Фото: club.berkovich-zametki.com
Автор: Михаэль Юрис, лауреат международных литературных премий
Повесть
От автора
Бог – жестокое существо вселенной.
Его жестокость ни с чем не сравнить в нашей жизни, жизни выживания. Где он был тогда, когда были уничтожены более шести миллионов евреев, включая полтора миллиона детей и младенцев и лишь только потому, что они были евреи?
Он властвует над всей вселенной, которую мы воспринимаем или не воспринимаем в узком понимании нашего мира. Его власть безгранична и жестока. Так какова его логика?
В библии пишут , что Бог приказал жить и размножатся.
А для чего? Чтобы пришли фашисты, антисемиты и всякая другая сволочь, что бы уничтожать его? И все это из-за зависти к великому еврейскому народу, давшему человеческой цивилизации Библию, Веру в одного Бога, Десять заповедей, не говоря уж о его существенном вкладе в мировой прогресс…
Почему всем живым миром, включая флору и фауну, правит жестокость?
Неужели насилие над людьми, над животным и растительным миром – это закон повседневной жизни на нашей планете, называемой Земля? И чей этот закон? Закон Бога? Закон Природы?
А если это так, так какой смысл выживания человечества на нашей планете, изучение космоса, сохранение животного мира, растений и исторических ценностей человеческого бытия?
Извините, но я не знаю! И, наверное, никто этого не знает!
Возможно, никто и никогда этого знать не будет! Возможно такова она — истина Природы! И вероятно, поэтому, в ней и скрывается вся наша трагедия! Трагедия разума…
Предисловие.
Память возвращает меня в раннее детство. Мир мой представлялся мне огромным и непонятным. Помню мельком Черновцы, поселок Заболотов, в Западной Украине. Поселок маленький, всё у всех на виду. Речка Прут. Невзрачная летом, но полноводная весной.
Помню, как её большие волны, затапливали часть поселка, неся с собой все: щепки, доски, животных.
Помню, как однажды унесла человека. Несла, несла, а потом как накрыла волной, так только рябь осталась, одна рябь и только…
Помню день смерти Сталина. Слезы на глазах у матери и отчима.
Почему все плачут? Он нам что, родственник?
Отчим не отвечал, а мать сказала, что он наш общий отец, отец всей страны. Не понимаю, почему у меня так много «отцов»…
Потом школа, эмиграция… А что было «до»?..
Таинственное прошлое представало передо мною в образе моего родного отца, которого не знал. Подозреваю, что и моя мать не успела его познать. Давно и бесследно исчезнувший из моей жизни, он изредка всплывал в её рассказах. Но не это важно.
Важно, что благодаря им я существую! Я плод их любви. Первой любви…
Кто он был? Чем занимался? Что его волновало?
Сегодня, собрав крохи информации и документации от очевидцев, родственников, друзей моего отца и ссылаясь на них, я постараюсь описать, как выглядят в моем понимании вещей те события, которые привели к его трагическому исчезновению…
Фото: nu-44.ru
Грозное начало
Вставай страна огромная ,
Вставай на смертный бой!
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой…
Август 1939 год…
Исторические события. Западные части Украины и Бессарабии попадают под Советский режим. Молодая пара, полна энтузиазма и любви, женится, оставляет свое местечко Бричево в Бессарабии и отправляется в город Донецк, строить «светлое будущее» для грядущих поколений…
Прошло два года…
И тут вспыхивает война! «Великая Отечественная » 1941 года.
Самое не подходящее время для моего появления в этом жестоком, не знающей пощады, мир…
Итак, первые дни этой войны…
Немецкие полчища прут на Восток. Газеты и радио полны сообщений об их зверствах со всеми порабощенными ими народами.
Самые жуткие подробности приходят со слухами, из которых наше восприятие особо выделяет ненависть фашистов к евреям.
Страх, противный неотступный страх преследует моих молодых родителей днем, и ночью. Многие родственники, друзья и соседи покинули родные места и уехали, куда глаза глядят.
Улицы Донецка стали пустынными. Вид грузовиков, на которые грузили домашний скарб, обострял страх и тоску.
Страх толкнул моих родителей обратно на запад, в надежде встретить близких и родных…
По пути отца арестовывают за «дезертирство». Вместо расстрела его определяют в штрафной батальон.
