– Отчасти ты права. Но только отчасти. Я же теоретик, и моя среда обитания – письменный стол, ручка и чистый лист бумаги. А что касается общения с коллегами, так для этого в мире существуют научные конференции, семинары, публикации в зарубежных журналах, международные симпозиумы. Кстати, преподавательское общежитие, если меня оставят на кафедре, тоже далеко от Москвы – два часа в переполненной электричке. Да и материально мы на первых порах не очень продвинемся по сравнению с настоящим положением. Я имею в виду свою ассистентскую зарплату.
– Кстати, ты собирался съездить и посмотреть, что за комнату нам предлагают в семейном общежитии, — между прочим, заметила Алиса.
– Да, собирался. На следующей неделе нужно выкроить для этого время. Может быть, там стоящее жильё и тогда нечего огород городить. А если нет, подумаем, что делать дальше.
6.7
Общежитие для семейных студентов и преподавателей МВТУ имени Баумана располагалось в двухэтажном деревянном доме в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции Кратово. Поговорив с вахтёром и показав аспирантское удостоверение, Лёша пошёл искать коменданта.
В небольшой комнате на первом этаже сидела немолодая женщина в наброшенной на плечи шубе. В ногах у нее стоял электрический обогреватель.
– Здравствуйте, могу я видеть коменданта общежития? – спросил Лёша.
– Да, можете. Что вы хотите?
– Я аспирант нашего института Алексей Соловьёв. Проживаю с женой в студенческом общежитии на Бауманской улице в Москве. Через месяц у нас должен родиться ребёнок. Руководство общежития предупредило меня, что я до лета должен освободить комнату и перебраться с семьёй в ваше общежитие. Приехал познакомиться.
– Считайте, что уже познакомились. Кораблёва, Лариса Дмитриевна. Ну что ж, получайте направление в хозяйственном управлении института и переезжайте. Общежитие у нас хорошее, жильцы спокойные. А какая у вас с женой прописка?
– Временная. У меня аспирантская, у жены студенческая. Меня оставляют работать на кафедре. Жена заканчивает в этом году наш институт и получает свободное распределение по семейным обстоятельствам.
– Хорошо, с этим будем разбираться, когда время подойдёт. Кстати, у нас в общежитии есть три семьи преподавателей – без определения срока проживания. Так что вам нескучно будет.
– Большое спасибо за информацию. Всего хорошего.
– До свидания.
В принципе Лёша получил вполне исчерпывающее представление об их будущем жилье в Подмосковье. Впечатление от общежития у него осталось хорошее: недалеко от станции, народу проживает немного – не более пятидесяти человек. В здании чисто и тихо. Однако были и свои минусы. Поездка от Казанского вокзала до Кратово в одну сторону занимает около двух часов. В зда¬нии, по всей видимости, холодно и, следовательно, проживание с грудным ребёнком будет связано с серьёзными проблемами. Жизнь в общежитии – как невзначай проговорилась комендант по поводу преподавательских семей – не имеет определённого срока. И если с двумя первыми условиями Лёша еще мог как-то согласиться (в Москве тоже некоторые люди добираются долго до места работы, а комнату можно просто максимально утеплить), то третье – из-за его туманной перспективы – напрочь лишало переезд всякого смысла.
Погрузившись в свои невесёлые мысли, Лёша не заметил, как к нему в электричке подсел небритый подвыпивший парень.
– Слышь, интеллигенция, дай пару копеек.
– Не дам.
– Так ты еще и жмот!
– Отвали, – вспылил Лёша.
– Чё ты сказал, козёл умный? – не унимался парень. – А ну выйдем, поговорим, – и потащил Лёшу за рукав к выходу из вагона.
– Хорошо, пойдём, если просишь, – не сопротивлялся Лёша.
Когда они вышли в тамбур, Лёша первым, как это делали в Ростове, ударил парня кулаком в грудь. Однако или удар был слабоват, или парень оказался крепкий, но на ногах он устоял и в свою очередь ткнул Лёше кулаком прямо в нос. А вот от второго Лёшиного удара в скулу парень, не удержав равновесие, упал, крепко приложившись затылком о тамбурную дверь. Потом, видимо испугавшись, встал и, яростно матерясь, отступил в другой вагон.
Алиса с нетерпением ждала возвращения мужа. А когда он зашёл в комнату с распухшим носом, прикрывая его запачканным в крови платком, она, увидев его, стала во весь голос хохотать, придерживая обеими руками живот.
– Ну, вот что я тебе скажу, Соловьёв. Когда тебе бьют морду, это верный признак того, что ты стоишь на пороге принятия какого-то серьёзного решения. Так было, когда ты завалился ко мне среди ночи, а потом через две недели переехал в мою комнату. Так, по всей видимости, обстоят дела и с нашим отъездом в Норильск?
– Умница ты моя. Накрывай на стол – выпьем с тобой по рюмочке за реализацию нашей идеи.
