Беседа с доктором медицинских наук, писателем, поэтом
Марком Тверским.
Мне, как журналисту, неслыханно повезло. Около трёх лет назад я пришла в Хайфскую литературную студию «Анахну», где встретила людей разных профессий, но страстно увлечённых творчеством. В основном, конечно, поэзией и прозой. Отложив на время другие темы, я переключилась на подготовку интервью с наиболее интересными для меня коллегами по литературному цеху. Эта встреча – с доктором медицинских наук, членом Союза русскоязычных писателей Израиля, руководителем студии Марком Тверским.
– Марк, первый вопрос к Вам, как к врачу. Демокрит, этот великий грек, однозначно утверждал, что не считает истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме. Вы согласны с ним?
– У меня на эту тему даже есть четверостишие: В наш меркантильный двадцать первый век/ Лирический герой на ладан дышит,/ И ни один нормальный человек/ Стихов не пишет.
– А вот Аристотель полагал, что под влиянием приливов крови к голове (надо полагать, он имел в виду нарушение психики) многие делаются поэтами, пророками или прорицателями. Вы – большой знаток не только вообще поэзии, но и биографий, жизненного пути писателей и поэтов. Много ли среди них тех, кто страдал расстройством психики? Исключая общеизвестные факты о Гоголе, Достоевском…
– Ну, далеко не все, у кого расстройство психики, становятся поэтами. Однако писателей и поэтов, у которых наблюдалось расстройство психики, не счесть: Батюшков, Баратынский, Некрасов, Гаршин, Надсон… Ближе к нашему времени: Блок, Сологуб, Маяковский, Есенин, Лебедев-Кумач, Фадеев, Высоцкий. Даже всеми уважаемый Твардовский страдал запоями.
– По мнению итальянского учёного, профессора судебной медицины, знатока литературы и лингвистики Чезаре Ломброзо, больных и гениев объединяет болезненная впечатлительность. И тщеславие – тоже из ряда вон выходящее… А как с этим на ваш взгляд врача, отдавшего медицине 46 лет?
– Думаю, что Ломброзо был прав, когда в своей знаменитой книге «Гениальность и помешательство» написал, что гениальность – это один из видов умопомешательства. Не зря ведь у гениальных людей (виновата генетика) дети и ближайшие родственники часто страдают безумием. У гениального хирурга и педагога Николая Ивановича Пирогова это были родная сестра и один из сыновей. У Бетховена – мать и все его братья и сестры.
– Помогает ли Вам профессия врача глубже и правдивее раскрывать образы героев ваших произведений?
– Думаю, что это зависит не от профессии, а от наблюдательности и жизненного опыта, хотя, конечно, любая профессия накладывает свой отпечаток на образ мыслей.
– Не всегда надо отождествлять героев произведений (их чувства, поступки и переживания) с автором. И всё же читателей так и тянет увидеть за ними авторскую судьбу. Ваша повесть «Путешествие в Тимну» – не относится ли она к таким?
– В американском литературном журнале «Время и место» я напечатал большой рассказ «Как я не стал дворником на Жилянской улице». Там главный герой – это я сам. А что касается повести «Путешествие в Тимну», то там дан собирательный концентрированный образ русско-еврейской женщины поколения наших матерей. Надо сказать, несчастного поколения. После голодного детства, совпавшего с первой мировой войной и революцией, этих людей в тридцатые годы стукнули по голове идеологической дубиной, и многие из них так и не излечились от сотрясения мозга. А ещё на их долю выпало пережить Холокост, советский государственный антисемитизм, послевоенные чистки, борьбу с безродными космополитами и врачами-отравителями. Для одного поколения – больше, чем достаточно.
– Союз русскоязычных писателей Израиля. Что даёт Вам членство в этом Союзе? Я имею в виду не материальные блага, коими пользовались те, кто состоял, скажем, в Союзе писателей СССР (здесь они просто не предусмотрены), а творческие возможности.
