Автор: Аркадий Шульман
12 января 1931 года, отвечая на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки, Иосиф Сталин утверждал, что “национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма.
Антисемитизм выгоден эксплуататорам, как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся. Антисемитизм опасен для трудящихся, как ложная тропинка, сбивающая их с правильного пути и приводящая их в джунгли. Поэтому коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма.
В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью”.
30 ноября 1936 года мысли Иосифа Виссарионовича об антисемитизме стали известны советскому народу. В этот день они были опубликованы в газете “Правда”.
Пройдет еще два десятилетия, прежде чем люди, узнав некоторые факты о культе личности, вспомнят эту статью, обратят внимание на последнюю фразу “Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью” и подумают “Сколько раз заслужил эту меру наказания сам Иосиф Виссарионович Сталин.
Однажды маленький Сталин, которого тогда в Гори все звали Сосо, подговорил своих друзей подкинуть в синагогу свинью. То ли это была детская шалость, то ли месть богатым евреям, у которых мать Сосо мыла полы, стирала, делала другую работу.
Мальчишек разоблачили, но Сосо они не выдали. И вскоре православный священник сказал, обращаясь к прихожанам в церкви: “Имеются заблудшие овцы, которые несколько дней назад совершили богохульство в одном из домов Бога”.
Вот этого Сосо понять не мог. Как можно защищать людей другой веры?
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Соломон Михоэлс.Моше Ицкович Бланк, прадед великого пролетарского вождя Владимира Ленина, в свое время принявший христианство, как-то обратился к российскому самодержцу Николаю I с письмом. Он предлагал запретить евреям носить традиционную одежду. И обязать их произносить молитвы за здоровье царской семьи.
Говорят, что Николай I благосклонно отнесся к предложениям Моше Ицковича.
— Во-первых, – рассуждал самодержец, – разве евреи лучше других народов? Все молятся за здоровье царской семьи, а у них на это время не хватает.
— Во-вторых, – утверждал он. – Мода идет из Парижа, а не от еврейского праотца. Так что нечего выделяться своими сюртуками и портить внешний вид наших местечек.
И в-третьих, абсолютно точно известно, что Николай I не знал, кто будет правнуком у верноподданного Моше Ицковича Бланка.
…Анна Ильинична Ульянова-Елизарьева, сестра Ленина, в свое время почувствовавшая, что антисемитизм неплохо прижился в Советской России, обратилась к “отцу всех народов” Иосифу Сталину с письмом. Она предлагала обнародовать факт, что среди их предков были евреи. Может быть, это поможет поставить антисемитов на путь праведный.
Говорят, что Сталин очень рассердился, когда узнал про предложение Анны Ильиничны.
— Во-первых, – рассуждал он. – Что, евреи лучше других народов? Карл Маркс их человек, Лев Троцкий, хоть и политическая проститутка, но тоже их человек, а теперь они захотели нашего Владимира Ильича к себе забрать? Не допустим.
— Во-вторых, – утверждал Иосиф Виссарионович. – Сын за отца, а тем более правнук за прадеда, не отвечает.
И в-третьих, абсолютно точно известно, что Сталин патологически не любил евреев.
Мой дед был портным, и говорят, неплохим. Днем он работал на фабрике, а по ночам дома нажимал педали старой швейной машинки “Зингер”. Старался заработать еще пару рублей, чтобы поставить детей на ноги. Был, как тогда говорили, частник без мотора. И больше всего на свете боялся налогового инспектора. Шил пальто, брюки, платья. Когда вспоминают моего деда, а с каждым днем его вспоминают все реже и реже, почти не осталось на свете людей, которые помнят его, мне приходит на ум старый анекдот. Конечно, этот анекдот придумали люди, которые не знали моего деда, но кажется он чуть-чуть, самую малость, и про него тоже.
“В одном местечке портной увидел незнакомого человека в прилично сшитом костюме и спросил у него: “Скажите, пожалуйста, где шили ваш костюм? “Мой костюм шили в Манчестере”, – ответил незнакомец. “Скажите, пожалуйста, я даже не слышал о таком местечке, – удивился портной. – А там, оказывается, тоже умеют шить”.
Но чаще мой дед перелицовывал старые рубашки или из старого пиджака делал новую жилетку.
Однажды, когда убили Кирова и в стране объявили траур, деда вызвали в фабком и сказали, что ему поручают очень важную, государственную работу. Надо пришить к красным знаменам черные окантовочки.
Эти знамена развесили по всему городу. Дед ходил, задрав голову, и придирчиво осматривал свою работу. Конечно, это был не самый трудный заказ, но зато какой раскрой. Ни одного сантиметра черного сатина не ушло в отходы.
Через несколько дней закончился траур, и деду приказали спарывать со знамен черную окантовку. Вот этого он, человек, уважавший свой труд, понять никак не мог. Дед наивно, безо всякой задней мысли, спросил:
— Зачем спарывать? Может быть, еще пригодятся?
В ту же ночь деда забрали. Больше его никто не видел.
Все думали, что мой дед проживет сто лет.
Он говорил:
— Зубы – это кости. А кости болеть не могут.
Когда его забрали, ему было чуть больше сорока.
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Изи Харик.В начале тридцатых годов жители маленьких городков толпами уходили на заработки. Шли на стройки, на заводы. Ушел из Чашников и Пуховицкий. Поработал годик на стройке. Но, то ли работник из него был не ахти какой, то ли деньги у него не держались, но собрал он их совсем немного. Другие привозили домой гораздо больше. А Пуховицкий привык быть первым парнем в местечке, и любая другая роль его не устраивала.
На все заработанные деньги Пуховицкий купил себе шляпу и золотые часы на цепочке. Теперь, – думал он, – не стыдно возвращаться домой. Увидят меня, сразу поймут, что я не чета остальным.
Через пару дней после появления Пуховицкого в Чашниках за ним пришли из НКВД и забрали. Уж очень не по пролетарски смотрелись часы и шляпа. И это вызвало подозрение.
С тех пор Пуховицкий понял, как опасно быть не таким, как все.
Это было в Витебске в конце тридцатых годов. В центре города на большой клумбе было решено из цветов создать портрет великого вождя Иосифа Сталина, чтобы он был уверен и ни секунду не сомневался – здесь его любят.
Поручили это дело опытнейшему цветоводу Зиновию Капланскому. Дали ему в помощь художников. Секретари горкома лично контролировали, вовремя ли открываются глаза у любимого вождя и какой оттенок они имеют. Все было бы замечательно, если бы не усы Сталина.
На их месте росли темно-синие бархатные анютины глазки. Цветы, как известно любому цветоводу, имеют собственные усы. Так вот усы вождя и усы цветов не всегда совпадали. Конечно, Зиновий Капланский старался быть начеку. И пресекал любые попытки цветочных усов вылезти в непредусмотренном месте. Но однажды они так разрослись за ночь, что испортили портрет любимого вождя.