6.8
Пётр Васильевич Тихомиров, заместитель главного инженера Норильского горнорудного управления, стал ректором Норильского технологического института в 1965 году, как он сам всегда говорил, совершенно случайно. Выступая на одном из партийно-хозяйственных активов Норильского горно-металлургического комбината в прениях, он обратил на себя внимание городского комитета партии резкой критикой работы хозяйственных руководителей. При этом о недостатках он говорил в мягкой и неконфликтной манере, сразу же предлагая пути их устранения. Спокойный голос и уверенность в своей позиции убеждали слушателей в правоте его слов. Ни перед кем не заискивая и не оглядываясь на президиум, Тихомиров в конце своего выступления дал оценку деятельности горнорудного управления Норильского комбината за прошедший год.
На следующий день заведующий промышленным отделом Норильского горкома партии Александр Николаевич Попов попросил своего помощника подготовить для него краткую справку о коммунисте Тихомирове. В составленном помощником документе была следующая информация:
Тов. Тихомиров Пётр Васильевич родился 18 декабря 1927 года в селе Серовка Читинской области. Отец, столяр по профессии, погиб на фронте осенью 1941 года. Мать, путевая рабочая, оставшись одна с пятью детьми, отправила старшего сына Петра к сестре в Норильск. В 1944 году Пётр Тихомиров поступил в Норильский горно-металлургический техникум, который окончил в 1948 году по специальности «Разработка рудных месторождений». В 1954 году защитил диплом инженера-механика во Всесоюзном заочном политехническом институте.
Тов. Тихомиров П. В. – грамотный и инициативный работник. Прошёл за одиннадцать лет после окончания института производственный путь от мастера участка до заместителя главного инженера горнорудного управления по новой технике. Открытый и доброжелательный человек. Член КПСС с 1954 года. Разведён, имеет двоих детей.
Ознакомившись со справкой, Попов по внутреннему телефону дал поручение своему секретарю:
– Света, пригласи ко мне, пожалуйста, завтра на 11 часов дня секретаря парткома горнорудного управления Николая Егоровича Шмакова.
– Хорошо, Александр Николаевич.
Шмаков явился в горком партии в точно назначенное время. После разговора на общие темы Попов спросил у Шмакова:
– Скажи, Николай Егорович, чем интересен, на твой взгляд, ваш Тихомиров?
– Пётр Васильевич – человек уникальный. Всегда в поиске оптимального решения для любой ситуации. И самое главное, что он это решение находит. За что бы ни брался, всё у него получается. Возглавил смену – она стала лучшей по руднику, назначили начальником участка – вывел его на первое место по управлению. Сейчас успешно работает в должности заместителя главного инженера рудника по новой технике, и думаю, что это для него не потолок.
– А как ты думаешь, справится он, если мы порекомендуем его на долж¬ность ректора нашего первого в городе высшего учебного заведения – Норильского технологического института?
– Не сомневаюсь, что справится. Только мне непонятно, Александр Николаевич, зачем успешно работающего руководителя выводить из производственного процесса и направлять неизвестно куда. Кому от этого польза?
– Это хорошо, что ты горой стоишь за своих людей. Но эффективность производства определяется в значительной степени кадрами, которые кто-то должен готовить.
– Да он сам не захочет никуда от нас уходить. Я в этом совершенно уверен.
– Ничего, мы с ним поговорим. Объясним важность задач, стоящих перед Норильским комбинатом, и он согласится. От партийных поручений, сам знаешь, Николай Егорович, не отказываются. Только у меня к тебе просьба: с Тихомировым пока ни о чём не говори. Я сам.
6.9
Предложение стать ректором Норильского технологического института повергло Пётра Васильевича Тихомирова в шок. Все его возражения, что он не знаком с системой высшего образования, никогда в жизни не занимался преподавательской или научной деятельностью, да и вообще не хочет уходить со своей работы, были отметены. В конце декабря 1965 года бюро Норильского горкома партии утвердило его в новой должности. А еще горком партии принял постановление, в котором было отмечено, что руководству Норильского горно-металлургического комбината поручается в сроки, согласованные с ректоратом Норильского технологического института, подготовить нормативную лабораторную базу института для эффективного ведения учебного процесса. Кроме того, способствовать переходу на педагогическую работу в институт высококвалифицированных кадров комбината, имеющих большой производственный опыт.
Под Норильский технологический институт было отдано самое большое – семиэтажное – здание в городе, построенное в стиле сталинского ампира и принадлежавшее до этого Норильскому горно-металлургическому техникуму. В институте были организованы четыре факультета: два вечерних, заочный и среднетехнический, созданный на базе горно-металлургического техникума.
Тихомиров со свойственной ему энергией взялся за новое дело, но часто приезжал на своё прежнее место работы и встречался с бывшими коллегами. Как правило, заходил поговорить к секретарю парткома горнорудного управления Шмакову.
Всегда жизнерадостный и целеустремлённый, сегодня Тихомиров выглядел каким-то подавленным и хмурым.