– Я с детства мечтал стать писателем. Выбрал профессию врача по настоянию моего мудрого папы, который прекрасно осознавал, в какой стране живем. Папе пришлось познакомиться и с немецким лагерем, откуда он сбежал в партизаны, и с советским, откуда сбежать было некуда. И там, и там легче всего выжить врачу. Однако с писательством я не расставался. Было несколько удачных публикаций в советской периодике. Но очень скоро меня перестали печатать, потому что и тематика, и авторский подход к событиям не устраивали редакторов. Рукопись книги «Тропой Гиппократа» о трагедии врачей, причастных к открытию наркоза, у меня вообще конфисковали при обыске. Однако эта тема продолжала волновать. Работая в США (1983-1984), я посетил все памятные места, связанные с историей обезболивания, и написал книгу заново. Свои стихотворные тексты я как-то ещё в Киеве показал светлой памяти поэту Риталию Заславскому, с которым был дружен. Ритик сказал, что, если я собираюсь поехать на Ближний восток, а не на Дальний, то мне лучше всего бросить сочинять крамолу и заняться наукой. Я внял этому совету и сел писать кандидатскую диссертацию, хотя, конечно, ни в аспирантуру, ни в ординатуру меня не приняли. А членство в Союзе писателей Израиля никаких материальных благ и прочих привилегий не даёт. Причастность к этому творческому союзу является, своего рода, знаком качества на плодах литературных опытов. А это, согласитесь, немало.
– Безусловно, с этим нельзя не согласиться. Я, например, своё членство в APIA тоже рассматриваю и как особую ответственность, и как требовательность к качеству материала. А вот скажите, Марк, что для Вас руководство литературным объединением?
– В первую очередь, возможность общаться с коллегами по литературному цеху, делиться опытом, учить и учиться. Я пришел в студию в 2001-ом году. За прошедшие годы многие студийцы творчески выросли, издали книги, стали членами Союза писателей. Как руководитель, я ко всем стараюсь относиться одинаково и никого выделять не хочу. Беда, что в студию часто приходят люди, не имеющие понятия о том, что такое поэзия. Такие худо-бедно зарифмуют передовую статью газеты и считают, что создали литературный шедевр. Им я всегда говорю: чтобы писать музыку, надо сначала выучить ноты. В поэзии тоже есть ноты, не выучив которые, нельзя начинать писать, потому что ничего путного не получится.
– Далеко не каждый из студийцев правильно реагирует на критические замечания. Правда, и замечания эти не всегда бесспорны. Но даже Эйнштейн признавал, что его выводы ошибочны на девяносто девять процентов! Как вы относитесь к критике и насколько она полезна в творчестве?
– Критика должна быть доброжелательной и направленной на текст, а не на автора текста. А что касается меня лично, то я всегда пользуюсь пушкинским принципом: «хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай».
– С вашим приходом к руководству объединением стал издаваться альманах «Хайфские встречи». Какие трудности испытываете в связи с этим?
– Трудности, прежде всего, заключаются в том, что творческие люди ранимы. Зачастую отказ поместить в альманахе слабое произведение авторы воспринимают как личную обиду. Однако и я, и члены редколлегии Юра Лейдерман, Марина Симкина и Евгения Босина принимаем эти удары спокойно и не поступаемся принципами в угоду авторскому самолюбию. Отсюда – и высокое качество наших альманахов.
– Не без вашего участия появилась ещё одна площадка для публикации наших литературных работ…
– Вы говорите о газете «Интеллигент», которая выходит попеременно в Москве, Санкт-Петербурге, а последнее время даже в США. У меня действительно сложились хорошие творческие отношения с учредителем этой газеты Сергеем Львовичем Пашковым, который, по моей рекомендации, охотно печатает наших студийцев. Это приносит пользу и нам, и вместе с тем повышает престиж газеты. Нашу главную интеллектуальную ценность – русский язык, никакие антисемиты у нас не в силах отнять. Поэтому встречи с русскоязычным читателем в метрополии для нас всегда праздник.
– Вы – писатель-прозаик и поэт-юморист, автор девяти книг. И более всего тяготеете к жанру пародии. Почти ни один номер русскоязычной газеты «Секрет» не обходится без публикации ваших пародий. Скажите, Марк, кого и какие стихи Вы более всего любите пародировать и какой отклик находят эти пародии у тех, кто взят «на мушку»?
– Чем сильнее поэт, тем пародия получается лучше и острее. Рифмующих графоманов я стараюсь обходить стороной, чтобы не стрелять из пушки по воробьям. Если пародируемый автор находится в пределах досягаемости, я обычно звоню и читаю ему пародию. Дураки обижаются, начинают ругаться и оскорблять. А умные вместе со мной улыбаются. Ведь пародия – это, в первую очередь, реклама. А реклама не помешает никому. Даже знаменитым не помешает, а мало кому известным – тем более. Пародируют, значит не прошли мимо, заметили. А это для пишущего – главное.
