Журнал издаётся при содействии Ассоциации русскоязычных журналистов Израиля ( IARJ )
имени Михаэля Гильбоа (Герцмана)

Наши награды:

Эдгарт Альтшулер. Небесный блюз.

0

1.10

В интересных разговорах, воспоминаниях, шутках и анекдотах пролетело несколько часов, когда Светлана Ивановна неожиданно спросила у своего племянника:
— Володя, а вы куда-нибудь собираетесь съездить после Москвы? В Кисловодск, как в прошлый раз, или ещё куда?
— Нет, тётя. Мне дали отпуск только на двадцать четыре дня. И назад. Работы очень много.
— У добросовестных людей всегда работы много. Там одни зэки работают или есть вольнонаёмные?
— Есть вольнонаёмные, но, в основном, зэки.
— А зэки получают деньги?
— Получают, но у зэков есть другие стимулы для серьёзной работы.
Вот я, например, за свою работу в лагере был награждён несколькими орденами. Но так как ордена заключённому не полагаются, то вместо
них мне уменьшили срок заключения.
— Смотри, а я этого не знала. И на сколько уменьшили?
— Это в зависимости от достоинства ордена и их количества.
— Понятно. И всё-таки жалко, что вы в такой короткий отпуск приехали. Совсем не отдохнёте в Москве. Вам бы на курорте побывать, свежим воздухом подышать.
— На следующий год так и сделаем, тётя Света. Не переживайте.
— А хотите в воскресенье поехать со мной на дачу? Это недалеко от Москвы. Час езды по Казанской железной дороге. В 1936 году мне, как старой большевичке, выделили участок земли. Мы там с покойным мужем построили небольшой домик.
— Хотим, — вдруг неожиданно отреагировала Беатрис. — Я никогда не бывала в Подмосковье. Интересно посмотреть.
— Смотреть там, по-хорошему, не на что. Домик наш старенький почти развалился и требует большого ремонта. Я когда вернулась в Москву после войны, съездила туда пару раз. Что-то убрала на участке, что-то подкопала. А жить там не могу. Всё мне напоминает мужа и сына. Не знаю, что мне с этим участком делать. Может ты, Володя, как строитель, что-нибудь посоветуешь?
— Какой разговор, тётя Света, конечно посоветую! Съездим туда, посмотрим, подумаем. Безнадёжных строений не бывает. Просто к каждому из них нужно приложить руки и силу

— Ну, о силе тебе ещё рано говорить. Кстати, в каком возрасте мужчины на севере выходят на пенсию?
— В пятьдесят пять лет.
— А женщины?
— А женщины в пятьдесят.
— Ну тебе ещё до пенсии далеко.
— Не так уж и далеко. Меньше десяти лет. Не успею оглянуться, и —
пожалуйте бриться…
— И думать не смей об этом. У тебя молодая жена, а это к очень многому обязывает. Понял меня?
— Понял.

1.11

В очередное воскресенье во двор многоэтажного московского дома по Гнездиковскому переулку в десять часов утра въехало легковое такси. За рулём сидел известный на всю Москву Двупалый Гриша, у которого во время войны, в результате ранения, оторвало три пальца на левой руке. По этой причине ему долго не давали разрешения работать водителем такси, но он сумел, в конце концов, отстоять свои права.
Вызвав по телефону такси, Владимир Николаевич вышел из здания гостиницы «Будапешт» встречать машину. Шофёр оказался мужчина
приятной наружности лет тридцати пяти.
— Как вас звать? — спросил Калмыков.
— Григорий. Можно Гриша.
— Я — Владимир Николаевич.
— Очень приятно.
— Григорий, извините, за вопрос. Сколько вы за смену зарабатываете?
— А вам какое дело?
— В принципе, никакого. Просто вы мне нужны на весь рабочий день. Я вам заплачу за полную смену. Плюс чаевые. Останетесь довольны. Не сомневайтесь.
— Я не сомневаюсь. А куда ехать?
— Заберём в центре одну женщину, а потом поедем в Подмосковье.
Она знает, куда ехать. Примерно час-полтора от Москвы. По этому же
маршруту и назад вернёмся. Согласны?
— Согласен.
— Ну вот и хорошо.