– Разрешите, Николай Егорович, – спросил он, открывая дверь в кабинет Шмакова.
– Заходи, Пётр Васильевич, – радостно приветствовал его Шмаков. – Раздевайся. Рассказывай, как обстоят дела на передовом крае образовательного фронта.
– Да вот пришёл посоветоваться по некоторым вопросам, если у вас есть немного времени?
– Для тебя, конечно, есть. Слушаю внимательно.
– Не моё это всё-таки дело, Николай Егорович, институтом командовать. Не понимаю я многого в том, что делаю. И главное – не принимаю. В институте нужно начинать работать с малой должности, постепенно вникая в проблемы вузовской среды, а не сразу бухаться в кресло ректора.
– Что-то я не пойму, куда ты клонишь.
– Я говорю, что мне бы на прежнее место работы вернуться, в горнорудное управление. Вы меня на эту должность рекомендовали, теперь помогите оттуда уйти.
– Странный ты человек, Пётр Васильевич. Получил, как мне известно, научное звание – теперь ты доцент. В институте дела идут нормально. В горкоме партии и на комбинате твоей работой довольны. Чего тебе еще надо?
– Дело не в том, что кто-то доволен мной или нет. Главное, что я собой не доволен. Ну как вам объяснить, Николай Егорович, попроще? Институт – это другой, отличный от всего мир, со своими законами, правилами, понятиями. Другие отношения между людьми, другие ценности. Народ особый – непростой, крученый. Говорит одно, думает другое, делает третье. Здесь не выругаешься, как оно было на производстве, не пошлёшь куда надо. Сколько работаю в институте, а привыкнуть не могу
– А что тебя конкретно не устраивает, Пётр Васильевич?
– Да многое. Ну вот, например, когда я работал на руднике: смена закончилась, поднялся наверх, посидел со своей бригадой, поговорили по душам. Люди тебе сказали, что они думают, ты им ответил. Всё честно, открыто, понятно.
– И под бутылочку еще, конечно.
– Не без этого.
– Ну, так в чём дело, Пётр Васильевич. Купи для своих учёных ящик водки и решай свои проблемы. Не хочешь водки, купи пива…
– Вы всё шутите, Николай Егорович.
– Шучу, конечно. Ну, а если серьёзно, то я тебе так скажу. Чтобы ты ушёл с должности ректора – в настоящее время и речи быть не может. Лет через пять-семь эдак вернёмся к этому разговору, если не передумаешь. А пока продолжай присматриваться к людям в институте, находи с ними точки соприкосновения и готовь себе преемника.
6.10
Через несколько дней после разговора с секретарём парткома горно-рудного управления Пётр Васильевич Тихомиров получил из Москвы письмо. Так как на конверте был указан только адрес института и его, ректора, фамилия, то канцелярия положила письмо в почту Тихомирова не распечатанным. Написанное на тетрадном листе, письмо было следующего содержания.
Ректору
Норильского технологического института
Доценту Тихомирову П. В.
Здравствуйте, уважаемый Пётр Васильевич!
Прошу простить меня за несколько необычное письмо, но, воспользовавшись знакомством с работником Вашего института Еленой Николаевной Стародубцевой (с ней и её мужем я отдыхал в этом году в подмосковном пансионате), решил Вас побеспокоить. Рассказы этих молодых людей о Норильске, Норильском технологическом институте, о Крайнем Севере до такой степени меня впечатлили, что я загорелся желанием приехать к вам жить и работать.
Я, Соловьёв Алексей Натанович, в настоящее время заканчиваю обучение в очной аспирантуре МВТУ им. Баумана. Защита моей диссертации на соискание учёной степени кандидата технических наук должна состояться в мае текущего года. Извините за нескромность, но мой научный руководитель говорит, что у меня хорошая работа и всё должно пройти успешно. Однако более или менее благоприятная ситуация с защитой диссертации осложняется двумя обстоятельствами: совсем скоро у нас с женой должен родиться ребёнок, а ещё через месяц моя жена заканчивает наш институт по специальности «Лазерные и оптико-электронные системы».
К сожалению, в соответствии с требованиями внутреннего распорядка МВТУ имени Баумана, я получил от коменданта общежития письменное предписание освободить до конца текущего учебного года студенческое общежитие, в котором в настоящее время проживаю с женой.
Руководство института предлагает мне остаться работать на кафедре с предоставлением в Подмосковье комнаты семейного общежития. Однако ездить каждый день четыре часа (два туда и два обратно) на работу я ещё и смогу, но для жены из-за маленького ребёнка этот вариант малопривлекателен. Жить на одну мою зарплату втроём мы практически не сможем. В перспективе, лет через десять-пятнадцать, можно будет получить ведомственную квартиру от института, но это уже другой вопрос.
Извините, что я так разоткровенничался. Но просто наболело.