В то же утро на Зиновия Капланского была написана бумага, что он враг народа и свою вражескую деятельность проявляет в том, что портит физиономию Иосифа Виссарионовича.
И Капланский исчез.
К осени цветы завяли, засохли. Их вырвали. И больше на том месте никто не высаживал цветов, создавая портрет любимого вождя. Более того, и про цветы, и про портрет вскоре забыли.…
А человека не стало.
Жил в Витебске Файвл Глинер. Добродушный человек, работавший в столовой рубчиком мяса.
Однажды, это было в 37-м году, в столовую пришли незнакомые люди в белах халатах. Проверяли чистоту, санитарию. Подойдя к портрету великого вождя, который, как и положено, висел на стене прямо напротив входа, они сказали, что благодаря его заботам у нас люди сыты, нет голодных и нет вспышек кишечно-желудочных заболеваний.
Файвл Глинер смотрел на людей в белых халатах и улыбался. Кому-то показалось, что в улыбке Файвла промелькнула ехидца, и как раз, когда говорили о великом вожде.
— А ты чего молчишь, когда мы говорим о наших достижениях? – строго спросили у него.
Файвл пожал плечами и ничего не ответил…
— Смотри, не хочет с нами говорить…
Через несколько дней за Глинером приехали и арестовали. В НКВД вскоре разобрались, почему молчал Файвл Глинер. Оказывается, он был… глухонемым. Но к родителям Глинер так и не вернулся. Говорят, его судили, как польского шпиона.
Известный художник, первый учитель Марка Шагала Юдель Пэн любил рисовать обнаженную натуру, то есть красивые женские фигуры без ничего или, вернее, в чем мать родила. Говорят, позировать ему соглашались все витебские красавицы. Но особенно преуспел художник рисуя губернаторских дочек. То ли они действительно были такие красивые (порода, знаете ли, давала себя знать), то ли хобби у Юделя Пэна было такое. В его мастерской даже отдельная комната была, куда ученики не допускались. Там висели картины с этой самой обнаженной натурой.
А теперь о грустном. В 1937 году старого художника убили. Кто? За что? Почему? До сих пор неизвестно. Есть разные версии. Но мы сейчас не об этом. Все картины Юделя Пэна остались в дар городу. Решили открыть музей художника. Но как строителям социализма, рабочим и колхозникам показать голых женщин? Еще не дай Бог развратятся и вместо социализма построят черт знает что. Наверное, так думали идеологи новой жизни. И решили одеть пэновских женщин, так сказать прикрыть срамные места.
Смех да и только. Но что поделаешь. И это время мы пережили тоже.
В Ляховичах в 39-м году, после присоединения Западной Беларуси к СССР, на одном из собраний выступал политрук. Он объяснял, что Советская власть несет народам Западной Беларуси свободу и счастье. Говорил много и красиво. И в конце выступления, как это полагается, спросил:
— Вопросы есть?
Встал еврей, по фамилии Немой, и задал вопрос:
— Скажите, пожалуйста, почему Советский Союз заключил договор с таким извергом, как Гитлер, который издевается над людьми?
Политрук снова начал длинно объяснять, что Советский Союз – поборник мира и все делает для его достижения.
Лучше бы еврей по фамилии Немой был немым на самом деле и не задавал бы своих вопросов. Через несколько дней его забрали. И он сгинул где-то на севере. Вероятно, поняв, почему один изверг заключил договор с другим извергом.
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Исаак Бабель.Узнав, что я интересуюсь историей Друи, со мной захотел встретиться председатель общины Минской синагоги Наум Барон.
— В Друе жил мой дед. Отец моей мамы был последним раввином знаменитого еврейского местечка. Его звали Моше Гельман. Он прожил длинную жизнь – 90 лет. Сделал для людей много добрых дел. Был известный талмудист. Переписывался с любавичским ребе. И Бог дал ему счастье дожить до глубокой старости. Моше Гельман умер в 1940 году.
Его сын Барух Гельман был тоже раввином. Только жил в местечке Яновичи, что недалеко от Витебска. В начале двадцатых годов Друя оказалась на территории Польши, а Яновичи – на территории Советской России, а позднее и Советского Союза. В довоенной Польше терпимо относились к иудаизму, к раввинам. А в Советском Союзе правил бал воинствующий атеизм. Раввина из Яновичей Баруха Гельмана заставили прилюдно отречься от раввинского звания, а синагогу, в которой он служил, закрыли.
Его отец, живший в Друе, не мог этого понять и простить сыну. И когда в 1939 году войска Красной Армии вошли в Западную Беларусь, Барух решился приехать к отцу в Друю и все ему объяснить. Но старый раввин отказался встречаться с сыном.
А через некоторое время, в начале сорокового года, в Друю приехал сын Баруха и внук Моше Гельмана. Он был советским служащим, и в местечко его послали в командировку. Дед очень хотел встретиться с внуком. Ведь видел он его последний раз маленьким мальчиком двадцать лет назад. Но внук отказался приходить к деду. Он боялся встречаться с раввином. И тогда Моше Гельман пошел к новым властям. Он спросил:
— Ну, хорошо, вам не нравится религия. Но мы всегда говорили, что надо почитать отца и мать. А чему вы учите молодых людей? Чтобы они не помнили своих дедушек и бабушек?
Назавтра молодого Гельмана вызвали к начальству и приказали встретиться с дедом.
В тридцатые годы ХХ непонятного века профессор психологии, преподаватель военных академий Исаак Нафтулович Шпильрейн составил азбуку цыганского языка. Могу предположить, что боль этого народа, рассеянного по миру, была близка Исааку Нафтуловичу. И – непонятна власть предержащим.
То ли за эту научную работу, то ли за другие, а у Шпильрейна их было немало, его сослали в ГУЛАГ, где он и погиб.
Но это было позже, а сразу после выхода в свет азбуки к Исааку Нафтуловичу пришла группа цыган и приветствовала его следующими словами: “Благодарим тебя – первого цыгана с высшим образованием”.
Бориса Зархина посадили в 40-м году.
В Витебске жило много беженцев из Польши. Они рассказывали про зверства, которые творили фашисты. Борис часто слышал эти разговоры. Пожилые евреи, муж и жена, бежавшие из-под самой Лодзи, заходили к ним домой, подолгу беседовали с мамой Бориса, которая когда-то в детстве жила в местечке, недалеко от Лодзи. Эти пожилые, мудрые люди все время говорили: “Будет война, нельзя верить Гитлеру”.