– Писать пародии, не обладая чувством юмора, наверное, невозможно. Как это чувство помогает Вам в жизни?
– Плодит врагов. Потому что далеко не все способны понять шутку.
– С января 1974 года Вы в Израиле. И, наверное, ни разу не пожалели, что уехали из Киева? Ведь именно здесь вы первый из врачей-олим семидесятых годов стали заведующим отделением больницы, в Соединённых Штатах Америки защитили докторскую диссертацию. Известно, что попытка сделать это в Киеве не увенчались успехом – мешала пятая графа.
– В Киеве меня на предварительной защите кандидатской диссертации, можно сказать, почти завалили. Спас положение мой научный руководитель профессор Анатолий Иванович Трещинский. А в Москве в Институте хирургии имени А.В.Вишневского защ ита прошла успешно. После этого моя врачебная зарплата увеличилась на восемь рублей и семьдесят копеек в месяц. Ни на научную, ни на педагогическую работу меня не принимали. Национальность у меня была плохая. В США я окончил с красным дипломом Fellow in Research, что адекватно (а скорее – выше) русскому диплому доктора медицинских наук и открывает прямую дорогу получить звание профессора.
– Не расскажете ли, хотя бы коротко, о своём профессиональном пути в медицине?
– Начинал я участковым терапевтом в Дарницкой поликлинике. Лечил от ангины и выписывал больничные листы. Потом уговорил заведующего хирургическим отделением перевести меня в хирургию. Однако работать поликлиническим хирургом и удалять вросшие ногти – для меня та же скука, что и в работе участкового врача. Была единственная возможность работать в стационаре, а не в поликлинике – стать анестезиологом. На курсы в институт усовершенствования врачей меня послать не хотели. Я перешел работать на ночные дежурства по неотложной помощи, а днем ходил в клинику торакальной хирургии профессора Авиловой и на рабочем месте учился у опытных анестезиологов искусству обезболивания. Через два месяца вернулся в Дарницу уже в качестве анестезиолога. А официально курсы специализации по анестезиологии в клинике профессора Амосова окончил только через год – в 1964 году и получил соответствующее удостоверение. В тридцать три года я уже был врачом высшей категории и ученым секретарём Украинского общества анестезиологов. Председателем общества был профессор Анатолий Иванович Трещинский. Я в то время заведовал отделением в Украинском институте экспериментальной и клинической онкологии и работал над докторской диссертацией. Государственный антисемитизм в СССР меня угнетал, и я решил эмигрировать. В те годы это было связано со многими трудностями. Меня клеймили позором как предателя, мою дочку перед строем исключили из пионеров. Но, слава Богу, нас выпустили. В Израиле я начинал в больнице «Ихилов». Получил статус постоянства. В 1976 году по рекомендации медицинского факультета Тель-Авивского университета прошёл по конкурсу на должность заведующего отделением в больницу «Зив» в Цфате, где заведовал не только анестезиологией, но и отделением интенсивной терапии (типуль нимрац клали). Через двадцать пять лет, в сентябре 2001-го года по состоянию здоровья вышел на преждевременную пенсию.
– Вы много лет по совместительству были в Цфате научным руководителем и директором курсов профессиональной ориентации для врачей-репатриантов. Готовили их к экзамену на право работать по специальности в Израиле. Ваши выпускники сдавали экзамен успешнее, чем на соответствующих курсах в Хайфе и Тель-Авиве, хотя там курсами руководил медицинский факультет со всеми профессорами, а в Цфате вся нагрузка ложилась на вас. Чем Вы это объясняете?
– Тем, что в Хайфе, Тель-Авиве и Беэр-Шеве врачей-репатриантов учили медицине. А этому научить за шесть месяцев невозможно. А мы в Цфате учили врачей сдать экзамен. Это, как говорили в Одессе, две большие разницы.
– Профессор Габриэль Гурман написал на иврите и английском книгу о двенадцати выдающихся анестезиологах Израиля, где один из очерков – о Вас. Ваша биография помещена в американской энциклопедии «Кто есть кто в медицине и здравоохранении». За какие заслуги такой почет?
– Я написал четыре монографии по специальности (две в соавторстве) и опубликовал 56 статей в ведущих англоязычных медицинских журналах. Вероятно, это сыграло роль в том, что моё имя не обошли стороной.
