Журнал издаётся при содействии Ассоциации русскоязычных журналистов Израиля ( IARJ )
имени Михаэля Гильбоа (Герцмана)

Наши награды:

Эдгарт Альтшулер. Небесный блюз.

0

1.4
Гостиница «Будапешт» была в Москве многие годы одной из самых престижных и дорогих. Старинное здание, большие шикарные номера,
а главное — абсолютная тишина. Всё в гостинице располагало к покою и хорошему настроению. Проблемы получить в ней двухкомнатный люкс у супругов Калмыковых не было. Норильчане устраивались в ней, как правило, по протекции и с хорошими подношениями. За обедом в ресторане гостиницы Владимир Николаевич заказал себе двести граммов коньяка, но напряжение не спадало. Он чувствовал, что предстоит пережить холодный, а может быть, даже скандальный, визит к родителям жены.

— Володя, — спросила Бася ласковым голосом, чтобы несколько разрядить обстановку, — ты заказал для поездки к папе и маме ведомственную машину или такси?
— Такси, — жёстко ответил Калмыков.
— А что ты так нервничаешь? Всё будет хорошо. Я своих родителей
знаю — если они увидят, что у меня всё в порядке, ситуация сразу станет нормальной.
— Только я не знаю, к чему готовиться. Я так понимаю, что парадом
в доме командует твой папа…
— Правильно понимаешь, но и не последнюю роль играет мама. А
вообще, ты оденься попроще — никаких галстуков. Папа их не носит и
не любит.
— Да куда уж проще — рубашка и свитер.
— Да, вот ещё. Продукты, которые мы с собой привезли из Норильска, раздели и сложи в две коробки: одна коробка — родителям, другая
— дедушке. У нас к старикам относятся особым образом.
— Хорошо… А маме подарок ты сама вручишь?
— Да, но это нужно сделать таким образом, чтобы папа не видел.
— Понятно.
— Ну, вот и всё. А в остальном сориентируешься по обстановке. Они
у меня люди простые и приветливые.

Кнопочка звонка, под которой было написано «Шамаев Г. Р. Нажать три раза», ответила резким перезвоном. Первой перед входной дверью стояла с цветами Беатрис. За ней, на несколько шагов сзади, с большой коробкой, полной продуктов, — Владимир Николаевич. Последним — водитель такси со второй коробкой в руках. Открыл дверь трясущимися руками небритый мужчина лет пятидесяти. Это был папа. Обняв дочь и не отпуская её несколько минут из своих объятий, он застопорил всё движение. Потом та же процедура, не меньшей длительности, повторилась с мамой. Никто никого не торопил, все терпеливо ждали.

— А это мой муж Владимир Николаевич, — тихо произнесла Беатрис, освободившись из маминых объятий.

— Прошу любить и жаловать.
— Здравствуйте, Калмыков, — представился Владимир Николаевич, готовый к приветствию.
— Очень приятно, — ответила только мама.

Папа сделал вид, что не расслышал этих слов, и пошёл, не оборачиваясь, в свою комнату. Остальные продолжали толпиться в коридоре.К Владимиру Николаевичу подошла поздороваться только мама. Она протянула ему руку и на несколько секунд задержала её в своей, как  будто проверяя своим материнским чутьём, как дальше вести себя с зятем. Чтобы расплатиться с водителем такси, Владимир Николаевич вышел на лестничную площадку, а когда вернулся назад, в коридоре уже никого не было.

