Время тоски он-лайн
***
За далью – даль.
За снегом – снег.
За ложью – ложь.
Неумолимо
несётся,
вызывая дрожь,
жизнь мимо, мимо.
За холодами – холода,
а за войною – войны.
Приходит за бедой беда,
чтобы забрать достойных.
И так всегда –
за кругом – круг,
за многоточьем – многоточье,
не разомкнуть железных рук,
не спрятаться ни днём, ни ночью.
За далью – даль,
за снегом – снег.
За ложью – ложь –
поток сознанья.
И вновь родится человек.
И вновь нарушит мирозданье.
На тёмной стороне Луны
Что ж, наблюдать со стороны –
наверно, это и осталось,
на тёмной стороне Луны
к Земле испытывая жалость,
пить горький дым её костров,
вдыхать отравленные смеси,
ждать разрушения основ,
безумных битв, дурацких песен.
Мир разрушают не цари,
не императоры, не боги,
мир разрушают дикари,
что перепутали предлоги.
И вместо «над» приходит «под».
Предлог – любой свободы враг.
И славит раб своих господ,
спуская бешеных собак
на всех, кто думает иначе.
Опять темнеет небосвод.
Наверно, снова луны плачут…
Другое измерение
За поворотом – другое столетие.
Новый каменный век.
Жаль, что так мало жила на свете я –
один земной разбег…
Спешу я медленно в новый день,
непросто скользить по земле,
за мною движется чья-то тень,
давно знакомая мне.
Когда она догонит меня
и скроется в облаках,
в каменный век, где жизнь без огня
внеси меня на руках…
Мы будем друг друга любовью греть,
дыханье друг друга пить.
Любовь всегда побеждает смерть,
не может не победить.
***
Клён упирался в подоконник,
а в небо упирался лес,
к сырой земле склонился донник,
прохладный ветерок исчез.
В распахнутые настежь окна
вливался нежный, тихий свет
и паутинками был соткан
закат, похожий на рассвет.
И где-то очень близко, рядом
звучал давно забытый джаз…
И больше ничего не надо,
ведь всё для счастья есть у нас…
***
Падают листья, звёзды, курсы валют.
Мир падает в бездонную пропасть лжи.
Политики, книги, газеты всё чаще лгут,
всё тупее люди, всё острее ножи.
В таком мире всё чаще падают самолёты,
горят заводы, наводнения сметают города,
если миром правят полные идиоты,
трагедии закономерны. И тогда
понимаешь свою ничтожность в полном объёме,
не перед стихией, она лишь отражение
наших эмоций,
мыслей и дел. Бог, что застрял в дверном проёме,
не может войти туда, где слишком низко.
Но нам зачтётся
построенный лилипутами дом, игрушечный домик
с цветным забором и серой тюрьмой.
Живите в нём счастливо трезвый и алкоголик,
богатый и бедный, разговорчивый и немой,
профессор и дворник, мудрец с ближайшей помойки,
тысячи мелких клерков, что все на одно лицо –
дети и внуки далёкой перестройки
и правнуки великих подлецов…
Фейсбук
Только закрыв глаза,
слышишь пульсацию мира.
Бьётся в окно гроза,
бьётся о стену лира.
Снова дрожанье рук –
видно устали крылья.
Перелетев фейсбук,
на жалуйтесь на бессилье.
Время тоски он-лайн
не знает перезагрузки,
мой невесёлый край
давно говорит по-русски.
Это мои равнины,
пустыни, низины, горы,
это мои раввины,
это мои шахтёры.
Переплелось в клубок
так всё перемешалось –
арабский в горле клинок,
к рязанской старушке жалость,
английский, русский, иврит,
фотки прелестных котиков –
ты сетью давно убит,
передозом наркотиков…
Осень
Осень вьёт гнёзда на пожелтевшей кроне.
У ветра – характер женщины после пятидесяти.
Серые мысли всё чаще на жизненном небосклоне.
Дай же мне силы, Господи, осень и серость вынести!
Это когда-то осень была золотой,
сказочной, праздничной
болдинской осенью страсти…
купишь трамвайно-троллейбусный проездной
и разделяй целый мир на цветные части!
Ближневосточные хляби, тоска в пути,
по радио – новости: ненависть, смерть, ножи…
И хочется убежать – поскорей уйти
в другую реальность, в осенние миражи.
***
Знаешь, когда-то, лет двадцать назад,
в виду наивного оптимизма
была я привита семь раз подряд
вакциной любви и лиризма.
