Фото: delint.ru
Пермская торгово–промышленная палата совместно с Пермским государственным национальным исследовательским университетом провела круглый стол с участием ведущих пермских ученых, представителей власти, общественных организаций и бизнеса.
Спикером мероприятия стал почетный гость Перми, профессор Олег Фиговский (Израиль), а информационным поводом – презентация новой книги «Инновационные системы: достижения и проблемы», написанной ученым в соавторстве с инженером Валерием Гумаровым, редактором портала Нанотехнологического общества РФ, ответственным секретарем журнала «NBICS–Наука.Технологии».
Олег ФИГОВСКИЙ дал эксклюзивное интервью обозревателю IN.
– Олег Львович, известно, что инновация – это внедренное новшество, обеспечивающее качественный рост эффективности процессов или продукции, востребованное рынком. Что нового вносит в это понятие Ваша с Валерием Гумаровым книга?
– То, что инновация – это еще и конечный результат интеллектуальной деятельности человека, его фантазии, творческого процесса, открытий, изобретений и рационализации.
Ведь если говорить о технических прорывах, то они, на мой взгляд, возможны только тогда, когда за ними стоит инновационная система (ИС). Что она собой представляет, как работает в цивилизованных странах и почему бесполезно говорить о ней там, где для нее нет экономической, общественной и политической почвы, и говорится в нашей книге.
В ней – три основных блока: теоретические аспекты инноваций, представление ИС стран, достигших в этом направлении значительных успехов; конкретные примеры получения продуктов ИС; что мешает продуктивной работе ИС и как повысить их эффективность.
Я и мой соавтор не революционеры. Мы сознаем: внедрять новое помимо воли людей бесполезно. Помочь можно только тем, кто хочет. И потому наша книга – для тех, кто хочет стать активным и успешным участником процесса построения эффективных национальных ИС, а не быть сторонним наблюдателем.
– А каковы условия успешного внедрения ИС?
– В нашей книге рассмотрены конкретные примеры инновационных систем США, Китая, Израиля, России и даже таких маленьких, но эффективных стран, как Южная Корея, Сингапур, Швейцария, Финляндия. И хотя везде условия разные, но есть и общие доминанты.
Первое – это наличие достаточных денег. А второе – должны быть люди, способные внедрить ИС. Они называются инновационные инженеры. К слову, в России их вообще не готовят, нет у вас такой науки, как инновационный инжиниринг. Решающее слово здесь – не столько за государством, сколько за частным бизнесом. Но пока российские олигархи предпочитают вкладывать деньги в спортивные клубы: по большей части – заграничные. И лишь единицы идут со своими капиталами в науку.
– А как вы пришли в науку?
– Я родился 19 апреля 1940 года в Москве, в семье инженеров. А в 18 лет, студентом, уже начал работать в НИИ «Мосстрой». И примерно в это же время осуществил свое первое изобретение «Пластический асфальтобетон», написал монографию «Полиэтиленовые и полиуретановые смолы в строительстве». Чуть позднее стал автором 25 изобретений, включая клей «Бустилат», который впоследствии производился на 20 заводах в СССР.
Получив высшее образование, работал последовательно в лаборатории коррозионной защиты ВНИПИ «Теплопроект», где основал научную школу по химической устойчивости неметаллических материалов. Защитив кандидатскую диссертацию, разработал серию оригинальных составов и структур для монолитных напольных покрытий, сделал более 40 изобретений в области защитных материалов против коррозии.
В 1981 году в научно–исследовательском комплексе «Антикор» разрабатывал материалы для экстремальных условий, включая ядерную и космическую отрасли. Позже преподавал в МИСИ, работал во ВНИИН Минхимпрома СССР. В 1991 году уехал в Израиль, где спустя шесть лет создал НПЦ «Polymate», деятельность которого направлена на разработку новых материалов и процессов их производства, особенно – на нанотехнологические процессы.
– Какова, на Ваш взгляд, ситуация с развитием науки у нас и за рубежом?
– Давайте соотнесем затраты на научные разработки и количество занятых в них ученых к ВВП. Первое место в мире по вложениям в науку занимает Израиль – 4,8 процента. Где–то в конце первой десятки США, а место России – 48–е. Причем, если Израиль вкладывает в науку огромные (соотносительно с его бюджетом) государственные деньги, то США – сравнительно небольшие, и то – только в фундаментальные исследования. А в технологические вкладываются, в основном, люди, частный капитал.
– Почему?
– По сугубо меркантильным причинам. В банках США очень маленький депозитный процент: мои деньги в одном из них лежат под 0,3 процента годовых – это меньше, чем инфляция. А общие накопления среднего класса (не олигархии!) – в 10 раз больше годового национального бюджета страны. Куда девать такую уйму деньжищ?! Естественно, вкладывать в технологические инновационные исследования и разработки, которые, как правило, дают очень хороший профит. Четверть вкладчиков работают с биржей самостоятельно (это – их право), а остальные – через различные доверительные фонды.
Что же касается состояния науки в Израиле, то она развивается на паритетных началах государством и бизнесом: заинтересованы в этом обе стороны. Сегодня в таком развитии явно лидируют химия и медицина, что приводит к возникновению очень интересных инновационных проектов. Например, в сфере медицинской техники с применением 3D–печати.
– Можно ли позаимствовать этот опыт?
– Думаю, что вот такая модель – с участием государства и бизнеса – по идее могла бы работать в России. Но это неминуемо упрется в необходимость подготовки достаточно квалифицированных кадров. На мой взгляд, в таком направлении у вас в последние годы делается немало. Но здесь вам не удается, по–моему, избежать формализма.