Семья Шамаевых занимала в четырёхкомнатной коммунальной квартире одну комнату площадью тридцать шесть квадратных метров. С помощью платяного шкафа родители в своё время отделили одну треть комнаты от остальной площади и обустроили её для дочери. Здесь и жила Беатрис, пока вдруг не уехала из Москвы в Норильск, где вышла замуж. А сейчас она приехала к родителям в гости и привезла знакомиться с ними своего мужа, который, по внешнему виду, годился ей в отцы.
Владимир Николаевич зашёл в комнату Шамаевых последним. За большим столом уже сидели мать и дочь, а в углу, несколько поодаль от всех, расположился папа. Садиться Калмыкову никто не предлагал. Он предвидел трудности при знакомстве с родителями Беатрис, но ситуация носила какой-то угрожающий характер. Калмыков второй раз в жизни почувствовал страшную для себя опасность. Первый был связан с тем, что 11 октября 1939 года следователь Блинов объявил ему, молодому парню, приговор — десять лет лагерей строгого режима. Это было очень неприятно. Но, во-первых, ожидаемо, а во-вторых, за полгода, проведённых в тюрьме, он понял, что люди везде живут. Сейчас было совсем другое дело. Мысли одна
другой хуже крутились у него в голове: «Почему другое дело? Сейчас идёт речь о будущем моей семьи… В каком смысле о будущем?.. В простом… Мусульманская семья… Авторитет отца непререкаем… Как скажет, так и будет… Что скажет? Скажет: «Нет», — и выгонит в шею. Всё.
Что — всё?.. А то, что она мне не жена. У татар свои законы, свои принципы и обычаи в подборе мужа для единственной дочери, о которых ты, русский человек, понятия не имеешь…» Калмыкова бросило в жар. «Что делать, если такое сейчас прозвучит? Как бы он поступил там, в Норильске, окажись в такой ситуации?.. Стоп. На зоне было одно неписаное правило — никогда не торопись с ответом. Постарайся выиграть время. Подумай и потом отвечай».
Владимир Николаевич достал, не торопясь, из брючного кармана расчёску, расчесался и, без приглашения, сел за стол, выложив руки на скатерть. Возникла небольшая пауза, которую нарушил сам отец:
— Воевал?
— Нет.
— А почему руки в каких-то рубцах?
— В лагере сидел.
— Долго?
— Девять лет. С 1939-го по 1948-й.
— За что?
— За антисоветскую деятельность. Статья 58, часть вторая.
— Беатрис знает об этом?
— Да. Она всё знает.
— Это хорошо, что от жены ничего не скрываешь. И всё равно. Как могло случится, что наша дочь — молодая неопытная девушка — оказалась в твоих лапах? Да ещё в ссыльном крае?
— Ну, это длинный разговор, Гафур Раильевич.
— Ничего, у меня время есть. Рассказывай, Владимир Николаевич, чтоб мы знали, с кем породнились.

1.5

После этого короткого разговора напряжённость в комнате Шамаевых несколько смягчилась. Первой это почувствовала Земфира, жена Гафура Раильевича. Она стала быстро накрывать на стол, заставляя его национальными татарскими блюдами. Видно было, что они серьёзно подготовились к встрече с дочерью и её мужем. И тем не менее, обстановка оставалась какой-то тяжёлой и гнетущей. Никто ни за кем не ухаживал, каждый ел и пил, что хотел. Владимир Николаевич аккуратно положил себе на тарелку кусочек какого-то мяса, попробовал его, но больше ничего кушать не стал. Он встал из-за стола, подошёл к картонному ящику, который принёс с собой, и выставил на стол бутылку коньяка, банку икры, банки крабов,
шпроты, копчёную рыбу. В общем, всё то, что на Норильском комбинате называлось гостевым набором. После этого сел на своё место, открыл бутылку коньяка и попытался налить хозяину дома, но тот быстрым движением накрыл стакан.
Владимир Николаевич, больше никому ничего не предлагая, налил себе полстакана коньяка и без тоста выпил. Ему это было очень нужно, так как в горле стоял ком вопросов, на которые у него не было ответов. И главный из них был: почему в доме любимой женщины его принимают, как врага?
И этот вопрос хозяина дома не заставил себя ждать:

— Скажите, Владимир Николаевич, каким образом наша дочь, студентка третьего курса столичного института, оказалась за Полярным Кругом? Как вы её туда смогли затащить? Да ещё, ко всем неприятностям, заставили выйти за себя замуж?
— Виноват, Гафур Раильевич. Я вашу дочь никуда не затаскивал и ни к чему не принуждал. Просто я люблю вашу дочь и этим всё сказано. Если бы я жил в Батуми, я бы её в Грузию, как вы говорите, затащил, а так она приехала в Норильск.
— И что она делает в этом вашем Норильске?
— Уже почти год работает в городской больнице медицинской сестрой. Думаю, что в ближайшее время продолжит учёбу в Московском
медицинском институте, но только на заочном факультете.
— Каким образом? Вы что — волшебник? Поступление в институт
стоило нам с женой больших денег. А сейчас даже не знаем, что делать.
— Не волнуйтесь, Гафур Раильевич, ни о деньгах, ни об институте. Всё будет в полном порядке.
— Вы это, Владимир Николаевич, на каком основании заявляете?
— На основании законного права вашей дочери продолжить обучение в Московском медицинском институте.
— К сожалению, у вас там на Севере одни права, а у нас здесь — другие.
— Склонен с вами согласиться, Гафур Раильевич, но работа в норильском медицинском учреждении устраняет все вопросы к вашей дочери. И ещё. Жизнь в Норильске меня научила идти к решению любой проблемы прямым путём: завтра мы сначала пойдём и поговорим с деканом факультета. Если это не даст нужного результата, то постараемся встретиться с ректором мединститута. А дальше видно будет.
— Ну вы — наивный человек, Владимир Николаевич. Вы же в Москву приехали! Здесь всё другое и, в первую очередь, люди. Встретиться
с деканом — очень непростое дело.
— Во-первых, я — коренной москвич. Родился и вырос в Москве. А во-вторых, смею вас заверить, Гафур Раильевич, люди везде одинаковые — есть порядочные, а есть подонки.
— И что вы этим хотите сказать?
— А то, что порядочный человек сразу поймёт законность нашей просьбы о предоставлении академического отпуска вашей дочери по семейным обстоятельствам, а подонок начнёт крутиться и что-то вымогать. Тогда у меня есть другие аргументы…
— Какие? Ведь это же московский мединститут!
— Ну и что? Законы везде надо уважать. Хоть воровские, хоть государственные.
— Это правда…
— Вы позволите, Гафур Раильевич, я вам расскажу один случай из моей прежней жизни. Зимой 1942 года я работал на каменоломне. Бригадиром. В бригаде было около 10 человек, все заключённые. Страшный мороз, но принцип был один: все работают, никаких поблажек. И надо же, у меня украли варежки. Ни работать, ни закрыть наряд не могу. Через минут двадцать мне варежки вернули со словами: «Теперь в нашей бригаде на одного работника меньше». Заметьте, Гафур Раильевич, ни товарища, ни зэка, а безлико так, между прочим. Меньше — и
всё. Может, замёрз, может, заблудился, а может, просто свои убили… Кто его знает… Тундра…
— Зачем вы мне это рассказали, Владимир Николаевич?
— Затем, что всегда и везде нужно поступать по совести, уважаемый. Даже на каменоломне. Лагерную систему ликвидировали год назад, но это ничего, по сути, не изменило. Кто честно работал на зоне, тот также работает, освободившись из лагеря. А кто халтурил и воровал, тот продолжает это делать и на воле.
— Я однажды видел в кинохронике, как на воротах немецкого концлагеря было написано: «Труд делает свободным». Как вы к этому лозунгу относитесь, Владимир Николаевич?
— Никак, так как в этом лозунге нет самого важного слова — человека. Процесс труда и его результаты можно совместить только в случае, если труд осуществляет разумный, заинтересованный в результатах своего труда человек.
— Это вы что-про коммунизм говорите?
— Про человека при коммунизме. Такой человек берёт от общества
столько, сколько ему надо. И не больше. Вот через этот замечательный
принцип тогда у людей всё есть.
— К сожалению, Владимир Николаевич, в нашем государстве лозунги движутся в одну сторону, а живые люди — в другую.
— Ну -ну… Интересная у нас с вами, Гафур Раильевич, получилась беседа. Очень содержательная. Бывший зэк уговаривает бывшего фронтовика добросовестно работать.
— Согласен с вашими принципами, но не со всеми.