Не буду утомлять Вас рассказом о себе. Автобиографию прилагаю. Замечу только, что имею два высших образования – механико-математи¬ческий факультет МГУ и энергомашиностроительный факультет МВТУ им. Баумана. На основании этого позволю предложить Вам свои услуги в качестве преподавателя физико-математических и механических дисциплин (высшая математика, общая физика, теоретическая механика, сопротивление материалов, теория механизмов и машин, строительная механика, спецкурсы).
Если Вы мне откажите, то я без какой-либо обиды буду вынужден искать для себя другое место работы.
Заранее благодарю за ответ на моё письмо.
С уважением
А. Н. Соловьёв
P. S. Хочу поделиться с Вами радостным известием. Пока я готовил к отправке это письмо, у меня родился замечательный сын.
14 апреля 1972 года
6.11
Пётр Васильевич ещё раз внимательно прочитал письмо незнакомого Алексея Соловьёва. В принципе в нём не было ничего особенного. Молодой человек интересуется возможностью получить в Норильском технологическом институте работу. Такие письма он получает регулярно, по нескольку в неделю. Но это было какое-то особенное – искреннее и честное. Без лишней демонстрации своих достоинств и желания понравиться, без пошлого расшаркивания. И потом – не каждый день провинциальному вузу, расположенному за Полярным кругом, предлагает свои услуги специалист, имеющий двойное высшее образование, полученное в самых лучших московских вузах. И ещё его зацепила за живое приписка P. S.
У самого Пётра Васильевича было двое детей: старшему Владимиру – 13 лет, младшему Олегу – 10. Как-то получилось, что жена Варвара сначала уговорила его отправить её с детьми на полгода в Иваново к матери, пока сыновья были дошкольниками, а потом и вовсе решила там остаться. В письме она сообщила мужу, что потеряла интерес к браку с ним и подаёт на развод. Всё равно она его практически никогда дома не видела. Для него работа, его бригада и друзья всегда были на первом плане, а потом уже семья. Против решения жены Пётр Васильевич не возражал, так как уже больше года жил один и этим не тяготился. Деньги, значительно больше, чем полагающиеся Варваре алименты на сыновей, он посылал регулярно. Даже два раза забирал детей на море, когда его отпуск совпадал с их каникулами. А сейчас, прочитав письмо молодого человека, который ради благополучия своей семьи жертвовал работой в престижном столичном вузе, ему стало как-то очень грустно.
На следующий день Тихомиров пригласил к себе заведующего кафедрой механики доцента Винокурова и после традиционного приветствия сразу перешёл к делу:
– Скажите, Александр Иванович, вы решили вопрос с чтением лекций по курсу «Строительная механика»? Если память мне не изменяет, на последнем Учёном совете вы жаловались, что у вашей кафедры есть с этим большая проблема.
– Пока не решил, Пётр Васильевич. Веду переговоры с управлением главного механика комбината – на предмет приглашения кого-нибудь из ведущих специалистов для чтения этого курса на условиях почасовой оплаты.
– И насколько успешно идут переговоры?
– Честно говоря, пока не очень.
– Ну, тогда почитайте вот это письмо.
Пока Винокуров читал письмо Соловьёва, Тихомиров попросил секретаря пригласить к нему проректора института по материально-техническому снабжению Бориса Петровича Пестрякова.
– Ну что, Александр Иванович, прочитали?
– Да, прочитал. Но как я понял из письма, основной вопрос, который волнует товарища Соловьёва из Москвы, – квартирный, а уже потом работа в нашем институте.
– Вы всё правильно поняли. Но я всё же хочу спросить: вам такой человек на кафедре нужен?
– Конечно, нужен. Очень нужен.
– Ну, вот и хорошо. А сейчас к нашему разговору присоединится Борис Петрович, и мы обсудим с ним вопрос жилья для нового приглашенного преподавателя.
6.12
Проректор по административно-хозяйственной работе Пестряков имел представительную внешность – полный, выше среднего роста. Как бывший работник исполкома Норильска, он был знаком практически со всем руководством комбината и города. В кабинете Бориса Петровича, около стены, стояло несколько стульев для посетителей, а рядом с окном – огромный стол с приставкой, на котором никогда не было ни одной бумажки или какого-либо другого предмета. Стол был всегда безукоризненно чист. Даже телефоны располагались на отдельном маленьком столике, стоящем с правой стороны проректорского кресла. Единственное, что Пестряков использовал в своей производственной деятельности, так это маленькую записную книжечку, которую вынимал из бокового кармана пиджака и время от времени что-то туда записывал.
Борис Петрович Пестряков не производил впечатление застенчивого человека, однако его голоса в институте по-настоящему никто никогда не слышал. Вот и сейчас, зайдя в кабинет ректора, он полушёпотом поздоровался с присутствующими.
– Присаживайтесь, Борис Петрович. Я пригласил вас вот по какому поводу. Институт получил от некоего товарища Соловьёва из Москвы предложение принять его к нам на работу. Заведующий кафедрой Винокуров согласен, так как он подходит кафедре по всем параметрам. Я тоже не возражаю, но у него семья – жена и маленький ребёнок.