В машине разговорились. Григорий рассказал, что служил всю войну пулемётчиком, а за месяц до её окончания получил тяжёлое ранение
— раздробило кисть левой руки . Врачи хотели ампутировать всю руку, но потом ухитрились её сохранить.
— А вы где служили, уважаемый?
— На Крайнем Севере, — и оба дружно рассмеялись.
— Понятно.
В шутках и анекдотах незаметно доехали до тёти Светы.
— Бася, ты посиди в машине, — сказал Владимир Николаевич жене,
— а я поднимусь помочь тёте.
— Ты думаешь, что у неё много вещей?
— Не сомневаюсь. Москвичи в мае везут на дачу всё, что им может понадобиться в течение всего оставшегося года.
— Ну, тогда я пойду с тобой.
— Нет, не надо. Думаю, что мы с тётей сами справимся. Калмыков оказался прав. У Светланы Ивановны было столько узлов и коробок, что ему пришлось два раза подниматься и спускаться. Когда, наконец, вынесли на улицу все вещи, тётя Света обратила внимание на машину:
— Володя, зачем ты взял такси? Это очень дорого. Я не поеду. От нас десять минут на метро до станции «Комсомольская». А там сразу железнодорожный вокзал.
— Тётя, почему вы не хотите ехать на такси? При царе я заказал бы для вас экипаж, а сейчас, не обессудьте, только машину.
— Володя, кончай дурака строить из себя. Сказала, не поеду, значит, не поеду. Это же столько денег нужно заплатить этому шофёру! Я за месяц столько не зарабатываю.
— Тётя, открою вам один маленький секрет, — наклонился к её уху
Владимир Николаевич: — Это для безопасной и комфортной поездки Беатрис. Вдруг её кто-нибудь случайно заденет или толкнёт. А тем более в метро. Теперь вы согласны ехать?
— Теперь согласна.

1.12

Светлана Ивановна, заехав в посёлок Звёздный, не могла сразу найти свой дачный домик. По-видимому, кто-то за время её отсутствиячто-то перестроил, нарушив привычное для глаз расположение деревенских строений.

— Тётя, а какой у вас адрес? — спросил Владимир.
— Не помню я адрес, Володя. Всегда по памяти находила свой дом. А
сейчас почему-то не могу.
— Но мы уже два раза объехали вашу деревню. Дальше что? Вы командуйте, тётя. Не спите.
— Ну, не помню я, не помню. Два года здесь не была. Давайте сделаем ещё кружок. Может, вспомню?
— Надо вспомнить, тётя. Надо. Безвыходная ситуация. Не возвращаться же нам в Москву?
— Да вот же он! — воскликнула она, указывая на какую-то старую развалюху с отвалившейся трубой.
— Точно он?
— Точно. А рядом бак с водой, которым все жители посёлка пользуются после дождя.
— Ну, вы, тётя, даёте! Хорошо, что нашли, а то пришлось бы старосту деревни искать.
— А сегодня выходной день и он куда-нибудь уехал, — поддержал его со смехом Гриша и добавил: — А может, он уже пьян и отдыхает, как положено нормальному мужику в воскресенье.
— Всё, выходим, — подвела черту обсуждению своей неловкости хозяйка и на ходу открыла дверь такси.
— Тётя, прекратите вспоминать свою большевистскую юность и выпрыгивать на ходу. Машина ещё не остановилась.
— А я думала, что мы уже приехали.
— Вот сейчас можно.
Весна в Подмосковье — совершенно удивительное время года, когда всё распускается, цветёт, благоухает. Одно удовольствие любоваться пробуждающейся природой. Но и весна не могла скрасить тяжёлое впечатление от дачи Светланы Ивановны Калмыковой. Маленькое обшарпанное строение с разрушенной трубой на крыше, без калитки и поломанным штакетником имело жуткий вид. В дополнении к этому, за ветхим домишком расстилалось поле, больше похожее на свалку. Не говоря уже о том, что его давно не убирали, на него, по всей видимости, все, кому было не лень, сбрасывали мусор.
Найдя в сумке ключ от амбарного замка на ржавых петлях, который защищал её социалистическую собственность, Светлана Ивановна победно открыла входную дверь в дом. Изнутри с силой пахнуло давно нежилым помещением.