И Борис однажды в студенческой компании повторил эти слова. Уже был заключен пакт Молотова-Риббентропа. Германию считали союзником. Устраивали совместные военные парады. Посчитали, что слова Зархина направлены на подрыв международной политики Советского Союза. Решением особого совещания или, попросту говоря, “тройки” ему дали десять лет за “антисоветскую пропаганду”.
В 1949 году, когда срок заключения Бориса Зархина подходил к концу, он, многоопытный зэк, понимавший, что лучше держать язык за зубами, сказал, что сидит за свою интуицию. Мол, говорил, предупреждал, что будет война. Его не только не послушали, но еще и срок за это дали. А война действительно была.
Слова Бориса Зархина в тот же день, через стукачей, стали известны лагерному начальству. И пошло, и поехало…
Сидит за интуицию… У нас такой статьи в уголовном кодексе нет. Клевещет.
Борису Зархину снова дали десять лет и снова за “антисоветскую пропаганду”. Еще хорошо отделался. Могли впаять все двадцать пять.
Вышел он на свободу только в 1956 году. Был полностью реабилитирован. Но шестнадцать лет лагерей дали о себе знать.
Борис Зархин умер в 44 года одиноким и неустроенным человеком.
Григория Березкина, писателя из Минска, арестовали в конце тридцатых годов. Обвинение было стандартным: антисоветская деятельность, шпионаж в пользу зарубежной разведки. Дело вел следователь Нечаев. И привел бы его к нужному результату. В этом сомнения нет. Но началась Великая Отечественная война. Немцы стремительно приближались к Минску. И заключенных тюрьмы, где сидел Григорий Березкин, выстроили на плацу.
— Уголовники – направо, политические – налево, – сказал нквдэшник.
Надо сказать, что вместе с Березкиным в тюрьме находились еще два еврейских писателя из Минска: Эли Каган и Зелик Аксельрод.
— Идем к уголовникам, – предложил Каган и пошел направо.
— Но мы же сидим по статье, как политические, – возразил Аксельрод и ушел налево.
Березкин пошел с Аксельродом.
Уголовников вывели за ворота и отпустили на все четыре стороны. Эли Каган погиб как солдат на фронте.
Политических построили и погнали. Куда, зачем, никто не знал. Неожиданно сзади застрочили пулеметы, нквэдэшники кончали с политическими заключенными. Зелик Аксельрод упал замертво и, падая, накрыл собой Березкина. Так Березкин чудом остался жить. Добрался до деревни. Люди помогли переодеться. Потом дорога к своим, военкомат, действующая армия. Березкин храбро воевал, дошел до Берлина, заработал ордена, медали.
…Сразу же после войны за ним приехали и забрали. Привезли к тому же следователю Нечаеву.
— Ну, теперь вы видите, что я не немецкий шпион, – доказывал Березкин.
— Да, видим, – согласился Нечаев. – Мы ошибались. Ты не немецкий шпион, ты – английский.
И Березкин получил новый срок.
Историю надо знать, хотя бы для того, чтобы она не повторялась.
В 1938 году Сталин предложил немецким евреям – видным физикам и математикам, в которых была заинтересована советская наука – политическое убежище в СССР. После заключения пакта Молотова-Риббентропа все они были депортированы в 24 часа.
Тяжело быть поданными всей Земли и нигде не иметь своего дома.
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Давид Гофштейн.По указанию И.В.Сталина перед самой войной и в первые дни после ее начала арестантами стали те, кто еще уцелел после почти поголовного уничтожения высших командных кадров Красной Армии на исходе тридцатых годов. Затевался новый грандиозный “процесс военных”.
Среди репрессированных был и помощник начальника Генерального штаба, дважды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации Яков Владимирович Смушкевич.
Его допрашивал один из самых кровавых сталинских палачей Лев Шварцман.
Яков Смушкевич, избитый резиновыми палками, стонал и катался по полу.
15-16 октября 1941 года Центральный аппарат НКВД эвакуировался в город Куйбышев, в центр страны, подальше от наступающих немцев. Туда же перевезли и важнейших подследственных. Вдогонку полетело с курьером для спецпоручений письмо Л.П.Берии: “Следствие прекратить, в суд дело не передавать, арестованных немедленно расстрелять”. И список из 25 человек. Среди них и Яков Владимирович Смушкевич.
Его расстреляли 28 октября. Гитлеровцы рвались к Москве, блокировали Ленинград, уже были гетто в Витебске, Могилеве, Гомеле…
В эти дни в глубоком тылу были расстреляны видные советские военачальники. Они пали от рук своих же. Своих ли?
До войны в Минске работал художник Залман Мирингоф. Рисовал, принимал участие в выставках.
В начале 1941 года он получил правительственный заказ. Написать к годовщине Октябрьской революции портрет Иосифа Виссарионовича Сталина, который будет украшать главную площадь Минска, где пройдет военный парад и демонстрация.
Залман Мирингоф взялся за работу. Делал эскизы, утверждал их. Но грянула война. На фронт художника не взяли. Во-первых, со зрением было не в порядке, да и, кроме того, военкоматы боялись тронуть Мирингофа. А вдруг их обвинят в том, что они помешали завершить работу над портретом Сталина. За это можно было лишиться головы. И сам художник не решался отправиться в эвакуацию. Он просто не знал, что делать с портретом. Оставить без присмотра в мастерской? А вдруг с портретом что-нибудь случиться. При одной мысли об этом выступал холодный пот. И Залман Мирингоф остался в Минске.
Город заняли фашисты, и художник, как и все остальные евреи, оказался в гетто. Во время одной из акций он погиб.
До войны поэт Иосиф Уткин работал в газете “Комсомольская правда” и буквально выпестовал целую плеяду молодых литераторов, которых не только научил писать, но и познакомил с мировой литературой.
Потом Иосиф Уткин ушел на фронт. Был тяжело ранен. После госпиталя работал во фронтовой газете.
В последний год войны главным идеологом страны стал бывший политработник Щербаков. Будучи отъявленным юдофобом и чувствуя настроения “вождя народов”, он натравил молодых поэтов, бывших воспитанников Иосифа Уткина, на своего учителя. В газете “Комсомольская правда” появились лживые пасквили.
Уткин не выдержал и решил полететь в Москву, чтобы высказать своим ученикам то, что он думает. С фронта в столицу летел самолет. Иосифа Уткина летчики взяли с собой. При посадке в аэропорту самолет потерпел аварию. Погиб весь экипаж и вместе с ними поэт Иосиф Уткин.
Его убила клевета.
3 декабря 1941 года Иосиф Сталин, беседуя с главой польского эмигрантского правительства В.Сикорским, сказал: “Евреи – неполноценные солдаты, – и закусив мунштуг трубки, добавил. – Да, евреи, плохие солдаты”.