– Понятно, – односложно отреагировал на информацию Пестряков.
– Товарищ не простой – без пяти минут кандидат наук, – продолжал ректор. – Поэтому ему нужна отдельная однокомнатная квартира.
– Это сложнее, но будем искать. А когда, извините, приезжает товарищ?
– Это будет зависеть от нас. Если мы до лета изберём его на Учёном совете института, то с осени он может начать работать.
– Понятно. А позвольте узнать, ему нужно подобрать какую-нибудь мебель?
– Думаю, что да, так как в настоящее время он проживает с семьёй в студенческом общежитии.
– Понятно.
– Вот и хорошо. А вас, Александр Иванович, я попрошу до конца недели подготовить ответ кафедры товарищу Соловьёву. Все свободны.
Через два дня доцент Винокуров принёс ректору ответ на письмо Соловьёва. Формальный, сухой и похожий на отписку. Никакой. Это ещё больше укрепило мнение Тихомирова о том, что поручать Александру Ивановичу серьёзные дела не стоит. И хотя Винокуров готовит докторскую диссертацию, потолком для него, видимо, – независимо от учёной степени – останется должность заведующего кафедрой.
6.13
На следующий день секретарь Лиза занесла в кабинет ректор текущие бумаги на подпись и между делом сообщила:
– Пётр Васильевич, там Винокуров уже больше часа сидит в приёмной. Вы можете его принять?
– По какому вопросу?
– Говорит, по личному.
– Пусть зайдёт.
Винокуров робко протиснулся в кабинет ректора, едва не застряв в дверях.
– Проходите, Александр Иванович, присаживайтесь. По-моему, мы уже всё обсудили относительно приглашения на кафедру Соловьёва. Что-то ещё?
– Нет, я не по поводу товарища Соловьёва. Дело в том, что мне профком института, по вашей рекомендации, выделил однокомнатную квартиру.
– Всё правильно. Не годится, чтобы доцент института жил в общежитии.
– Извините, Пётр Васильевич, но я прошу вас этого не делать.
– Не понял. Чего не делать?
– Не давать мне отдельную квартиру. Позвольте мне и дальше жить в общежитии. Если моя жена узнает о квартире, она сразу же сюда приедет. А я этого не хочу.
Ректор помнил гневливые письма жены Винокурова, которая требовала разобрать и осудить ее мужа. Но разбирать в принципе было нечего. Поэтому жене ответили уважительно, но коротко: поводов для обсуждения поведения доцента А. И. Винокуров у Норильского института нет. Сам Винокуров без каких-либо препирательств, сразу согласился на двухместную комнату в общежитии для инженерно-технических работников, и тему закрыли.
– Почему вы не хотите, чтобы ваша жена приехала?
– Потому что, к сожалению, я женат на скверной женщине с тяжёлым характером.
Сначала Пётр Васильевич даже растерялся от такого ответа, а потом не выдержал и покатился со смеху. Винокуров смотрел на него печальными глазами, а потом махнул рукой и тоже захохотал. Когда оба отсмеялись, ректор спросил:
– Простите, Александр Иванович, за нескромный вопрос: но почему вы не разведётесь со своей женой?
– Дело в том, что у меня есть дочь. Ей восемь лет. Когда я уезжал на Север, жена потребовала от меня подписать соглашение: если я с ней развожусь, то теряю право видеться с дочерью. Для меня это смерти подобно.
– Да, проблема… Ну что ж, Александр Иванович, желаю вам успехов. А вашу однокомнатную квартиру мы отдадим другим нуждающимся в жилье.
6.14
После того как Винокуров ушел, Тихомиров ещё некоторое время находился под впечатлением от их разговора. Из головы не выходило признание уже немолодого человека, что своё жизненное благополучие он добровольно приносит в жертву ради редких свиданий с дочерью. За последнюю неделю второй случай, напомнивший ему о собственных детях…
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Пётр Васильевич взялся за документы, подготовленные ему на подпись. Но сосредоточиться на них не мог. Не отпускал вопрос: а кто же, на самом деле, работает в Норильском институте? Из кого формируется профессорско-преподавательский состав заполярного вуза? Почему ему порой так сложно находить общий язык с людьми, приехавшими на Север с «материка»? Почему в институте нередко возникают ситуации, для разрешения которых ректорату приходится прибегать к помощи комбината, городских властей, партийных органов?
На листе дел «На завтра» Тихомиров записал: «Пригласить начальника отдела кадров и поручить ему сделать анализ кадрового состава производственного коллектива института». Потом зачеркнул слова «кадрового состава производственного коллектива» и написал сверху: «профессорско – преподавательского состава института».