— Подождите, не заходите. Я пойду открою окно, чтобы немного проветрилось, — захлопотала Светлана Ивановна.
Но никто и не собирался заходить, так как и с порога было всё хорошо видно. Около окна стояла широкая кровать с матрацем и подушкой,
не покрытые бельём, а посредине комнаты — стол с двумя табуретками.
У противоположной стены, за занавеской, располагалась, по всей видимости, с учётом расположения трубы на крыше, русская печь, которую
топили последний раз неизвестно когда.
— Гриша, у тебя есть в машине насос?
— А как же!
— Неси. Мы сейчас всю пыль соберём. А ты, Бася, пока в машине посиди. Я тебя, когда можно будет выходить, позову. И тут, буквально над их головой, раздался страшный выстрел. Да так ахнуло, что все жутко перепугались. Когда Владимир высунулся из тётиного дома, он увидел, что за забором соседнего участка стоит мужик в резиновых сапогах, ватнике и зимней шапке. В руках он держит ружьё, из которого тонкой струйкой идёт дымок.
— Ты что, идиот, делаешь?
— Здравствуйте, уважаемые. Извините, что напугал. По воронью стрелял. От них весь день страшный шум и грязь.
— А я подумал, что это салют в нашу честь, — вставая с земли и отряхиваясь, нашёлся что сказать водитель Гриша.
— Можно и в вашу честь бабахнуть. Только, думаю, это ещё рано
делать. Надо сначала познакомиться.
— Ну, это мы мигом организуем. У нас всё с собой есть, — засуетился Владимир Николаевич.
— Володя, мы же приехали, чтобы тёте Свете помочь разобраться в её хозяйстве, а не застольничать с незнакомыми людьми? — недовольным тоном заметила Беатрис.
— Правильно, моя золотая. Только этому прогнившему строению
уже ничем помочь нельзя.
— В каком смысле?
— В прямом. Здесь нужна не хирургическая операция, а полная ампутация.
— Чего ампутация? Скажи яснее.
— Всё нужно сносить и на этом месте строить новый дом. Поверь
моему опыту строителя.
— И зачем мы тогда сюда ехали?

— Как зачем? Полюбоваться природой Подмосковья и познакомиться с соседями.