1.6

Разговор между Шамаевым и Калмыковым явно не клеился. Уж больно они были разными по характеру, образу жизни, интересам, взглядам на жизнь. Единственно, что их объединяло, так это Беатрис — замечательная молодая женщина. Дочь и жена. Но нормальное общение между ними окончательно прекратилось после того, как Калмыков выставил на стол коньяк, шампанское и различные норильские
деликатесы.
— Вы зря это всё с собой принесли, Владимир Николаевич. Во-первых, мы с женой это не кушаем, а во-вторых, вы пришли в мусульманский дом и должны уважать хозяев, приготовивших национальный
стол. Всё, во всяком случае, попробовать.
— Я уважаю. Что-то попробовал со стола, но мне это блюдо не понравилось. Мне бы сейчас хорошей северной рыбки или копчёное мясо оленя с острым соусом.
— Тогда каждый из нас будет пить и кушать свои продукты, хотя это выглядит со стороны не очень красиво, — подвёл итог гастрономическому разговору хозяин.
— Я надеюсь, что вы когда-нибудь приедете к нам в гости, Гафур Раильевич, и мы вас угостим настоящими северными блюдами.
— Спасибо за приглашение и приятного аппетита. Но я, Владимир Николаевич, если не возражаете, хочу у вас ещё кое-что спросить.
—Пожалуйста. Спрашивайте.
— Вы какого года рождения?
— Тысяча девятьсот девятого. Появился на свет в начале этого ужасного века. А если бы родился лет на сто раньше, был бы уважаемым и
богатым человеком.
— Я то же дореволюционный. Только на два года моложе.
— Очень хорошо. Мы почти одногодки.
— А вам не кажется, уважаемый, что вы моей дочери в отцы годитесь?
— Кажется, но что делать, жизнь так сложилась. Понимаю, что несколько поздно женился, но я в этом совершенно не виноват.
— Как это не виноват? Вам же никто не мешал это сделать раньше.
— Мешали, и даже очень. Сначала меня советская страна арестовала
и посадила на десять лет. А когда вышел на свободу, ещё пять лет осматривался, пока Усатый не умер.
— И, всё-таки, зачем вы женились, Владимир Николаевич?

— Извините, Гафур Раильевич, но вы сформулировали свой вопрос не совсем корректно. Вместо вопросительного «зачем» здесь точнее
было бы использовать слово «почему».
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Почему?
— Сразу вам отвечаю: потому что влюбился без памяти в вашу дочь.
А это чувство — не подконтрольно возрасту.
— А можно более конкретно ответить?
— Можно. Потому что встретил первый раз в жизни замечательную
девушку — красавицу, умницу, замечательную хозяйку.
— А то, что она — крымская татарка?
— Ну и что? Кстати, в Норильске было много крымских татар — прекрасные люди. И вообще, только негодяи, исходя из своих корыстных
соображений, делят людей на национальности, а потом натравливают
их друг на друга, решая свои проблемы. Больше мне добавить нечего.
— Чего так?
— Всё остальное вам нужно спросить у Беатрис, почему она выбрала
меня и вышла за меня замуж.
— Извините, но по нашим обычаям, когда мужчины говорят — женщины молчат. И если вам не сложно, ответьте за неё, пожалуйста.
— Ну, вы и задали мне задачу, Гафур Раильевич. Ну что ж, из уважения к вам, постараюсь ответить. Женщинам, как правило, нравятся
умные и щедрые мужчины, с которыми интересно и легко жить. Вот во
мне ваша дочь увидела именно такого мужчину
— Это вы хорошо сказали про женщин, но мой вопрос не о женщинах, а о мужчинах.
— А что о них говорить? Основной обязанностью мужчины в жизни
является заботиться о своей семье.
— Понимаете, Владимир Николаевич, в мусульманской семье у
мужчины может быть несколько жён.
— Значит, нужно обо всех заботиться. В русской семье тоже может
быть несколько жён, только в отличие от мусульманской, каждая последующая исключает наличие предыдущей. Согласитесь, что положение русской жены более комфортно.
— С учётом того, что Беатрис — моя дочь, могу согласиться. Но с
точки зрения мужской природы, темперамента, воспитания, традиций,
а также покоя в семье мусульманский подход мне больше нравится.
— Ладно, Гафур Раильевич, что нам с вами выяснять? Честно скажу
— для меня важнее и дороже вашей дочери никого в жизни нет. Я когда делал ей предложение, обещал, что она будет жить, как королева. Свои
обещания я стараюсь выполнять. Так что спасибо вам за дочь.
— Пожалуйста. Только учтите, уважаемый, яд из женщины нужно выдавливать сразу и до конца, а не ждать пока он сам вытечет из неё
по капле.
И при этих словах все дружно расхохотались.