Даже профессиональный дипломат и сталинский сатрап Вячеслав Молотов, услышав это высказывание, опустил глаза, чтобы не дай Бог, не встретиться взглядом с членами польской делегации. Молотов знал, как впрочем, знал это и Сталин, что в первые же месяцы войны отчаянный подвиг совершил Соломон Горелик, который дрался до последнего и уничтожил не один десяток фашистов. 8 августа 1941 года в первом авиаударе по Берлину принимал участие летчик Михаил Плоткин. Сорок танков на реке Друть уничтожил артиллеристский дивизион Бориса Хигрина. Все они стали Героями Советского Союза. Все погибли в годы войны. Этот список можно продолжать и продолжать.
Но антисемиты никогда не считались с фактами. Более того, факты для них – еврейская выдумка.
22 июля 1941 года во время первого налета немцев на Москву летчик Марк Галлай сбил вражеский бомбардировщик. Это был первый фашистский самолет, сбитый в небе над Москвой.
Потом Марк Лазаревич Галлай, один из лучших советских летчиков, испытывает новые истребители. В 1943 году он снова на фронте. Под Брянском немецкие зенитки поджигают его тяжелый ТБ-7. Он вел горящую машину, пока не начали тлеть унты. Ждал, пока все семь человек выпрыгнут с парашютом. Упал в лес, потерял сознание, добрался до партизан. Когда через несколько месяцев вернулся на Большую землю, прочитал свой некролог.
Марк Лазаревич Галлай за испытание новых самолетов был награжден званием Герой Советского Союза. Испытал 125 типов новых машин. Получил звание заслуженного летчика-испытателя. Стал доктором технических наук. И вот такого человека в 1952 году приказом министра (естественно, это было согласовано лично со Сталиным) отстранили от летной работы. Ненадежен. Не в смысле знания самолетов или умения управлять ими в критическую минуту. Ненадежен политически. Потому что еврей. Не место ему в небе. Пускай ходит по земле. И помнит, по чьей земле он ходит.
В то время, когда за не вовремя сказанное слово могли посадить или подвести под расстрельную статью, опального Галлая взяла на работу в свое “лесное хозяйство” коллега по Звезде Героя, мужественная женщина Валентина Гризодубова. Она сказала: “Передайте министру, что я нарушила его приказ: я с Галлаем воевала и верю ему, как самой себе”.
В начале девяностых годов Марк Галлай с женой были в Израиле, по приглашению Комитета ветеранов второй мировой войны. Ездили по стране, встречались с фронтовыми друзьями. В Тель-Авиве пришли в Музей Диаспоры. Там установлен компьютер, который за четыре шекеля выдает историю еврейских фамилий. Естественно, Марк Лазаревич захотел узнать историю своей фамилии. Опустил в щель нужные монеты и ждет. Машина думала минуту, потом выдала ответ:
— Галлай. Такой еврейской фамилии нет.
Марк Лазаревич прочитал ответ и засмеялся:
— Если бы мне такой ответ дали в начале пятидесятых годов я бы заплатил не четыре шекеля, а гораздо больше.
В 1945 году выдающегося физика Абрама Федоровича Иоффе за заслуги в развитии науки и техники награждают орденом Ленина. Решение об этом в высших кругах страны принимается единогласно.
Не прошло и полугода, как Президент Академии наук СССР С.И.Вавилов получает от Берии категорический приказ: убрать Иоффе с поста директора физико-технического института. Вавилов беседует с Иоффе. Оба академика все отлично понимают. Сопротивление бесполезно. Иоффе пишет заявление, в котором просит освободить его от занимаемой должности. 8 декабря Президиум Академии наук СССР рассматривает заявление Иоффе. Никто даже не пытается вступиться за академика. Отставка принята единогласно.
После смерти Сталина положение в стране изменилось. И 28 октября 1955 года академику А.Ф.Иоффе присваивается звание Героя Социалистического Труда. И снова решение об этом было принято единогласно.
Бойтесь единогласия.
Еврейский писатель (в полном смысле этого слова, то есть писатель, писавший на еврейском языке – идиш) Ихил Шрайбман вспоминал, что в конце сороковых годов в Кишиневе, где он жил, произошла такая история.
Отнес Шрайбман рассказ в журнал. Через несколько дней звонит редактор журнала Емилиан Нестерович Буков и говорит:
— Рассказ хороший, но в инстанциях считают, что вместо фамилии вам нужно взять псевдоним, – и как бы оправдываясь, добавил: – Понимаете, слишком много таких фамилий, это вносит раздражение.
Обычно Шрайбман уважал мнение инстанций, но здесь возразил. И произошло это скорее от неожиданности.
— Я понимаю, когда евреи, пишущие на русском или молдавском языке, берут псевдоним. Но какой смысл мне, писателю, пишущему на идиш, брать нееврейский псевдоним. Неужели, кто-нибудь поверит, что Иванов или Сидоров стали писать на еврейском языке?
— Поверят – не поверят, есть мнение, – ответил Буков, хотя потом, после некоторых раздумий согласился опубликовать рассказ под настоящей фамилией автора.
В 1947 году писатель Лазарь Лагин, автор знаменитого “Старика Хоттабыча”, кстати, наш земляк, родившийся в Орше, где его больше знали как Лазаря Гинзбурга, издал роман “Патент АВ”.
Новое произведение приняли на “Ура!” и даже удостоили Сталинской премии.
Говорят, что “отец народов” лично читал все произведения, которым грозила премия “имени Его”. Но, то ли в юные годы, посещая семинарию, Иосиф Джугашвили не доучился до того класса, где штудировали иврит, то ли ученик был неважный, но ничего подозрительного он не заметил. Хотя напомню, дело было в то время, когда в голове у тирана уже созрел чудовищный план компании против безродных космополитов. Сталина не смутило, что действие фантастического романа происходит в городе Бакбук. Многие персонажи носят странные имена и фамилии: Цфар-дейа, Сус, Эдуф и т.д. Все эти названия и имена – ивритские слова, обозначающие соответственно: “бутылка”, “лягушка”, “лошадь”, “сдача”.
Интересно, а для того времени и поразительно, что среди людей, знающих иврит, не нашлось ни одного доносчика и Лазарь Лагин благополучно дожил до старости.
Сразу после войны, еще в полуразрушенном Жлобине, старики собрали деньги, отрывая по рублю от скудного семейного бюджета, и открыли синагогу, вернее сказать, купили для нее обычный деревянный дом. Но власти увидели в этом угрозу для себя и сразу после “новоселья” – первой вечерней молитвы – дом реквизировали. Естественно, последовали серьезные внушения и даже угрозы причастным к этой “возмутительной” акции. Было найдено и несколько “объективных” причин. Дом не соответствовал архитектурным, пожарным и прочим требованиям и его “закрыли”, чтобы уберечь людей.