1.13

Сосед по даче Светланы Ивановны Калмыковой, рыжий коренастый мужчина лет пятидесяти пяти, внимательно смотрел через заборна новых соседей.
— Алё, уважаемые. Несите всё ко мне. Заходите через калитку, не
бойтесь. Собаки у меня нет.
— Полторак Василий Иванович, полковник внутренних войск в отставке, — представился сосед, когда все собрались на веранде.
— Калмыков Владимир Николаевич. Моя тётя — Светлана Ивановна, хозяйка дачи. А это моя жена Беатрис и водитель такси Гриша.
— Очень приятно.
— И давно вы здесь живёте, Василий Иванович?
— Да уже четыре года. В 1953 году вышел на пенсию и приехал в Москву повидаться с дочерью. Встреча с тёщей закончилась тем, что она настояла на моём переезде в столицу. В Хабаровске оставил ведомственную квартиру, а в Москве разрешили только прописку с правом приобретения жилплощади путём участия в кооперативном строительстве. А ещё через год тёща написала завещание, в котором отписала мне
эту дачу. Больше я нигде не работал — военной пенсии вполне хватает.
— И что, сразу такой дворец в наследство получили? — с улыбкой
спросил Владимир Николаевич.
— Да вы что! На этом месте стояла такая же развалюха, как у вас. Я её своими руками полностью переделал.
— Так вот почему Светлана Ивановна не могла найти свой дом и мы кружились по деревне. Я даже думал идти старосту искать.
— Нет у нас старосты. Был, говорят, при немцах, так его сами деревенские и казнили после войны. Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь. Стульев у меня нет, зато есть две лавки.
Женщины быстро покрыли стол скатертью и выставили на него всё, что привёз с собой Владимир Николаевич. Хозяин ушёл в дом и через
несколько минут появился с большой бутылью самогона.
— Это от меня. Сам делал. Не напиток, а песня, — и засмеялся молодым голосом. Василий Иванович накренил бутыль и налил немного самогона
в блюдце. Затем зажёг спичку и поднёс её к налитой жидкости. Она  вспыхнула ярким, насыщенным синевой пламенем, осветив довольную
физиономию Полторака.
— Интересно, кто это будет пить, Василий Иванович? — спросила Светлана Ивановна.
— Как — кто! Мы с Владимиром Николаевичем. Вы тоже можете к нам присоединиться.
— Нет уж, уважаемый, спасибо. Хотя один раз в жизни мне пришлось попробовать спирт, когда меня, простуженную и замёрзшую, подобрали в 1942 году в Свердловске на улице. Но Василий Иванович никого не слышал. Он побежал в комнату и принёс оттуда большой шмат сала, банку солёных помидоров и несколько головок зелёного лука. Затем, молча, вытащил из шкафчика на веранде два стакана, эмалированную кружку и две розетки для варенья. После этого аккуратно отлил немного самогона в ковшик и разлил его содержимое в приготовленную посуду.
— Давайте выпьем за тех, кого с нами нет, — тихим, но каким-то
начальственным тоном сказал Василий Иванович.
— А кто не хочет пить?
— Кто не хочет, то может обмакнуть палец в самогон, а потом его слегка облизать. Мы так отмечали праздники в армии, когда были в наряде. Ну, давайте. Не чокаясь. После этого за столом стало тепло и непринуждённо, как будто все были знакомы друг с другом много лет. Особых разносолов среди закусок не было, но и голодным никто не остался. А ещё через полчаса вся компания разделилась на две части: мужчины остались сидеть на
веранде, а женщины пошли гулять.
— А хотите, уважаемые, я вас напою хорошим чаем? Мне, по старой дружбе, его присылают сослуживцы из Хабаровска. Там можно купить любой сорт заварки — китайский, японский, индийский, но это ещё не факт, что получится хороший чай. Весь секрет чая в его грамотном приготовлении, а этим искусством владеют лучше всех зэки.
— Я тоже умею делать чай. Если доверите, могу продемонстрировать.
— Откуда, Владимир Николаевич, у вас эти навыки? — закуривая
папиросу, спросил Полторак.
— В Норильске немножко пожил, против своего желания.
— Это сколько — немножко?
— Да сущие пустяки — всего пятнадцать лет.
— А сейчас где живёте?

— Там же и живу. Норильск — он влюбляет в себя, затягивает на
долгие годы серьёзной интересной работой.
— Понятно. А здесь, на нашем хуторе, как оказались?
— Тётя пригласила подышать свежим воздухом Подмосковья. Вот мы с женой сюда и приехали.
— Ну, а теперь я вам о себе немножко расскажу. Было заметно, что Василий Иванович очень соскучился по элементарному общению с людьми.
— Когда служил в армии, говорить было, в силу служебного положения, о многих вещах нельзя, а сейчас — просто не с кем. С дочкой попытался несколько раз завести разговор, да она односложно отвечает. По всей видимости, я ей как собеседник не интересен…
— А кто у вас дочка, Василий Иванович?
— Аспирантка дневной формы обучения Московского института иностранных языков. Своими визитами папу не балует. Приезжает, когда привозит мне внука Серёжу. Удивительно развитый не по годам мальчик. Серёжа может часами стоять около забора и наблюдать, как строят дом, прокладывают трубы, протягивают электрические провода. Однажды я пошёл искать внука и меня окликнул сосед: «Василий
Иванович, Серёжу ищете?»