1.7

Программу поездки в первый для себя отпуск из Норильска Беатрис составляла несколько дней, стараясь ничего не упустить. Сначала она её написала, как учат в школе, на черновик, что-то добавляя и исправляя, а потом переписала на чистовик. Количество пунктов в программе,
только связанных с Москвой, набралось целых двенадцать. Проанализировав их и расположив по степени важности, получился, с учётом
месячного пребывания в Москве, следующий список:
1. Мои родители
2. Дедушка Раиль
3. Медицинский институт
4. Тётя Света (Володя)
5. Красная площадь
6. Большой театр
7. Малый театр
8. Концертный зал им. Чайковского
9. Театр Вахтангова
10. Парк имени Горького
11. Моя школа и подруги
12. Театр оперетты
Когда Калмыков пришёл с работы и покушал, Беатрис положила перед ним какой-то листик бумаги:
— Володя, посмотри, пожалуйста. Я написала список того, что мы
должны посетить в Москве. Сделай свои замечания или предложи
что-нибудь дополнительно.
— Бася, дорогая моя, я заранее со всем согласен, что ты написала. Не
хочу смотреть. Мы обязательно выполним всю твою программу.
— Ну, посмотри, Володя. Прошу тебя. Что я, зря старалась?
— Хорошо, посмотрю, только немного позже.
После ужина Владимир Николаевич пересел со стула на диван и прикрыл глаза. Сегодня был очень тяжёлый рабочий день: несколько совещаний, две аварии, заседание парткома. Кроме того, из-за пурги долго добирался на работу и с работы. Он взял в руки листик, который подготовила Бася, и стал внимательно читать. В принципе, добавлять или исправлять в программе жены было нечего, за исключением того, что он хотел встретиться со своим знакомым по Кисловодску доктором Крыловым.
Но упоминание в списке тёти Светы сразу всколыхнуло в нём воспоминания об их последней встречи три года назад. После женитьбы он сразу ей позвонил и получил очень трогательную поздравительную телеграмму. Кстати, тётя Света взяла с него честное слово, что они, когда будут в Москве, обязательно придут к ней в гости…
— Ну что, Володя, ты прочитал мою программу?
— Да, Бася, прочитал. Всё хорошо, только не понял, зачем нам посещать Красную площадь?
— Странный вопрос! Там похоронены вожди нашего государства — Ленин и Сталин.
— И что с того?
— Нужно почтить их память.
— Дорогая, любимая моя жена Бася. К месту, где лежат трупы, неважно вождей или простых граждан, не следует приближаться. От них исходит неприятный отравляющий запах.
— Но вожди же забальзамированы. Ты что не знаешь это, Володя?
— Знаю, но это в моём представлении об их захоронении ровным счётом ничего не меняет. Кстати, в Норильске, до последнего времени, вообще кладбищ, как таковых, не было.
— А как же хоронили людей?
— Никак. Обливали трупы хлоркой и оставляли лежать там, куда их
свалили ранее. В основном, в придорожных канавах.
— Но это же не по-людски!
— По-людски, не по-людски… Время было такое…
— А потом?
— А потом стали хоронить как обычно — на кладбище. У меня там несколько друзей похоронено.
— Так я не совсем поняла, что же ты предлагаешь сделать с нашими вождями?
— Я предлагаю снести Мавзолей и убрать их трупы с Красной площади. Похоронить их нужно, как положено по христианскому обычаю,
в гробах. Единственное, чтобы я сделал: гробы так глубоко закопать вземлю, чтобы люди о них навечно забыли.