Мать изредка получала от него письма, где он под строгой цензурой рассказывал о своей дальнейшей судьбе…
После краткой военной подготовки, дивизию отца бросили на Белгород и на Харьковское направление, где после ожесточенных боев, остатки дивизии попали в окружение вблизи города Изюм.
После этого — весточек от отца мать больше не получала…
Лишь к концу войны ей прислали сухое официальное сообщение из Москвы:
» Ваш муж, рядовой красноармеец, в борьбе за Отечество пропал без вести».
Фото: turkaramamotoru.com
Глава первая.
Преисподняя
… Ночью под моросящим дождем, смешанным со снегом красноармеец Лев стоял в колонне таких же, как и он, голодных и заросших щетиной солдат.
Они стояли на набережной большого озера неподалеку от местечка Изюм. Отсюда под покровом ночи их должны были перегнать на запад. Стояли долго. Садиться было запрещено. Наконец, бесконечная колонна тронулась.
Усталые, голодные, дрожа от холода, утопая в грязи под наблюдением фашистских охранников, шли солдаты потерянной дивизии на Запад. Шли не как победители…
Ночь была глубокая. Ее тьма окутала густым покрывалом ветви елей. Вскоре она легла и на сугробы. Небо заволокло темной тучей.
Пошел густой снег, мокрый и холодный. Он падал большими крупными хлопьями, засыпая глаза, забираясь в открытые от напряжения и усталости рты. Колонна двигалась ускоренным шагом всю ночь и весь следующий день. Многие падали. Все чаще и чаще звучали выстрелы охранников. Добивали упавших…
После длительного перехода колонна военнопленных остановилась возле стационарного лагеря. Это был один из многих концлагерей, которыми щедро наградил фюрер порабощенные народы Украины.
Все стояли и глядели, как начальник транспорта передавал колонну военнопленных эсесовцу, одетому в черную форму шарфюрера.
А тот слушал его с откровенным выражением отрешенности и брезгливой скуки. Очевидно, и настоящая жизнь, и человечество — все это было для шарфюрера где-то далеко, а здесь он считал, что его окружали вонючие отбросы. Но ничего не поделаешь, такая работа. Да и чем она плоха? Лучше здесь, чем воевать на фронте! Наверное, он так думал.
Шарфюрер посмотрел на сапоги первой шеренги, вернее, на то, что осталось от сапог, и что-то мрачно пролаял на немецком языке.
Охранники окружили пленных со всех сторон. Раздалась команда, которую никто не понял. Пленные начали поворачиваться то направо, то налево… Поднялась суматоха.
В задних рядах охранники – здоровые лбы в шлемах, напоминающих перевернутые горшки; били замешкавшихся прикладами.
Вместе со всеми Лев подбежал к огромному, красно-каменному зданию, обсаженному деревьями. Кроваво-красный флаг империи Третьего Рейха лениво плескался над крыльцом.
«Наверное, здесь до войны, располагалось учреждение НКВД, или что-то подобное», – решил Лев.
На крыльце, подбоченясь и нетерпеливо играя прутом, выжидал молодой эсэсовец. Он был без фуражки, воротник с серебряными молниями расстегнут.
Когда вся колонна, наконец, «успокоилась» и аккуратно выстроилась в четыре шеренги перед ним, он произнес речь:
– Вы, аллес*, – начал эсэсовец, сверкая льдистыми глазами, на самом что ни есть русском языке,– слушать сюда! Сейчас я вам
кое-чего скажу, а больше с вами никто разговаривать не будет.
Вы больше не люди, а свиньи, поняли?
Все поняли, еще бы не понять. Дальше следовало несколько непонятных лающих фраз.
Оратор сплюнул и продолжил:
— Вы принадлежите Германской империи, тут вас научат работать, ленивые свиньи… Кто работает – тот живет, кто саботаж – тому капут! Ясно? Это вам не Россия! – оратор шмыгнул носом.
– А теперь слушай сюда… Сейчас будут записывать анкетные данные. Каждый подходит к господину офицеру, вот там, в канцелярии и громким голосом отчетливо говорит, где родился, где крестился!
Политруков нет? Жидов нет? Если есть, то чтобы сразу сказали, а нет, то хуже будет!
После этих слов оратор, расставил ноги и громко высморкался наземь.
Пленные, грязные и обросшие бойцы, в рваных шинелях и в пилотках с которых были сорваны звездочки, молча наблюдали за этой мерзкой сценой. Потом все по очереди стали входить в здание, оцепленное немецкими автоматчиками.