— «Да. Вы не знаете, где он может быть?» —
«Ой, не знаю», — а сам пальцем показывает на то место, где спрятался
мой внук… Он вообще такой хитрый и умный мальчик. Я просто удивляюсь — в кого он такой уродился?
— Как в кого, Василий Иванович? В вас. Ведь это ваша профессия — искать, находить и сажать.
— Не совсем так, но близко к истине. А кстати, Владимир Николаевич, напомните мне, пожалуйста, вашу фамилию?
— Калмыков.
— Калмыков, Калмыков… Не мог я вас этапировать из центра страны на Дальний Восток?
— Меня — нет. Я попал в Норильск по Енисею в трюме разваливающегося на ходу парохода «Серго Орджоникидзе».
— И всё-таки какого-то Калмыкова я под усиленной охраной много лет назад отвозил на Дальний Восток.
— Наверное, это был мой старший брат. Заключённый с большим сроком. В законе. Он долгое время сидел в мордовских лагерях, а потом
его куда-то перевезли.
— Может быть, может быть…

1.14

Когда водителю Грише наскучил разговор между Владимиром Николаевичем и Василием Ивановичем и он пошёл покопаться в машине,
Калмыков спросил у Полторака:
— Василий Иванович, извините меня за деликатный вопрос, а почему вы не женитесь? Жена давно умерла, дочка уже выросла?
— Когда служил, было некогда. Сплошные командировки. Уж больно хлопотная у меня была должность — начальник Управления по контролю за работой надзорных органов Дальневосточного округа.
— Это что такое в переводе на русский язык?
— Это — законность и порядок в работе охраны на всём пути следования заключённых от следственного изолятора до места отбытия наказания. Охранять заключённых — это целая наука, сложная и опасная.
— Неужели наука?
— Представьте себе. Я не буду вас нагружать специфической информацией. Могу только сказать одно: транспортировка осужденного —
это самый сложный и непредсказуемый период в жизни заключённого.
— Почему вы так жёстко формулируете: «Самый сложный период в
жизни заключённого»?
— Потому что раньше, при царе-батюшке, этапы, как правило, вели пешим строем при наличии достаточно большого числа конвоиров. Заключённые под контролем, а главное, всё видно: что делают, с кем общаются, чем заняты. Даже как себя чувствуют. А сейчас заключённых
перемещают в специальном транспорте, в основном, железнодорожном, и сидят они по своим купе. Чем занимаются — никому не известно, а отделяет их от воли только стенка вагона да конвоир.
— И что?
— А то, что любую стенку можно, при желании и умении, быстро
сломать или разобрать, а конвоира убить. И ты на свободе. Таким образом, твоё будущее в твоих руках.
— Бытует мнение, Василий Иванович, что в охрану этапов набирали
самых тупых и жестоких солдат.
— Нет. Это далеко не так. Я лично беседовал с каждым конвоиром перед его назначением на должность. Это серьёзные и ответственные люди, отдающие себе отчёт, что на карту поставлена их жизнь.
— А можно этапировать в одном вагоне мужчин и женщин? Не чревато ли это неприятностями?
— Чревато, но инструкция это не запрещает. Их даже можно перевозить в соседних купе. А между купе варят козырьки, чтобы никого, с
одной и другой стороны, не было видно.
— Зачем?
— Как — зачем? Вы вообще представляете, что такое для мужчины
быть рядом в вагоне с женщиной? В шаге от неё? Преград для некоторых заключённых в этом случае просто не существует, и у конвоя иногда возникают большие проблемы.
— А здесь вы один живёте? — неожиданно поинтересовался Калмыков.
— Один. Жена умерла — погибла в авиакатастрофе. Иногда меня дочь навещает, но не часто. Зато регулярно внука подбрасывает. Такой умненький мальчик — одно удовольствие с ним беседовать.
— А почему вы не женитесь, Василий Иванович?
— Странный вопрос. Во-первых, не на ком, а во-вторых — зачем?
Одиноких баб в деревне столько, что не хватит времени за год всех обойти.
— Чтобы не быть одному, чтобы было с кем поговорить. Душевно пообщаться, в конце концов? — реплику Василия Ивановича Калмыков пропустил.
— Пообщаться, говорите? А о чём общаться? Тут радио в посёлке появилось только несколько лет назад. И потом, чтобы общаться, не надо жениться. Женятся для того, чтобы кого-то или что-то взять в собственность. А мне уже это не надо.
— И всё-таки одиночество угнетает.
— Я к своему одиночеству привык. Ухаживать за собой могу. Готовить тоже. А вообще, у мужчины должна быть одна жена. Женщин может быть много, а жена одна. Она ему Богом дана на всю жизнь, до самой смерти, — а потом сразу, без перехода, неожиданно спросил у Владимира Николаевича:

— А у вас жена еврейка?
— Нет, татарка. А почему вы спрашиваете?
— Мне показалось, что еврейка. Деликатная, чёрненькая, симпатичная. Отец моей покойной жены был еврей, а мать — русская. Я всю жизнь охранял жену от всех проблем, да не сберёг.
Василий Иванович резко оборвал разговор, вроде обиделся на Калмыкова за то, что тот поднял тяжёлую для него тему и задаёт неудобные
вопросы. Выпив один, не предлагая Владимиру Николаевичу, ещё четверть стакана самогона, Василий Иванович быстро всё убрал со стола,
как будто предлагал гостям расходиться по домам.

1.15

Обратно все ехали в приподнятом настроении — общение с природой не прошло даром. Особенно был доволен посещением дачи тёти Владимир Николаевич. То ли от хорошего самогона, то ли от нового знакомого, но он до самой Москвы не закрывал рот.
— Володя, я вижу, тебе не понравилась моя дача.
— Тётя Света! Дорогая! Ну что может мне на вашей даче понравиться? Старый сарай и заросший бурьяном двор. Советская власть вам зачем её дала? Чтобы, во-первых, вы на ней вечно работали, а во-вторых, чтобы напрочь забыли о своей революционной молодости. Вы помните, какая у ваших родителей — моих бабушки и дедушки — была дача?
— Конечно, помню. Но за ней следили специальные люди. Даже управляющий был на хорошей зарплате.
— Правильно, потому что дача должна быть местом загородного
отдыха трудящегося. Физического и морального. А ваша дача — одна большая галера, на которой нужно трудиться до конца дней своих.
— А у вас есть на севере дача?
— Личной нет, в Норильске существуют базы отдыха — всё чисто, аккуратно. На такой базе можно позаниматься спортом, поиграть в теннис или бильярд. Есть базы с сауной и даже плавательным бассейном.
— Что ты этим хочешь сказать, Володя? Ты меня последнее время
огорчаешь своим оппортунизмом.
— Хорошо, что я не коммунист, как вы, а то бы мы сейчас хором
прославляли мудрую политику нашей коммунистической партии.
— Ладно, племянничек, заканчивай язвить. Что ты предлагаешь?
— Продать её нужно вам, тётя, и как можно скорее. Гриша, — обратился он к водителю такси, — хочешь купить тётину дачу? Недорого возьму.
— Ну что вы, Владимир Николаевич. У меня таких денег нет. В неё нужно вложить, кроме труда, денег немерено.
— Это правда. Даже не знаю, тётя, что вам такого посоветовать.
Надо хорошенько подумать.
— А я знаю. Подарю-ка я её тебе, мой дорогой племянничек. Владей и ни в чём себе не отказывай.
— Да вы что, тётя? Ни в коем случае!
— Почему?
— Потому что я привык всё зарабатывать своим трудом. Чтобы никому не быть чем-то обязанным

— И даже родной тёте?
— Нет-нет, тётя, не уговаривайте. Зачем мне эта грыжа нужна?
— Ну почему грыжа? Будет куда вам приезжать в отпуск летом из
своего замороженного Норильска.
— Нет, тётя, не хочу.
— Обижаешь ты меня, Володя. Очень обижаешь. Если я тебе её отдам, то дача останется в родных руках. Мне она очень дорога, так как на
ней вырос мой любимый сын.
— Хорошо, тётя. Я подумаю.