Начальник отдела кадров Норильского технологического института Панкратий Фёдорович Савельев, молчаливый исполнительный человек, родился и вырос в сибирском городке Енисейске. Окончил Енисейский кооперативный техникум. Там же, работая в зверосовхозе, получил двенадцать лет общего режима за якобы умышленное снижение рождаемости соболей. Будучи в заключении, длительное время работал на лесоповале учётчиком в системе исправительно-трудовых лагерей Красноярского края. После освобождения уехал к родственникам на Север. На работу в Норильский институт пришёл раньше Тихомирова и при назначении того ректором немногословно, но толково вводил его в курс дела.
Сейчас Панкратий Фёдорович стоял перед ректором в своих сатиновых нарукавниках, с блокнотом и ручкой в руках, готовый записывать очередное поручение начальства.
– Панкратий Фёдорович, хочу попросить вас выполнить анализ кадрового состава преподавателей и учебно – вспомогательного персонала нашего института по социально-демографическим характеристикам.
– У меня нет таких данных, Пётр Васильевич.
– Ну так подготовьте их для меня.
– Такая работа не предусмотрена регламентом деятельности нашего отдела. Но я подумаю над вашим приказом.
– Не приказом, а просьбой.
– Хорошо. Просьбой.
Пётр Васильевич был доволен работой своего начальника отдела кадров. Вот и сейчас, несмотря на то что он дал отрицательный ответ, словами «я подумаю» Панкратий Фёдорович как бы говорил ему, что безвыходных ситуаций нет. И что этот выход он обязательно найдёт.
Так оно и было. Через два дня, принеся ректору на подпись очередной приказ, Савельев тихим голосом заметил:
– Пётр Васильевич, позвольте сказать несколько слов относительно вашей просьбы. Эту работу можно поручить, в рамках госбюджета, старшему преподавателю кафедры экономики и организации труда Ивану Николаевичу Позднякову. Он проводит различные статистические исследования по малым народам нашего края.
– Спасибо за подсказку, Панкратий Фёдорович. А с товарищем Поздняковым я поговорю сам.
6.15
Иван Николаевич Поздняков, выпускник Московского института стали и сплавов, приехал работать на комбинат в 1961 году по комсомольской путёвке. В 1968 году защитил кандидатскую диссертацию и перешёл из Норильского комбината в Норильский институт на должность старшего преподавателя. Спокойный, выдержанный молодой человек, которого все в институте – от студентов до преподавателей – ласково называли Ваня, докладывая ректору результаты своих исследований, очень стеснялся. Делал он свое сообщение через силу, против воли, так как картина вырисовывалась, мягко говоря, неоднозначная. В результате полученной от Позднякова информации настроение ректора Тихомирова испортилось до такой степени, что он, не сдержавшись, сделал ему выговор:
– Иван Николаевич, что вы забросали тут меня своими цифрами и процентами! А не могли бы вы, для наглядности, представить всё это в графиках и таблицах? Или вы думаете, что эту кашу можно сразу и без изжоги переварить?
– Я думал, Пётр Васильевич, что просто передам вам отчёт, а вы уже сами будете в этом материале разбираться.
– Нет, уважаемый. Сделайте всё, как я вас прошу. Подготовьте демонстрационный материал. Сами справитесь или кого-то дать вам в помощь?
– Сам справлюсь.
– Хорошо. Прошу вас ко мне снова через неделю. Смотрите, я пометил дату нашей следующей встречи в календаре.
– Да, я вижу.
– Всё. Свободны. До свидания.
Когда Пётр Васильевич остался в кабинете один, он выписал для себя на чистом листе бумаги несколько вопросов для обдумывания: «Что меня так напрягло в докладе Ивана Николаевича? Зачем я сорвал на нём своё зло? Почему у меня внезапно испортилось настроение?».
Такой подход к самоанализу, позволяющий найти причину собственных переживаний и вывести себя из состояния стресса, порекомендовал Тихомирову когда-то давно один горный мастер из бывших заключённых. И только придя домой, Пётр Васильевич понял, в чём дело: его вывела из себя информация Ивана Николаевича о приезжих преподавателях.
На следующий день Тихомиров попросил начальника учебного отдела института подобрать ему для дополнительного ознакомления ряд инструкций и приказов Министерства высшего образования СССР. Всё это позволило ему основательно подготовиться ко второй встрече со старшим преподавателем Поздняковым.
6.16
В назначенный день и час старший преподаватель Поздняков стоял на пороге ректорского кабинета, держа в руках указку и большую чёрную папку для чертежей.
– Присаживайтесь, Иван Николаевич. Вижу, подготовились вы основательно. Давайте начнём нашу беседу с анализа контингента преподавателей института.
– А вспомогательный персонал вас не интересует?
– Пока нет.