– В медицинских учебниках и в специальных журналах до сих пор есть ссылки на ваши научные публикации. Не могли бы вы вкратце рассказать о своей научной работе, что именно было предметом ваших исследований?
–. Я исследовал в основном различные стороны действия анестетиков на организм. Здесь надо сказать, что всеми своими успехами в области экспериментальной медицины я обязан своему научному руководителю в США профессору Симону Гельману. Под его руководством я изучал влияние некоторых анестетиков на изолированные ткани. В качестве модели для изучения был взят изолированный отрезок тонкой кишки. Первые опыты у меня не получались. Методика казалась слишком сложной и невыполнимой. Но я не привык к тому, чтобы у меня не получалось. И в работе, и в учёбе мне всё всегда давалось легко. А тут я был в отчаянии. Хотел все бросить и вернуться домой в Израиль.
Профессор Гельман, крупный учёный, эрудит и человек высокой культуры, как мог, успокаивал. Его тактичное отношение ещё больше угнетало. Было бы легче, если бы он обругал и накричал. К ругани и оскорблениям я привык и в России, и в Израиле. К сожалению, и сам иногда в отношениях с коллегами терял выдержку. А профессор Гельман спокойно указывал на «типичные для новичка» ошибки и объяснял, как их избежать. В конце концов, я справился, и методика заработала. Там же, в США, судьба свела меня с выдающимся фармакологом профессором Игорем Кисиным. Кисин научил меня методике изучения взаимодействия лекарств. Когда врач выписывает больному два лекарства (или больше), действующие на одни и те же рецепторы, не всегда эффект соответствует простому арифметическому сложению, как два плюс два равно четыре. Иногда эти лекарства действуют, как антагонисты, и тогда два плюс два будет три или меньше. А если эти лекарства усиливают эффекты друг друга, то два плюс два будет пять, шесть и даже больше. Подобные исследования имеют большое практическое значение. Естественно, что результаты этих работ охотно печатали медицинские журналы и в США, и в Англии. Я мог бы рассказать и о других моих научных исследованиях, но вряд ли стоит перегружать вас специальной терминологией. К сказанному добавлю только, что я, опять-таки при содействии профессора Кисина, разработал методику уменьшения послеоперационной боли в ране. Эта методика получила широкое распространение. Я даже из Бразилии получал благодарственные письма от коллег.
– У Вас есть американский диплом. Вы закончили докторантуру в США. Почему не остались там?
– Когда я приехал на работу в Алабаму (UAB), в университетской многотиражке напечатали об этом сообщение. Из тридцати профессоров на кафедре анестезиологии пятеро были евреями. В первый же день они все пришли знакомиться со мной. Через минуту они обо мне забыли и стали рассуждать, антисемит ли шеф кафедры знаменитый профессор Эдвард Эрнест. Трое говорили, что да, антисемит, потому что «они все антисемиты». А двое утверждали, что не антисемит, потому что «он ко мне хорошо относится». Когда, полностью выполнив программу, я сказал, что возвращаюсь в Израиль, на меня посмотрели, как на сумасшедшего, и спросили, почему? Я сказал, что не хочу чтобы «ко мне относились». В Израиле я сам ко всем «отношусь», а как «ко мне относятся», меня не волнует, и я об этом не думаю.
– А с кем из известных писателей Вы лично знакомы и как они, прямо или косвенно, повлияли на успех в вашей литературной деятельности?
– Я живу в сравнительно небольшом поселке (Зихрон Яков) и практически ни с кем не общаюсь. Два раза в месяц бываю в Хайфе на собраниях нашего литературного объединения. Есть у меня в Израиле несколько друзей из прошлой жизни. Это одноклассники и те, с кем делал первые шаги в специальности. Но мы живем в разных концах страны и встречаемся редко, в основном, по праздникам и на днях рождения. А так – перезваниваемся. Из известных писателей я регулярно общаюсь по электронной почте с Наумом Сагаловским. Когда-то мы учились в одной школе (№34 г. Киева). Он на два класса старше. Наум – один из лучших поэтов русского зарубежья. И не только зарубежья. Я горжусь дружбой с ним.
– Говорят, что природа «отдыхает» на детях. Это неправда. Ваша дочь оказалась талантливым специалистом в области точных наук.