Правда, вскоре дом передали новым владельцам – райкому комсомола.
1949 год. В Белоруссии, вслед за Москвой, повели борьбу с безродными космополитами, пробравшимися в советскую литературу, театральную критику и литературоведение. Проводили собрания, клеймили, разоблачали. Чаще других звучали фамилии главного режиссера театра имени Янки Купалы Литвинова, “подвизавшегося в качестве театрального критика” Моделя, художественного руководителя Государственного еврейского театра БССР Головчинера, “так называемого фольклориста” Меерович и других. Национальный состав этой компании был предельно ясен. Но почему для показательных стрельб выбрали именно эти мишени? Ведь немало евреев работало в литературе, театре, языкознании.
В середине девяностых годов в Мозыре я встретился с Марией Самуиловной Меерович. И она рассказала, как попала в антисоветский список.
Меерович писала кандидатскую диссертацию по фольклору военных лет. Ее научным руководителем был Николай Иванович Никольский – академик, директор Института истории Академии наук БССР. А еще он был порядочным человеком и на этой почве поладить с Иваном Васильевичем Гуторовым никак не мог. Гуторов к этому времени защитил докторскую диссертацию, которую, не стесняясь, “содрал” у нескольких человек, в том числе и у Марии Меерович. Никольский возьми и публично заяви об этом. Это ж надо быть таким принципиальным и наивным. Гуторов занимал немалый пост в ЦК КП(б)Б и в аппаратных делах понимал больше, чем в науке. Он решил нанести ответный удар по Никольскому в духе того времени.
В список “безродных космополитов”, которых было приказано превратить в грязь, попадает неприметная аспирантка Меерович. А значит Никольский, ее научный руководитель и заступник, пригрел на груди “безродного врага”. Это страшное прегрешение.
А наука, фольклор?
Причем здесь наука и фольклор!
13 января 1948 года в день, когда страна оплакивала Соломона Михоэлса, орган Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза писал, что он был “активным строителем советской художественной культуры, крупным общественным деятелем, посвятившим всю жизнь служению советскому народу”.
Ровно через пять лет, 13 января 1953 года, тон газетных статей изменился. “По показанию арестованного Вовси, он получил директиву об истреблении руководящих кадров в СССР из США. Эту директиву от имени шпионско-диверсионной организации “Джойнт” ему передал врач Шимелиович и известный буржуазный националист Михоэлс, долгое время носивший личину народного артиста”.
Прошло еще три месяца. Умер вождь народов и великий учитель Сталин. “Дело врачей” бесславно ушло в прошлое. И в газете появились строки: “В этих провокационных целях они не останавливались перед клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс.
Но, пожалуй, самое интересное, что все это было опубликовано в одной и той же газете с символическим названием “Правда”.
В фильме “Цирк” в финальной сцене люди разных национальностей поют маленькому негритенку песню, каждый на своем языке. На еврейском пел Соломон Михоэлс.
Когда по поручению Сталина в 1948 году Михоэлса убили, эти кадры вырезали из фильма. Но сам “вождь народов” смотрел фильм без купюр.
“Цирк” ему показывали в последний день февраля 1953 года. Он видел лицо Михоэлса, поющего на ненавистном Сталину еврейском языке, а назавтра “вождя народов” хватила кондрашка и вскоре он умер.
Потом пришел 56-й год. Кадры с Михоэлсом вклеили в картину, а кадры со Сталиным из фильма вырезали. Где-то в начале семидесятых годов была очередная редакция фильма, и Сталина вернули на экран. Михоэлс и Сталин снова были рядом в этом фильме. Жертва и палач.
Из истории нельзя вырезать ни одного кадра.
В помощниках у академика Лысенко Т.Д., известного борца с “морганистами” и прочими “менделистами”, ходил еврей Презент. Личность, надо сказать, скользкая и неприятная. Среди тех, кто не любил Лысенко, а такие были даже среди его верных сторонников, пошли разговоры, что “академик стал послушным орудием в руках сионистов”.
После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года, когда Лысенко праздновал свой триумф, не покорившимися и затоптанными в грязь, среди прочих, оказались ученые И.А.Раппопорт и В.П.Эфроимсон. Те, кто поддерживал Лысенко, не скрывали радости. И среди прочих вещей, бальзамом опустившимся на их сердце, была гордость, что академик “скрутил в бараний рог этих всезнающих сионистов”.
Л. Ран. “”Еврейские писатели”. Перец Маркиш.В 1949 году в Минске в самый разгар пресловутой компании по борьбе с безродными космополитами на Немиге вдруг появился слепой музыкант-фронтовик в форме лейтенанта Советской Армии. Его сопровождала девочка-поводырь. Он играл на скрипке и исполнял попурри из произведений запрещенного тогда еврейского поэта Изи Харика. Пел, например, такие строки: “Скажи, почему в твоем высоком доме такие глубокие подвалы?” И через несколько куплетов: “И вот взяли их таких молодых и сослали в Сибирь”, “Ах, когда уж этого царя вышвырнут через дверь?”.
Слепой лейтенант не видел, что происходит, но, наверняка, хорошо знал об этом. Пелись баллады на идиш, люди останавливались, подолгу простаивая возле скрипача, хотя и слушали его с опаской, на почтительном расстоянии. Время от времени самые смелые из прохожих, рисковали подойти ближе и бросить несколько монет в его лежащую на земле фуражку.
Потом слепой музыкант исчез. До сих никто не знает – куда. То ли его забрали бдительные органы, то ли сам ушел в другое место, понимая опасность своего ремесла.
Верующие люди говорили, что это Всевышний присылает к ним своего ангела.
В это время лучший друг детей, физкультурников и евреев Иосиф Сталин приказал выпустить молитвенник на иврите, чтобы с высоких трибун сообщить в очередной раз о том, что в Советском Союзе все народы равны.
Издатели, не знающие иврита, взяли за образец экземпляр 1913 года. После тиражирования, когда издание было готово, нашлись люди, которые знают иврит. И оказалось, что новая книга начинается молитвой за царя Николая II.
Весь тираж уничтожили. Так же поступили с несчастными издателями.
Тяжело раненный в годы войны Наум Щербаковский в 1946 году вернулся в родной Витебск. Его, имевшего опыт организатора, знавшего толк в пищевой промышленности, в экономике, все время бросали на “прорывы”, туда, где не клеилась работа. И надо сказать, что Наум Григорьевич вытягивал на себе безнадежные стройки и предприятия. Домой он приезжал поздно вечером и рано утром уходил на работу.