– Хорошо. Профессорско-преподавательский состав нашего института за последние семь лет, с 1965 года по настоящее время, формировался за счёт трёх основных групп. Первую, самую маленькую группу – примерно 8% – составляют молодые специалисты, приехавшие в наш институт по окончании высших учебных заведений на «материке». Несколько большей является вторая группа преподавателей – это перешедшие на работу в институт специалисты Норильского комбината. Их не более 17%. И, наконец, третья, основная группа преподавателей института, составляющая порядка 75%, – это люди, приехавшие в Норильск из других вузов страны. Здесь для полноты картины я позволю себе дать некоторый дополнительный комментарий.
– Только прошу вас, Иван Николаевич, не очень грузите меня цифрами. И сразу скажите, на чём основывается этот ваш комментарий?
– Как правило, на личных делах приехавших преподавателей и сведениях, которые они сами о себе сообщили.
– Но это всё очень субъективно. Кто из людей, устраивающихся на новом месте работы, сообщит о себе что-либо негативное?
– Я не ставил себе цель, Пётр Васильевич, накопать какой-то компромат. Это просто дополнительные сведения.
– Ну, хорошо. Продолжайте.
Далее по ходу своего рассказа, с помощью графиков и диаграмм, Поздняков наглядно продемонстрировал ректору, из каких городов и институтов приехали новые преподаватели, какие должности они занимали на прежнем месте работы, каково их служебное положение в настоящее время. Иван Николаевич сделал даже отдельный график по составу семей приглашённых на работу в Норильский технологический институт.
– Спасибо за очень полезную информацию, Иван Николаевич. Будем подводить промежуточные итоги. Из вашего отчёта следует, что третья группа преподавателей – самая интересная, но и самая, извините за слово, мутная, или точнее – проблемная.
– Совершенно верно, Пётр Васильевич. Так оно и есть.
– А вы не можете мне сказать, по каким причинам и с какой целью эти люди приехали на Крайний Север?
– Нет, не могу. Я не проводил такого анализа, но смею предположить, что решение приехать сюда было принято ими в силу определённых жизненных обстоятельств. Не всегда, к сожалению, благоприятных.
– Открыл Америку! Естественно, что с насиженного места человека может поднять и понести на Крайний Север что-то весьма серьёзное. Я даже не могу себе представить, по какой причине доцент или профессор может оставить свою должность на кафедре «материкового» вуза и приехать к нам. Ведь старое место не будет его ждать, когда он соберётся через какое-то время вернуться. Да и куда ему возвращаться-то? И всё-таки, Иван Николаевич, какие, на ваш взгляд, могут быть причины такого переезда?
– Не знаю, а гадать не хочу.
– Ну, приблизительно, с вашей точки зрения.
– И приблизительно не хочу.
– Хорошо. Тогда давайте на сегодня закончим. Для следующего разговора я вас приглашу.
Почти двухчасовое обсуждение позволило ректору Тихомирову взглянуть на кадровую проблему с новых позиций. По ходу разговора с Иваном Николаевичем у него возникло много вопросов, на которые не было готовых ответов. Но Пётр Васильевич, как учили его в институте, решил рассмотреть сначала отдельные фрагменты проблемы, а потом уже оценить её в целом. Достав из ящика письменного стола чистый лист бумаги, он начертил на нем круг, из центра которого провёл несколько прямых линий в разные стороны. В середине круга поставил две большие печатные буквы ПП (приезжий преподаватель), а на «усах» написал следующие вопросы:
1. По каким причинам ПП уехали?
2. Что ПП оставили на «материке»?
3. С какими целями ПП приехали на Крайний Север?
4. Кого ПП с собой привёзли?
6.17
Отложив на время свой чертеж и прихлёбывая горячий чай, который ему сделала секретарь Лиза, Пётр Васильевич Тихомиров мысленно перенесся в сороковые-пятидесятые годы. Тогда на территории Норильска была зона, и вопрос преподавательских кадров в Норильском горно-металлур¬гическом техникуме – предтече Норильского технологического института — решался, как правило, за счёт заключённых. На этом маленьком клочке земли, совершенно не пригодном для нормального человеческого существования, оказались – в силу своей страшной судьбы – выдающиеся учёные, светила мировой и отечественной науки – академики, доктора наук, профессора, специалисты высочайшей квалификации в различных областях знаний. Превозмогая все немыслимые страдания, выпавшие на их долю, они ещё находили в себе силы для преподавания в техникуме. Но прошли годы, зону закрыли, и эти люди уехали из Норильска. Их немногочисленные ученики продолжили начатое ими дело, но этого было явно недостаточно для организации в Норильском технологическом институте качественного учебного процесса. И тогда руководство Норильского института обратилось к общепринятой в высшей школе практике приглашения на конкурсной основе преподавателей с «материка», которую, однако, затруднял серьёзный дефицит жилого фонда северного города.