С тех пор во сне, наяву, в бреду
босая хожу по земле
и чувствую кожей чужую беду,
что вечно живёт во мне…
***
Я смотрю вокруг –
мир жесток и груб,
вечен холод рук,
страшен холод губ.
Я смотрю в глаза
мужа, сына, дочки –
неба бирюза,
на полях – цветочки.
Боже, сохрани
их в пыли дорог!
Лишь меня казни
за безумство строк…
***
Человек уходит в никуда,
если он из памяти исчез,
если снегом замело года,
поле, небо, сад, дорогу, лес.
Верю, вопреки моей вине
в сумраке задумчивого быта,
ты как прежде – помнишь обо мне,
я ещё тобой не позабыта…
***
Ближневосточная купель!
Серебряные в небе нити!
Ноябрь, похожий на апрель
в хрустальном мире сохраните!
И жизнь диктует мне в ответ,
слова для песни, для молитвы,
приходит день, приходит свет
и новые для сердца ритмы.
Наверняка поверишь в чудо
и в таинство ночных огней
когда приходит ниоткуда
ноябрь, похожий на апрель…
***
Останови усталый взгляд
на старом пепелище.
Ты думаешь, сто лет назад
мир был светлей и чище?
Он был таким же, как теперь,
пугал людей и птиц,
и было много в нём потерь
и много разных лиц…
И улыбался он, и пел,
и даже плакал так же…
И так же в пропасть он летел,
и мучился от жажды.
В нём умирали мудрецы,
философы, злодеи,
В нём так же строили дворцы
жлобы и прохиндеи.
В нём так же музыка лилась
и возводились храмы
и гении месили грязь
комедии и драмы.
Страшная ночь. Париж
Снова глубокой ночью совсем не спишь.
Столько в прямом эфире смертей и боли…
Я по убитым плачу с тобой, Париж…
Плакал ли ты хоть раз по еврейской доле?
Это восточные жаркие ветры дули,
костры инквизиций так страшно взметали ввысь
здесь убивали евреев ножи и пули,
но продолжал Париж свою привычную жизнь.
Нет, не пристало в траур иметь такие мысли.
Эффект дежавю. Мне вспомнился вдруг Норд Ост.
Выстрелы, смерть и страх – на сцене жизни.
На сцене смерти – чёрные ленты в букетах роз…
***
Гудят за окнами авто
и в булочной созрели булки,
пускай сегодня я никто –
лишь запахи по переулку,
лишь этот монотонный звук,
лишь капля на оконной раме —
есть пара крыльев — вместо рук,
парение над облаками,
и есть такая высота,
с которой падаешь привычно
в просторы белого листа,
в воспоминания о личном…
***
К.К.
За стеной – стена,
за страной – страна,
разделяет нас
вечных холод глаз,
тыщи зим и вёрст,
тыщи лун и звёзд.
Но идёт молва,
но звучат слова,
но живёт строка…
но дрожит рука,
и рождает ночь
многоточий мощь,
и всё так же чист
мой тетрадный лист.
Есть размах крыла,
есть полёт орла,
есть души простор,
есть вершины гор,
есть ветра стихий
и стихи, стихи…
***
«Ах, проклятое ремесло поэта»
Иосиф Бродский
Ах, проклятое ремесло поэта –
рабский труд на каменоломне.
Умирает во мне планета,
каждый раз, если стих не вспомню.
Он промчится куда-то мимо,
серым облаком или тучей,
всё на свете преодолимо,
кроме этой тоски гремучей
по безбрежности океана,
по свободе беспечных птиц.
Забывать мне сегодня рано
ширь крыла и размах страниц.
Жизнь тетрадная так нелепа.
Разве это моя работа?
Ремесло до седьмого неба.
Ремесло до седьмого пота.
***
Хрупкий мир в хрустальной раме
на ладони своей держу,
пересохшими губами
о судьбе его ворожу…
Если быть ему, если выжить,
если солнцу завтра гореть,
я пойду по ступеням, выше,
побеждать привычную смерть.
Покупая билеты в осень,
путь оплачен мной в два конца.
Бесконечны мои вопросы
о присутствие здесь Творца.
Дни осенние так капризны,
так безжалостны, так горьки.
Смерть уносит юные жизни.
Осень – маки и васильки…
Инна Костяковская,
Хайфа,
октябрь,
ноябрь, 2015г.
Иллюстрация: rus-img2.com