Лишь изредка у него выпадало пару свободных часов. И тогда он садился у печки, от которой шло тепло, брал в руки толстый том рассказов Шолом-Алейхема и начинал читать. Читал он великолепно. Идиш был его родной язык. Да плюс к этому Наум Григорьевич умело передавал интонацию местечковых героев Шолом-Алейхема. В семье, как праздника, ждали таких вечеров.
Однажды Наум Григорьевич пришел с работы раньше обычного. Взял в руки том Шолом-Алейхема и сел ближе к печке. Вся семья, жена, дети, оставив свои дела, собрались вокруг него… И вдруг Наум Григорьевич стал рвать листы из книги и бросать их в печку. Он жег свою любимую книгу, связывавшую его хоть как-то с довоенным местечком, где остались лежать во рвах его родные и близкие, и плакал. Плакал он беззвучно. Только плечи вздрагивали. А потом бросил в огонь обложку книги, прикрыл дверцу печки и сказал:
— Ночью к нам могут прийти с обыском. Они прицепятся к чему угодно. Даже к Шолом-Алейхему.
Шел декабрь 1952 года.
Приблизительно в эти же дни знаменитый артист Леонид Утесов сжег многотомную “Еврейскую энциклопедию” и письма своего близкого друга Исаака Бабеля.
Спустя четверть века, когда за своенравие уже не грозила ни смертная казнь, ни тюрьма, а только отлучение от сонма бессмертных, скульптор Герой Социалистического труда Заир Исаакович Азгур собрал в своей минской мастерской учеников и принародно разбил бюст писателя Хаима Мальтинского, с которым приятельствовал много лет.
При этом Азгур громко повторял:
— Уехал в Израиль. Ему нет места среди нас.
Говорил ли Заир Исаакович в эти минуты то, что думал?
Однажды я встретился с Заиром Исааковичем, брал у него интервью по другому поводу, но не преминул задать вопрос о том, почему он разбил бюст Мальтинского.
— Вас это интересует? – удивился Заир Исаакович, и, не дождавшись моих объяснений, сказал. – После “космополитов” и “дела врачей” я не мог читать еврейские книги, не мог слышать еврейскую речь. Меня начинало трясти от страха. Вы с какого года?
— С пятьдесят третьего, – ответил я.
— Вы счастливый человек, вы не знаете, что это такое…
Я давно слышал про эту анекдотическую историю. Но только из книги Натальи Раппопорт, дочери Якова Раппорта, известнейшего патологоанатома, проходившего “по делу врачей”, узнал ее авторство.
…Шел 1948 год. Евреев снимали с ответственных должностей. Готовились печально известные сталинские процессы.
Решено было уволить ректора 2-го Московского медицинского института Абрама Борисовича Топчана. Чиновники от медицины долго мучались над формулировкой приказа об увольнении. Так и не придумав ничего вразумительного, написали просто: “Топчана Абрама Борисовича освободить от занимаемой должности”
— Вот дурачье, – комментировал Яков Львович Раппопорт. – Чего уж было проще: “Топчана освободить от занимаемой должности как Абрама Борисовича”.
8 июня 1949 года в Минске арестовали еврейского писателя Айзика Платнера. Его привезли во внутреннюю тюрьму минского КГБ по улице Володарского. И начался допрос. Страшный, с избиением и пытками. Платнеру не давали спать. И так на протяжении двух месяцев. Чтобы избавиться от пыток, Айзик Платнер “признал”, что завербовал его М.Ольгин, редактор американской еврейской газеты, кстати, коммунист. Когда в 1946 году Михоэлс и Фефер были в Америке, Ольгин якобы рекомендовал им использовать Платнера для шпионской работы. Так указано в материалах следствия, на основании которых Айзика Платнера приговорили к 25 годам строгого режима.
Когда умер Сталин и стали пересматриваться многие уголовные дела, Платнер настоял, чтобы его вызвали к следователю.
— Вы верите газете “Правда”? – спросил Платнер.
— Конечно, – ответил следователь.
— Тогда поднимите подшивку газеты за ноябрь 1939 года и прочтите некролог, сообщающий о смерти М.Ольгина, который завербовал меня спустя несколько лет. Наверное, с того света…
Вскоре Айзика Платнера отпустили на свободу.
Л. Ран. “”Еврейские писатели”. Самуил Галкин.В октябре 1952 года были арестованы “врачи-заговорщики”. Одних обвинили в том, что они были через международную еврейскую организацию “Джойнт”, завербованы американской разведкой. Среди “заокеанских шпионов” оказались профессора-медики М.С.Вовси, Б.Б.Коган, А.И.Фельдман, А.М.Гринштейн, Я.Г.Этингер. Другая группа “убийц в белых халатах”, оказывается, отдавала предпочтение английской разведке. Ее агентами были объявлены академик В.Н.Виноградов, профессора М.Б.Коган, П.И.Егоров.
Сегодня многие ученые мужи гадают на исторической кофейной гуще, что же произошло. Некоторые утверждают, что арест врачей – это одно из звеньев детально проработанного плана, который начался с убийства Соломона Михоэлса 13 января 1948 года в Минске. Не случайно, среди “врачей-отравителей” оказался его брат М.С.Вовси. “Антисемитская пятилетка” должна была закончиться показательной казнью врачей на Красной площади.
Другие, подтверждая зловещие планы “вождя народов” и соглашаясь с тем, что под предлогом борьбы с “сионистской опасностью” готовилась большая партийная чистка по примеру 1936-38 годов, вносят свои коррективы. Они говорят, что “дело врачей” стало разыгрываться после пленума ЦК партии, который состоялся осенью 1952 года. На нем Сталин намекнул, что Молотов, Маленков, Ворошилов и Хрущев – это еврейские родственники, Каганович – еврей, а Берия – полуеврей. Ложь, перемешанная с ложкой правды, всегда кажется съедобной. На это рассчитывал параноидальный генералиссимус. Ближайшее окружение Сталина, услышав этот бред, почувствовало себя обреченным. И кремлевская шайка решила действовать против главаря его же методами.
Бериевская сотрудница врач Лидия Тимашук пишет донос на личного врача Сталина – академика Виноградова. За что ее 21 января 1953 года, кстати, в годовщину смерти В.И.Ленина, награждают орденом, носящим его имя. Чтобы “дело Виноградова” стало более правдоподобным и приобрело вес, его присоединяют к “делу врачей”. Так Лаврентий Берия убирает от своего престарелого и больного патрона добросовестного и многоопытного медика.
Не знаю, какая из высказанных версий соответствует действительности. Но так или иначе, страдавший манией преследования Сталин других врачей к своему драгоценному телу не допускал и на протяжении полугода был лишен медицинской помощи. Думаю, если бы рядом были опытные, знающие врачи, “вождю народов” удавалось бы еще какое-то время обманывать смерть.