Пётр Васильевич снова внимательно посмотрел на свой чертёж. Ответы на вопросы, которые он для себя сформулировал, наводили на грустные размышления. Первый и самый главный вывод заключался в том, что в Норильский институт приезжают работать люди, как правило, неординарные, с непростой судьбой. При этом, проживая в экстремальных климатических условиях Крайнего Севера, многие планируют как можно быстрее решить все свои проблемы: заработать деньги, получить заветное звание, продвинуться по карьерной лестнице – и уехать назад на Большую землю. Отсюда проистекал второй вывод: многие, естественно, рассматривают Норильский институт как временное жизненное пристанище. А это всегда будет приводить не только к нежелательной текучке преподавательских кадров, но и к серьёзным, а иногда и катастрофическим конфликтам в коллективе института, представляющем собой, по большому счёту, «сборную Советского Союза» по высшему образованию. И выход из этой непростой ситуации только один – подготовка собственных квалифицированных кадров, которые позволят в будущем грамотно и надёжно выстраивать учебный процесс.
6.18
В мае 1972 года Алексей Натанович Соловьёв успешно защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата технических наук, а через месяц, на последнем в текущем учебном году Учёном совете Норильского технологического института, он был избран на должность старшего преподавателя кафедры механики.
На Крайний Север Лёшу и Алису провожало всё общежитие МВТУ имени Баумана. Слухи о том, что молодая семья с грудным ребёнком уезжает на «край света», вызвало волну народного вспомоществования. В 315-ю комнату несли всё: детские вещи, игрушки, посуду, инструменты и т. д. Сбор вещей для отъезжающих организовал заведующий лабораториями Владимир Фёдорович Болдырев.
Молодой кандидат наук всегда производил на Болдырева хорошее впечатление, а когда он узнал, что Лёша, отказавшись от места на кафедре, решил уехать с женой и маленьким сыном в Норильск, уважение его возросло многократно. Болдырев сам прошёл через голодную юность, фронт, тяжёлое послевоенное существование, прежде чем встать на ноги. Конечно, сейчас не те времена, и нечего сравнивать. Тем не менее, он был полон решимости помочь молодой семье. Владимир Фёдорович собственноручно со знанием дела отбирал для Соловьёвых тёплые вещи, посуду, одежду, книги и упаковывал в дерюжные мешки. Так как отправка багажа самолётом в Норильск стоила очень дорого, то Болдырев лично проследил, чтобы груз ушёл водным путём.
В Норильске семью Соловьёва встречал его новый знакомый Илья Золотой. Встречал по-северному – искренне и тепло, как родных. С воплями «ура» он бросился обнимать Лёшу, потом Алису и долго их не отпускал. Самое смешное, что незнакомый парень, который пришёл вместе с Ильёй встречать москвичей, тоже полез обниматься.
– В наш прекрасный город подтягиваются лучшие люди страны! – орал на весь аэропорт Илья. – Поприветствуем их, товарищи!
После этого он схватил багаж и вместе со своим приятелем-водите¬лем, который оказался его одноклассником, быстро потащил всё к грузовой машине. Разместились очень просто: Алиса с ребёнком в кабине, Илья с Лёшей в кузове.
– Привет вам от Лены. Она дома. Готовится к вашему приезду.
– А куда мы едем?
– Как куда? К нам. Мама в отпуске, так что первое время поживёте у нас. Если не возражаете.
– Ну, зачем же мы станем вас стеснять? Можно ведь остановиться в гостинице.
– Смотри, Лёша, у нас есть одна небольшая гостиница, но я не уверен, что там будут свободные места. И потом, с какой стати вам, вчерашним студентам, платить за неё бешеные деньги.
– Обижаешь, Илья, мы уже не студенты, а молодые специалисты.
– Вот когда получите первую зарплату, тогда другое дело. А пока извиняйте. Кстати, тебя, Лёша, берут на кафедру, где Ленка раньше работала, а её перевели на кафедру горной механики. Правда, занимала она там скромную должность ассистента, зато ты у нас сразу – старший преподаватель. И ещё. Ректор знает, что я поехал вас встречать, и он пригласил тебя завтра к себе на беседу в одиннадцать часов утра.
– Ну и дела. Никогда раньше с ректором института не встречался. Аж страшно немного.
– Ничего страшного. Наш ректор Пётр Васильевич – очень демократичный и деликатный человек. А вот мы уже и подъезжаем к нашему дому. Всё, готовимся к высадке. Извини, Лёша, но затаскивать вещи придётся на четвёртый этаж.
В самом городе Норильске было почему-то значительно холоднее, чем в аэропорту. Небо хмурое, в тёмных тучах. Дует резкий, пронизывающий ветер. Сразу бросилось приехавшим в глаза, что вокруг ни одного деревца, ни одного кустика. Только камень и асфальт. Воздух тяжёлый, с каким-то вызывающим кашель привкусом. Середина августа, а впечатление такое, что на дворе стоит глубокая осень. Но несмотря на всё это настроение у Лёши было замечательное. Ему казалось, что он приехал в необычный сказочный мир, устроенный странным удивительным образом: снаружи холодно и неприятно, а внутри – от внимания и заботы людей – тепло и уютно.
Иллюстрация: Норильск на карте России
kartoman.ru