– Мои самые лучшие произведения – это две моих доченьки. Старшая – профессор математики и редактор Канадского математического журнала. Она заведует кафедрой методики преподавания математики на педагогическом факультете университета в Ванкувере. В своё время в Израиле для неё не нашлось академической должности. Пришлось искать работу за океаном. Младшая дочка имеет вторую степень по педагогике. Работает учительницей в Нью-Йорке. Её муж после окончания доктората по социологии в Хайфе и постдоктората в США не мог найти место ни в одном из университетов Израиля. Дочка вслед за ним вынуждена была уехать. Сегодня он – профессор американской военной академии «Вест пойнт». Обидно, что Израиль теряет такие кадры.
– А теперь и внук…
– У меня четыре внука и одна внучка. Старший внук завершил докторат по математике и получил место профессора в University of Phoenix. Его зовут Дов Цацкис. Он написал книгу, которая называется «Сonsidering Symmetries of the Middl Levels Problem». Книгу издал Prince George-университет, и в математических кругах она получила положительные отзывы. Я читал, но ничего не понял – слишком много формул и графиков. Между прочим, когда мой Довинька проходил собеседование в университете Сан-Диего, где некоторое время работал, интервьюер его спросил: «Вы как-то связаны со знаменитым профессором Риной Цацкис?» Довинька ответил: «25 лет тому назад я был с ней связан пуповиной. Но пуповину разрезали».
– Не возникает ли мысль о переезде к дочери в Канаду, страну более благополучную, чем Израиль?
– В Израиле я чувствую себя комфортно и, как я уже сказал выше, не хочу, чтобы «ко мне относились». К детям в США и Канаду мы с женой ездим ежегодно. Младшие внуки летние каникулы, как правило, проводят в Израиле. А старшая дочка бывает в Израиле, как минимум, два раза в год. Она ведет семинары в Технионе и её приглашают читать лекции. Жаль, конечно, что внуки растут без бабушек и дедушки. Но они уже в том возрасте, когда бабушки им не нужны.
– Помнится, в одной из творческих поездок завязалась дискуссия о «левых» и «правых» в политике. Вы были непреклонны в своей позиции, не совпадающей с позицией многих. Каким видится Вам будущее нашей страны?
– Я опасаюсь, что политика удерживания территорий превратит Израиль в двунациональное государство с арабским большинством. Ведь у меня и у Вас по двое детей, а в арабских семьях – по десять.
– Вспоминаю нашу поездку в Дюссельдорф на Международный поэтический турнир, где Вы стали лауреатом. В один из вечеров у камина мы с друзьями читали посвящённую Вам «Оду благодарного народа», где были такие строчки: «Что ему «viva», что ему «браво» – / Есть у него настоящая Слава»? Это о вашей супруге Славе. Она инженер, а не врач. За 55 лет, которые вы прошли по жизни вместе, она научилась разбираться во многих вопросах медицины. А как помогает она в вашем писательском деле?
– Ксантиппа, жена Сократа, упрекала мужа, что он занимается философией и не помогает ей по хозяйству. Моя жена меня ни в чем не упрекает. Она первой читает всё, что я пишу. Если не нравится, не стесняясь, говорит. После перепечатки тщательно вычитывает тексты, исправляет описки. Думаю, что требовать чего-то большего нельзя.
– Вы часто с супругой бываете в зарубежных поездках. Как они подпитывают ваше писательское воображение?
– Никак, только отвлекают от работы. Я устаю от этих поездок, но из-за уважения к жене не могу отказаться – ездить одна она не хочет.
– Марк, есть ли у Вас, как у врача и как у писателя, секреты и правила, помогающие держать руку на пульсе нашего здоровья и на пульсе времени? Есть ли у Вас своя, некая неоспоримая формула жизненной позиции?
– Принимать как можно меньше лекарств. Прибегать к ним только в случаях крайней необходимости. Не заниматься самолечением. Помнить, что вес человека зависит в большей степени от наследственности, чем от составляющих съедаемой пищи. Не подсчитывать количество калорий, а есть всё, что по вкусу, и ни в коем случае не переедать. Не насиловать себя физическими нагрузками. Хочу напомнить, что Гарт Гилмор, который в своё время написал мировой бестселлер «Бег ради жизни», умер в 47 лет во время утренней пробежки.
– Да, трудно возразить этому, потому что наше здоровье – это и залог долголетия, и радость творчества, и возможность следовать своим жизненным установкам. Я Вам желаю именно такого здоровья, и ждём ваших новых книг.
– Спасибо, Лариса.
Автор: Лариса Мангупли.
Иллюстрация: arfadavida.com