1.8

Май в Норильске — первый тёплый месяц после тяжёлой и суровой зимы. Это, конечно, не весна. Просто что-то переходное от продолжительной зимы к короткому лету. Ещё лежат во дворах огромные сугробы снега, абсорбировавшие за долгую зиму всю грязь городского
воздуха, и свисают с козырьков крыш пугающие своими размерами сосульки. А везде, куда не пойдёшь, не понятно откуда взявшееся за длинную зиму огромное количество мусора: тряпок, досок, бутылок, банок, коробок и других отходов, неожиданно появившихся из-под тающего снега. Конечно, на севере есть и другая весна — с чистым белым снегом, звенящим воздухом, смешными мелкими животными, любопытно высовывающимися из своих норок. Но для этого нужно отойти от города в тундру не менее чем на пять-семь километров.
А сейчас, в весенней Москве, Владимир Николаевич ликовал. У него, от майских запахов, маленьких листиков на деревьях, робких почек и
тёплого солнышка, внутри всё пело и играло. Он уже много лет не чувствовал ничего подобного. Его прошлый приезд в Москву, в 1954 году, пришёлся на хмурый холодный февраль. В памяти отложилась только слякоть на улицах, масса плохо одетых людей и злые озабоченные
лица. Ну и ещё скользкие от неубранного льда и снега городские тротуары. Правда, всё это было сущими пустяками по сравнению с тем, что
он встретил тогда свою любимую Беатрис.
Сегодня Владимир Николаевич с женой были приглашены на обед к тёте Свете — младшей сестре его отца. Единственному родному для него из большой семьи Калмыковых во всём мире человеку. Он позвонил ей накануне, чтобы договориться о дне и часе визита.
— Володя, дорогой мой, ты не возражаешь, если я вас приглашу на обед в воскресенье? К трём часам дня?
— Ну конечно, не возражаю! Тётя Света, поступайте, как вам удобно. Мы же в отпуске.
— Дело в том, Володя, — стала извиняться тётя, — что я должна в субботу пройтись по магазинам и всё купить. В будний день я просто не успею это сделать.
— Тётя Света, что вы оправдываетесь. Я всё прекрасно понимаю.
— Ну вот и умница.
— Но у меня появилось новое, совершенно оригинальное предложение: давайте мы вас пригласим в наш ресторан при гостинице. Прекрасно пообедаем и обо всё поговорим в тепле-светле.

— Нет-нет, ни в коем случае!
— Тогда у меня есть для вас другое предложение. Мы с женой всё закупим к обеду и привезём с собой.
— Володя, ты, что, хочешь меня обидеть? Дело же не в том, что на столе. Дело в том, что я хочу приготовить всё своими руками. Покормить вас своей домашней едой. Это не только вкусно, но и символично.
— Да понял я, тётя Света. Всё понял.
— Тогда я вас жду в три часа в воскресенье. Не опаздывайте.
— Будем вовремя. Не волнуйтесь.
— До встречи. Привет жене.
От разговора с тётей у Владимира Николаевича остался тяжёлый осадок. Было ясно, что она обиделась на его неуклюжие предложения.
«Что я неправильно сказал?.. А то. Вместо того, чтобы предложить в чём-то помочь, влез со своими норильскими замашками: пойдёмте в ресторан… И вообще, ты понимаешь, что такое накрыть стол в наше время в Москве? При полном дефиците в магазинах! Это нужно сначала продукты найти или достать, что одно и то же, купить, принести… Это же не как тебе — мешками каждую неделю привозят домой… А какая сумасшедшая работа тёте предстоит — всё приготовить на коммунальной кухне! В общем, ляпнул какую-то очередную глупость, вместо реальной помощи… И что теперь делать?

Ничего… Просто найти возможность загладить свою вину. Каким образом?
А ты подумай… Ведь не зря получил высшее образование в стране прогрессирующего социализма…»