28 февраля 1953 года у Сталина на кунцевской даче собрались на традиционную пьянку Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Вряд ли они поднимали тосты за приход весны. Но пора обновления уже была на пороге. Природу не обманешь. Ей глубоко плевать, пьют за нее властьимущие или нет.
Утром 1 марта сталинские сатрапы ушли от хозяина. А вечером того же дня Иосифа Виссарионовича хватила “кондрашка”. 5 марта “бессмертного” вождя не стало.
Пройдет еще месяц, и 4 апреля 1953 года будут освобождены врачи.
Как раз в то время, когда повсюду искали безродных космополитов и беспачпортных бродяг, Берта Ароновна Вейлер стояла на виду у всех, посредине базара и торговала с лотка. Конечно же, ее не могли не заметить. Одни, проходя рядом, что-то шептали на ухо своим женам, другие, бывшие знакомые, как-то удивительно быстро пробегали мимо. А один, слегка подвыпивший, остановился и решил вслух высказать весь накопившийся гнев:
— Жиды, отравили русский народ. Кто им доверил торговать продуктами!
Берта Ароновна прожила нелегкую жизнь и умела за себя постоять. Она вышла из-за прилавка, взяла попавшуюся под руки сетку с картошкой и стала ей дубасить выпившего гражданина.
В конце концов он бросился убегать, но при этом кричал:
— Видите, всех, кого не удается отравить, они пытаются убить ударами по голове.
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Давид Бергельсон.Кто-то написал на заборе: “Бей жидов, спасай Россию!”. Впрочем, такие лозунги “украшали” многие заборы, но мы расскажем о конкретном, ограждавшем Витебскую пожарную команду. Написали крупными буквами черной краской.
Рядом с пожарной командой жило много евреев, но никто не решался подойти и закрасить эту надпись. А вдруг и в этом власти увидят проявление буржуазного национализма.
Наконец, начальник пожарной команды решил перекрасить забор. Но когда высохла краска, сквозь нее снова проступили крупные черные буквы. Несколько раз перекрашивали забор, а надпись, как назло, проступала сквозь краску, как бы напоминая: приукрашивай – не приукрашивай, а сущность остается прежней.
Всюду только и разговоров о врачах-отравителях. В местечке стали говорить, что главврач Богушевской районной больницы Исаак Яковлевич Носовский – американский шпион, заслан, чтобы отравить весь район, и его, то ли уже арестовали, то ли вот-вот арестуют. В сельской местности все быстро обрастает слухами.
Жена Исаака Яковлевича в эти месяцы каждый день встречала мужа с работы, брала под руку и они шли гулять. Ходили по улицам Богушевска, чтобы все видели – главврача никто не арестовывал.
Время было страшное, зато нагулялись и наговорились власть, как молодые.
Отец замечательного поэта Вениамина Блаженного Михл Айзенштадт был человеком далеким от изящной словесности и даже стихи своего сына он воспринимал как какую-то странность. Но случилось так, что к его смерти имеет, пусть и косвенное, но отношение, спор на филологическую тему.
В 1953 году знаток всех наук, великий кормчий Иосиф Сталин, говоривший на русском языке с большими огрехами, решил поставить на место “зарвавшегося академика” Н. Мара и прояснить ему суть великого и могучего русского языка. Сталинские мысли по этому поводу конечно же транслировали по радио. И рабочих минской щетинно-щеточной фабрики, где работал Михл Айзенштадт, вывели на улицу, чтобы они внимательно слушали громкоговорители и не пропустили ни одного гениального слова.
Шел дождь со снегом. Дул резкий ветер. Но люди даже боялись пошелохнуться. А вдруг в этом увидят неуважение к вождю или даже вражескую вылазку.
Михл Айзенштадт продрог и простудился… Врачи не смогли ему помочь.
Матвей Яковлевич Гринберг был детским врачом. В послевоенном Минске его знали многие. Медиком он был, что называется, от Бога. Если с ребенком случалось что-нибудь серьезное: скарлатина, коклюш, корь или воспаление легких – обращались к Матвею Яковлевичу. Знали, что он обязательно поможет. Но почему-то особенно часто звонили в квартиру Гринберга ночью. Наверное, родителям всегда кажется, что болезнь у их детей такая страшная, что до утра вызов врача отложить невозможно. Или Матвей Яковлевич был настолько безотказным, что люди не стеснялись беспокоить его в любое время.
Обычно под утро Гринберг возвращался от больного домой. Пил чай и шел в детскую поликлинику, где работал участковым врачом. До большего не дослужился.
Осенью 1952 года в газетах появились статьи о “врачах-отравителях”. В эти дни дребезжащий звонок в квартире, где жил Гринберг, перестал беспокоить его по ночам. Никто не просил помочь детям. Сначала Матвей Яковлевич не обращал на это внимания. Аресты московский врачей он никак не связывал с собой. Они светила медицины, лечили членов Политбюро, знаменитых писателей, военачальников. Его пациентами были дети. И ни одной жалобы за столько лет работы. За что его трогать?
Но однажды, как раз перед Новым 1953 годом, Гринберг увидел в поликлинике девочку, которую совсем недавно лечил от двухсторонней ангины. Она была с мамой. Матвей Яковлевич подошел и спросил: “С чем пожаловали?” “Что-то опять у девочки горлышко болит”, – ответила мама. “Заходите, посмотрим”, – сказал Матвей Яковлевич и пошел в кабинет.
Ни девочка, ни мама к нему так и не зашли. После приема Гринберг пошел в регистратуру узнать про свою пациентку. Медсестра, опустив глаза, ответила, что мама этой девочки ходила к главврачу и просила перевести их к другому врачу.
Матвей Яковлевич понял, что хоть Москва и далеко, “дело врачей” коснулось и его. Он начал догадываться, почему его перестали приглашать к больным детям. Значит, тоже считают вредителем. Или люди решили, если в их дом придет еврейский врач, значит кто-то подумает, что они не верят газетам, не верят органам МГБ, которые “разоблачили” агентов мирового империализма.
Гринберг понимал, что может сейчас означать для него ночной звонок в дверь. Возможно, позовут к больному ребенку, но, скорее всего, придут его арестовывать. И все-таки он ждал этого звонка. Ему необходимо было услышать слова: “Доктор, помогите”.
4 апреля 1953 года в газетах появилось сообщение, что московский врачей посадили в тюрьму незаконно, что они ни в чем не виноваты. А следующей ночью в квартире Гринберга задребезжал звонок…
Вместе с Львом Ландау работал физик-профессор Румер. Судьбы этих ученых в чем-то схожи. И того и другого посадили в тридцать седьмом году. За что? Умные люди всегда потенциально опасны для власти. Вернулся Румер из мест достаточно отдаленных от Москвы в пятьдесят четвертом году. Пришел в Академию наук и хотел восстановиться на работу. Но его задержали уже на проходной. Вместо паспорта у Румера была справка ссыльного поселенца. Куда только ни ходил ученый, всюду находили предлоги, чтобы не брать его на работу. И тогда Румер, обладавший отменной логикой, но плохо ориентировавшийся в житейских ситуациях, вполне серьезно сказал:
— Пойду устраиваться в закрытый институт системы КГБ.