1.16

На этом несколько странный разговор в машине на тему дачи закончился, но Светлана Ивановна не сдавалась. Она весь вечер думала, как
убедить своего племянника принять в качестве подарка её дачу. Перерыла свои старые бумаги и нашла все документы, подтверждающие её право собственности на дачу. На следующий день она пригласила к себе в кабинет юриста управления, с которым была знакома много лет.
— Присаживайтесь, Юрий Николаевич. Хочу с вами посоветоваться
по одному личному вопросу.
— Слушаю вас внимательно, Светлана Ивановна.
— Если коротко, то ситуация следующая. Есть у меня в хорошем районе Подмосковья дача, которую мне, как старому большевику, советское правительство разрешило в 30-е годы построить. Со временем дача пришла в полную негодность. Для её ремонта, а точнее восстановления, у меня нет ни денег, ни сил.
— Ну так продайте её. Я вам в этом мероприятии помогу.
— Продавать мне её не хочется, так как она, практически, единственная память о муже и сыне.
— Понятно. У вас есть, Светлана Ивановна, близкие родственники?
— После войны у меня никого в живых, кроме одного племянника, не осталось. К сожалению, он живёт очень далеко.
— Где?
— На Крайнем Севере. В Норильске. Но регулярно приезжает в отпуск. Посоветуйте, что делать?
— В каком смысле?
— Я хочу отдать дачу своему племяннику согласно дарственной, а он категорически отказывается её брать.
— А какие у вас есть документы на дачу, Светлана Ивановна?

— Все, какие требуются для подтверждения собственности. Я для них особую папочку завела.
— Очень хорошо. Сделайте к завтрашнему дню копии, пожалуйста,
всех документов. Я их покажу знакомому адвокату, который занимается вопросами имущественного наследования. А после этого обсудим с вами эту проблему.
Положительное решение вопроса, в связи с заслугами Светланы Ивановны перед советским государством, оказалось не таким уж и
сложным делом. Но окончательное решение передачи дачи в собственность Владимиру Николаевичу буксовало в связи с его отказом принять дачу даром.
За несколько дней до отъезда в Норильск, Владимир Николаевич заехал попрощаться с тётей. Думал, что зайдёт к ней на несколько минут,
а беседа растянулась на весь вечер.
— Володя, ты мне должен помочь с дачей. Войди в моё положение.
— В какое положение, тётя?
— Ты сам знаешь, в какое. Не хочу повторяться.
— Ладно, тётя, не расстраивайтесь. Мы с Беатрис посоветовались
и решили принять от вас дарственную на дачу при выполнении двух
следующих условий.
— Каких условий, Володя? — испуганным тоном спросила Светлана
Ивановна.
— Первое условие, вы возьмёте за неё деньги. Вы не так уж хорошо
зарабатываете, чтобы отказываться от моей помощи.
— А второе?
— А второе — ваш сосед, Василий Иванович, должен согласится отремонтировать дачу, чтобы вы могли, а может быть, и мы, иногда на ней
отдыхать.