1.9

Светлана Ивановна с нетерпением ждала дорогих гостей. Перед их приходом она помыла комнату, убрала всё лишнее с дивана и тумбочек, в том числе фотографии мужа и сына, помыла оба окна. А главное, привела себя в порядок. Всё-таки — жена племянника, и она должна ей непременно понравиться. Что касается угощений, то она их готовила, чтобы ничего не забыть, по списку: селёдочка под шубой, яйца, фаршированные куриным паштетом, спаржа под майонезом, маслины с луком, заливная рыба, бульон и пирог с мясом. На второе — свиные
отбивные с жареной картошечкой, и на закуску — свой фирменный «Наполеон». И не забыть поставить на стол бутылку водки и бутылку грузинского вина…
Гости пришли вовремя. Впереди, с огромным букетом цветов, шёл Владимир. За ним, с большой коробкой торта, его жена Беатрис. Молодые, весёлые, они просто ворвались в её комнату. Коммунальная квартира Светланы Ивановны давно не слышала столько шума и смеха.
— Ой, тётя Света, а я три года назад даже не заметил, что у вас такая маленькая комнатка.
— А что ты тогда мог заметить? Лежал весь день на диване и страдал по своему Норильску. Пока не уехал в Кисловодск.
— А что, Светлана Ивановна, Володя в прошлый приезд жил у вас? А я думала, что он в гостинице останавливался.
— У меня, у меня. И даже изредка выходил из дома, а возвращаясь, всё и всех критиковал.
— И вы ему позволяли в этой зэковской шапке гулять по Москве? Это же позор и стыд!
— А что я могла с ним сделать? Он убеждал меня, что Толстой тоже ходил в народ с выпущенной поверх брюк рубашкой. И ничего, был великим писателем.
— Он и со мной познакомился в этой шапке. Но, правда, наврал, что пришёл на танцевальный вечер прямо с работы.
— А кстати, где сейчас твоя знаменитая шапка, Володя? — спросила Светлана Ивановна.
— Отдал в краеведческий музей города Норильска. Пусть пионеры изучают свой родной край.
— А что ты ещё отдал музею? Только серьёзно.
— Больше ничего. Остальное всё находится при мне.
— Что — всё? Что ты имеешь в виду?
— Тётя Света, ну опять вы начинаете меня потрошить, как в прошлую встречу. Коммунистическая закваска продолжает в вас бурлить.
— Да не потрошу я тебя совсем. Просто хочу знать, что после нас останется на этой земле.
— Людская память, тётя Света, если ты был достойным человеком.
— А если не достойным или полной сволочью?
— Тогда ничего. Полная тишина. Правда, о сволочах иногда вспоминают в различных исследованиях недобрым словом. Но это бывает, к= сожалению, крайне редко.
— А ты часто, Володя, с плохими людьми на своём Крайнем Севере встречался?

— Как ни странно, тётя Света, не часто. Север фильтрует людей и выбрасывает плохих, как пустую породу. А хотите я вам спою песни,
под которые проходила моя жизнь в Норильске?
— Хотим. Очень хотим, — в один голос ответили женщины и приготовились слушать.
— Правда, они все грустные. Их пели не только заключённые в бараках или у костров, но и лагерная администрация на своих застольях, где
я иногда присутствовал. Их даже охрана пела.
— А ты их откуда знаешь?
— Знаю. В 1942 году я начал играть в первом лагерном оркестре под
управлением известного на западе трубача Дулова. Тоже, кстати, заключённого. В составе нашего оркестра были выдающиеся музыканты,
игравшие до лагеря в лучших эстрадных коллективах Советского Союза. В общем, мы пользовались большим успехом.
— И на чём ты играл? — любуясь племянником, спросила тётя.
— На пианино. А в лагере я ещё научился играть на гитаре. Мы играли не только на официальных концертах и танцевальных вечерах. Нас нередко приглашали на закрытые вечеринки, где собиралось высшее лагерное начальство. Иногда с жёнами, иногда без.
— И вы, что, сидели с ними за одним столом? — удивлённо спросила тётя Света.
— Конечно, нет. Мы же были заключённые. Как правило, мы сидели отдельно в каком-нибудь помещении и ждали, когда нас позовут. Никогда с начальством не пили, хоть нам и предлагали. Нас об этом сразу жёстко охрана предупредила. Зато в конце вечера нас обязательно кормили остатками с барского стола. Так вот, когда они крепко напивались, то начинали петь, а мы им подыгрывали.
— И что они пели? — поинтересовалась уже Беатрис.
— Как ни странно — не русские романсы или жизнеутверждающие советские марши, а блатные песни. Те же самые, что и зэки. Иногда, по желанию, пели акапельно, без музыкального сопровождения. И в том их пении было столько тоски и безысходности, что невозможно было
понять — по какую сторону колючей проволоки труднее жить. Им или нам.

Продолжение следует.

Поделиться.

Об авторе

Эдгарт Альтшулер

Академик, профессор, доктор технических наук

Прокомментировать

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.