Все, кто слышал это, начинали тут же волноваться от одного упоминания страшной аббревиатуры и смотрели на Румера, как на сумасшедшего.
А он горячился и доказывал:
— Ну, КГБ точно знает, что я ни в чем не виноват.
Петр Агурок – коренной полочанин. Рано потерял родителей. Воспитывался в детском доме. В 1943 году, после окончания военного училища, Петр Агурок отправился воевать на фронт младшим лейтенантом воздушно-десантных войск. Была в нем военная косточка. Представитель описанной Бабелем, неизвестно откуда взявшейся породы лихих еврейских рубак.
В 1953 году Петр Агурок получил звания майора. В это время из армии стали увольнять офицеров-евреев. Могут Родину международной еврейской организации “Джойнт” продать, – говорили про них. Те, кто придумывал эти мифы, не верили в них сами. Но хорошо зарабатывали, вкусно ели, вволю пили, отдыхали на курортах. И не хотели терять своего места, а тем более не хотели сами становиться зэками. Поэтому с полной убежденностью на лице и в голосе доказывали, что все евреи – враги социализма.
Большинство из тех, кто слушал эти мифы, верил в них. А как не поверить. Если тебе и днем, и ночью, и по радио, и в газетах, и на собраниях – всюду говорят: “Враги, враги, враги…”.
Из части, где служил Петр Агурок, уволили пять офицеров. Все они были евреями. Кстати, приказ об этом подписали 14 марта 1953 года. Разнарядка была дана гораздо раньше, еще при жизни Сталина. Но до воинской части, расквартированной в Молдавии, дошла с двухнедельным опозданием. Кровавый диктатор умер. А дело его по-прежнему здравствовало и побеждало.
В разгар “дела врачей” случился с опытнейшим врачом Львом Гинзбургом казус. Пришел к нему на прием в кожвендиспансер молодой человек с жалобами на многочисленные прыщи. Лев Гинзбург выписал ему необходимые медикаменты и сказал: “А вообще, молодой человек, женитесь, и прыщи пройдут безо всякого лечения”.
Человек был молодой, но очень активный. Он написал жалобу на врача в обком партии. Еще бы, все врачи-евреи – отравители. Видных людей пытались отправить на тот свет. И над ним вместо лечения решили поиздеваться.
В обкоме партии немедленно создали комиссию по проверке жалобы. Понимали, что жалоба глупая и смехотворная. Но попробуй, не отнесись со всей серьезностью, не прояви бдительность. Того и гляди, запишут в пособники.
Комиссию поручили возглавить ректору медицинского института В.В. Богданкевичу.
Этот кристально честный человек в своих выводах подтвердил, что, по научным данным, заболевание молодого человека излечивается с началом регулярной половой жизни. С заключением профессора-дерматовенеролога обком партии не мог не посчитаться. Тем более, что по своему происхождению Богданкевич никакого отношения к “отравителям” не имел.
Льва Гинзбурга оставили в покое.
Другим повезло меньше.
Всюду говорят про беспачпортных бродяг, космополитов.
На одном из заседаний райисполкома к еврею, который еще оставался при должности, подошел его сослуживец и громко, чтобы все слышали, спросил:
— Скажи мне, кто такие космополиты?
Сослуживец был давно не стрижен, волосы на затылке завивались, и райиспокомовский еврей, глядя на него, ответил:
— Космополит – это косматый политик. Не сходишь в парикмахерскую, и тебя к ним припишут.
Шутка нам помогала всегда, когда других способов выжить уже не оставалось. Может поэтому еврейский юмор – это смех сквозь слезы.
Был такой художник Моисей Напельбаум. Между прочим, хороший был художник. Писал в основном портреты. Такая уж участь портретистов, если хочешь быть наверху, спокойно и сытно жить, рисуй портреты вождей или людей, которые обласканы вождями. И Моисей Напельбаум рисовал Сталина, Дзержинского. Эти портреты выставлялись на самых крупных выставках. Приносили художнику славу и деньги.
А в тоже самое время в мастерской, когда художник был в ней один, он писал портрет опального Бориса Пастернака. Это были две жизни художника Моисея Напельбаума.
Многие люди жили тогда в двух измерениях.
Но вот спустя несколько десятилетий, когда уже и художника не было в живых, в Еврейском музее в Нью-Йорке организовали выставку “Евреи России в веке перемен 1890-1990 гг.” И взяли на эту выставку три работы Моисея Напельбаума: портреты Сталина, Дзержинского и Пастернака. В экспозиции разместили эти портреты рядом. И висели они, рассказывая о жизни художника больше, чем самые полные автобиографии.
Слева зайдешь, одного Напельбаума увидишь, справа зайдешь – другого разглядишь.
Л. Ран. “Еврейские писатели”. Моисей Кульбак.Одновременно с фабрикацией “дела врачей” шла подготовка депортации евреев. Для руководства этой акции была создана комиссия по депортации, подчинявшаяся лично Сталину. Председателем комиссии Сталин назначил М.А.Суслова, секретарем – Н.Н.Полякова. Для размещения депортированных в Биробиджане и других местах форсировано строились барачные комплексы по типу концлагерей. Тогда, слава Богу, бараки не понадобились. Сталин умер, подготовку к депортации остановили.
Вспомнили про пустующие помещения в 1956 году. На заседании правительства решался вопрос, где хранить целинный урожай. Амбары строить не успевали. Вспомнили про Биробиджан. И послали туда специальную комиссию, посмотреть на месте что да как.
Бараки, каждый длиной в два километра, стояли на месте. Покосившиеся стены в одну дощечку со щелями, дырявые крыши, выбитые окна. Внутри нары в два этажа. Для хранения зерна помещения были не пригодны, о чем доложили Н.С.Хрущеву.
А для евреев в 1953 году считались в самый раз.
Выступая на XX съезде КПСС, Н.С.Хрущев упомянул о “деле врачей”. Он сказал, что у Сталина не хватило времени довести это тягчайшее преступление до конца. Хрущев говорил про допросы, аресты, пытки, которые проводились по личному указанию Сталина. Но, говоря о “деле врачей”, Никита Сергеевич Хрущев умудрился ни разу не упомянуть слово “еврей”.
Иллюстрация: Коммерсант. Сталин был антисемитом и это исторический факт!
http://mishpoha.org/nomer12/a11.php?ysclid=lrstegbmg1906229873