1.17

Полковник Полторак в отставке был одним из самых опытных офицеров в системе охраны заключённых при их этапировании к месту отбывания наказания в Министерстве внутренних дел. Он отлично разбирался в психологии любых арестантов и умел просчитать варианты поведения даже особо опасных преступников на всех этапах его перемещения. Его несколько раз приглашали выступить с лекциями на
различных мероприятиях в Москве, но он, как правило, отказывался. И тем не менее, когда была острая в этом необходимость, за Василием Ивановичем присылали машину и дежурный офицер вручал ему предписание немедленно явиться в Главное управление МВД.
Василию Ивановичу несколько раз предлагали установить домашний телефон, но он категорически отказывался, мотивируя отказ для себя тремя обстоятельствами: будут звонить по каждому пустяку, а так подумают лишний раз, посылать машину за ним или нет; все соседи
будут просить воспользоваться телефоном и он никому не сможет отказать; дочка, у которой и без того много дел, будет интересоваться состоянием его здоровья, по меньшей мере, два раза на день.
Василий Иванович жил тихой жизнью, наслаждаясь деревенской тишиной: занимался, по настроению, своим садом и огородом, выполнял мелкий ремонт дома. Единственный день, когда вся деревня, в которой жил полковник Полторак, оживала, это был праздник Победы.
С утра в его доме появлялись солдаты с ящиками и коробками, которые устанавливали дополнительные столы и ловко их сервировали. После полудня начинали собираться гости. Вдоль деревенской улицы выстраивалась вереница машин чёрного цвета, из которых выходили генералы и полковники, приезжавшие прямо с военного парада на Красной площади во всём величии своих мундиров. Василий Иванович
сам встречал на крыльце своего дома прибывающих и провожал на веранду, где были накрыты столы. Затем возвращался на крыльцо, чтобы
встретить новых гостей. Как правило, собиралось человек двенадцать-пятнадцать, знакомых с ним много лет. Но сегодня было несколько новых лиц, которых Полторак не знал. Праздничным столом, за которым сидели только мужчины, руководил, как всегда, генерал-майор Бойцов. Весёлый, открытый человек, он создавал спокойную доверительную обстановку, которую все гости очень ценили. Она позволяла шутить, петь, ходить по веранде, меняться местами, а главное, беседовать на разные темы, не оглядываясь по сторонам. В середине застолья к Василию Ивановичу на освободившийся стул подсел незнакомый полковник:
— Разрешите, Василий Иванович, — спросил гость утвердительным
тоном.
— Пожалуйста, — ответил хозяин дома.
— Полковник Карасёв Михаил Николаевич, — представился гость.
— Очень приятно.
— Хорошо у вас тут — тишина, воздух, хоть пей. Всё цветёт, благоухает. Красота, да и только.
— Это верно.
— Вы тут один живёте?
— Сейчас один. Скоро внук приедет, первый класс заканчивает

— А где его родители живут?
— В Москве. Оба учатся в аспирантуре. Дочка в институте иностранных языков, а зять не знаю в каком институте, но тоже гуманитарном.
— Как фамилия вашей дочери, Василий Иванович?
— Платонова Екатерина Васильевна.
— Понятно. А скажите, уважаемый, почему на всех писали доносы, а на вас за всё время службы — нет.
— А чего на меня писать: начальник конвоя — должность не сладкая. А когда перешёл на канцелярскую работу, так там писать не о чем.
— Согласен. Но всё-таки недоброжелатели во все времена находили
подходящие темы.
— Значит, исписались или времена изменились.
— Я вас не очень утомил, Василий Иванович, своими вопросами?
— Да, вроде, нет.
— Тогда у меня к вам последний вопрос. Откуда у вас столько боевых орденов? Ведь вы же, как мне известно, все годы работали в охране
заключённых. Можете пояснить?
— Могу. За честную и верную службу.
— Хорошо ответили. Спасибо.
— Пожалуйста. У меня тоже, если позволите, есть к вам вопрос: вы всех, Михаил Николаевич, при первом знакомстве так дотошно расспрашиваете или только меня?
— Конечно, не всех. Только тех, кто может быть нам полезен. Я заместитель начальника Главного управления руководящих кадров Министерства внутренних дел. Обращайтесь, если будет необходимость.
— Спасибо.

Продолжение следует

Поделиться.

Об авторе

Эдгарт Альтшулер

Академик, профессор, доктор технических наук

Прокомментировать

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.