Взять хотя бы широко разрекламированную программу «Пять из ста», которая предусматривает вывод пяти российских университетов на мировой уровень. Простите, но я возмущен ею: как это можно сделать целый вуз таким выдающимся?! Выдающимися могут быть только люди или, в крайнем случае, научные школы.
– Как в Китае?
– Да. Там действует программа «Тысяча талантов», по которой через пять–восемь лет нужно подготовить тысячу ученых мирового уровня. Тысячу конкретных людей на полтора миллиарда населения! И эта тысяча определит движение вперед.
Хотя уже сегодня в Поднебесной регистрируется инноваций больше, чем в США.
А одно из объяснений этому то, что в Китае, как и в Израиле, авторство и прибыль от разработки, созданной конкретным ученым, принадлежат именно ему, а не, например, университету, где он работает. Да, вуз предоставляет ему условия для стартапа, дальнейшей работы, но за это ученый платит ему как за услуги: около 25 процентов. А остальное, извините, уже собственность самого разработчика. Такое вот государственно–частное партнерство. И я назвал бы его государственно–честным!
– В Вашей книге много внимания уделено коммерциализации инноваций. А как она, по–вашему, реализуется в России?
– Я бы назвал этот процесс извлечением прибыли из науки. И это вполне оправданно: наука должна кормить своих творцов. А что касается ситуации в России, рискну сказать, что коммерциализация инноваций поставлена у вас не системно.
Причина, на мой взгляд, в том, что в российском научном сообществе и органах власти считают, что этим обязан заниматься сам инноватор, а наше дело, мол, сторона. Но это в корне неверная позиция!
Сошлюсь на опыт Запада: там автор инновации и те, кто создает и руководит стартап–компанией, – они, как правило, разные люди, у которых различны и знания, и опыт. Задача последних – привлечение достаточных инвестиций. Помимо этого, на начальном этапе коммерциализации существенно наличие в start–up компании инновационных инженеров. Они незаменимы: по опыту знаю, что кабинетный ученый создан совсем для других задач, далеких от чисто внедренческих.
И тут неплохо бы возродить отличный опыт советских времен, когда в министерствах СССР эффективно действовала система прикладных институтов. Сейчас их или уже нет, или они дышат на ладан.
– На Ваш взгляд, что нужно сделать руководству страны для исправления положения?
– И снова заострю внимание на том, что остро необходимо начинать подготовку специалистов в области ИС, в частности, инновационных инженеров: их, насколько мне известно, ни один университет в России не выпускает. Правда, начинает заниматься этим Открытый университет «Сколково», где я и мой коллега из Израиля провели первый лекционный курс «Введение в инновационный инжиниринг». Но дело пока развивается крайне медленно. И, конечно же, нужно срочно менять алгоритм и стиль работы действующих институтов развития и, прежде всего, госкорпорации «РОСНАНО», к деятельности которой сегодня возникает много критических вопросов: как у российских журналистов, так и у депутатов Госдумы.
И еще один важный момент. Вспомним, в 1964 году советские физики Александр Прохоров и Николай Басов получили Нобелевскую премию по физике за создание лазера. А третьим лауреатом стал американский ученый Чарльз Таунс. В результате Прохорову и Басову – почет, а Таунс сумел прекрасно коммерциализировать изобретение, создал семь фирм по изготовлению лазеров, стал мультимиллионером. И с тех пор весь мир покупает лазеры в США.
И вот это – уже в российской традиции: вспомним еще, как Маркони «увел» приоритет и коммерциализацию изобретения радио у россиянина Попова: итальянец также стал Нобелевским лауреатом и миллионером.
Почему? Во все времена в России наука оказывается невостребованной государством. Такую незавидную традицию нужно менять кардинально, иначе не будет движения вперед.
– Но, согласитесь, за последние годы в России создана впечатляющая инфраструктура коммерциализации инноваций…
– Согласен, она впечатляет, но только объемами приобретенного научного оборудования. А как оно используется? Максимум на 20–30 процентов в среднем по стране. Отсутствие закупок выходящих из строя деталей, нехватка подготовленного персонала и другие проблемы «омертвляют» эту инфраструктуру.
А созданные бизнес–инкубаторы, технопарки в большинстве случаев срабатывают вхолостую: здесь нет реального финансового обеспечения.
И снова сошлюсь на пример Израиля, где в технологических инкубаторах на разработку проекта даются срок в два года и финансирование до полумиллиона долларов. Из этих денег треть предоставляет государство: не как банковский кредит, а как ссуда, которую получатели не обязаны возвращать в случае неудачи.
– Олег Львович, а каково Ваше мнение о состоянии пермской науки?
– К сожалению, не успел как следует с ним ознакомиться. Из того, что знаю, это то, что в ПГНИУ есть перспективное направление профессора Олега Пенского, который уже 12 лет занимается разработкой математической теории и алгоритмов поведения роботов с неабсолютной памятью.
Далее. В этом же классическом университете, на ученом совете, я впервые услышал о наноминералогии, и это мне показалось очень интересным, достойным дальнейшей разработки.
– Как Пермский край может быть интегрирован в глобальный инновационный процесс?
– Самое худшее – это давать рецепты. Сегодня я час беседовал с ректором ПГНИУ, два часа делал доклад на ученом совете университета. Теперь – мяч на стороне пермских ученых. Они должны подумать, что и как они смогут сделать. А я со своей стороны смогу тогда предложить им что–либо конкретное.
Иллюстрация: biznesbrend.ru
https://delint.ru/zemlyaki/9547-izvlekayte-pribyl-iz-nauki.html