Два автоматчика стояли при входе. Внутри по обе стороны длинного коридора были двери с табличками. За первой дверью стрекотала печатная машинка. Каждый пленный должен был постучать в эту дверь, войти, снять верхний убор и рапортовать.
Лев постучал и вошел в эту комнату. В комнатушке было жарко, топилась печь, на окне — решетка, под потолком горела яркая лампочка, хотя на дворе еще день.
Немецкие администраторы «трудившиеся» за длинным столом, не соизволили даже взглянуть на вошедшего.
Один стучал на машинке, другой перелистывал списки.
Им было совершенно безразлично, кто стоит перед ними.
– Имя, – рявкнул первый из сидевших, не поднимая глаз, как видно их начальник.
– Лев Михайлович.
– Национальность!
– Еврей.
– Век! Век!* – процедил фашист и с ненавистью посмотрел на него.
Подошел автоматчик и, ткнув пленника стволом в спину, заставил его выйти из комнаты и бежать в другой конец коридора.
Там уже стояли десятки еврейских военнопленных. Лев стал в очередь, у большого окна.
Через окно были видны вход в двухэтажное каменное здание, вахта с караульной вышкой и большие чугунные ворота.
На воротах, сквозь большое зарешеченное окно виднелись уходящая вдаль каменистая дорога, плоские здания бараков и площадь.
На караульной вышке стоял часовой. Его круглая немецкая каска выделялась на фоне хмурого, серо-белого неба.
После «регистрации» Льва вместе с группой еврейских военнопленных погнали к центральным воротам. Надсмотрщики с палками в руках, словно сфинксы, застыли при входе.
Каждый узник хотел как можно скорее проскользнуть мимо них.
Когда несколько сот человек захлестывает такое желание, обычно страдает дверь. Но здесь страдали больше спины, и «бедняжки» — палки вскоре были сломаны об них.
«Куда же мы попали? В сумасшедший дом или к черту на рога?» – промелькнула мысль у Левы. Еле дышавших и смертельно уставших военнопленных привели к длинному бараку.
Из него вышел фашистский молодчик и, на ломанном русском, буркнул что-то об обязанностях, а потом о предстоящем «деле».
Оказывается, их привели в «баню». Тут новичка ждали обычно с нетерпением, которому легко было найти объяснение:
здесь над ним совершали целый ряд «важных обрядов».
Придя в обшарпанный барак, именовавшийся «баней», новичок представал перед глазами, сидевшего за отдельным столиком унтершарфюрера СС. Он распоряжался одеждой, обувью и чемоданами узников. Новичок должен был отдать ему деньги, золото, часы, авторучки и прочие ценности. Деньги и ценности не записывались.
Все остальное тщательно регистрировалось, а узник подписывал.
Продукты и курево, привезенное новичками, все без исключения шло в пользу банной команды. Потом всех «старательно» стригли под машинку, где только нашли волосок.
Узники становились голыми, как Адам в раю. «Но где рай, а где мы?» – подумал Лев. Опрыскали всех какой-то вонючкой, так сказать, продезинфицировали. Затем всех, как стадо, погнали через холодный душ. Многие и намокнуть не успели. Официально считалось, что все мыты.
После «купания» погнали в предбанник. Здесь совершался ритуал выдачи мрачного барахла неопределенного цвета, официально называемого бельем.
Облаченных таким образом всех военнопленных загнали в жилой барак номер 13. Это было длинное помещение, битком набитое трехэтажными «кроватями» шириной 80-90 сантиметров.
На каждом этаже спали две «персоны». Иногда здесь приходилось помещаться трем – четырем, а то и большему числу арестантов.
Кровати были оснащены матрацами, наполненными трухой, а также необъятным количеством вшей, блох и клопов, число коих, казалось, неустанно увеличивалось. Очутившись в такой кровати, Лев, наконец, почувствовал себя «почетным гражданином» этого концлагеря.
Смертельная усталость брала свое. Постепенно утихли ругань и стоны. Никто больше не чертыхался. Но сон не шел. Холодно. Тесно.
В выбитые окна барака врывался морозный ветер. Заключенные лежали полуголые, голодные и изнуренные.
Вдруг что-то начинает копошиться на шее, впивается в бок, ползет по коленям. Руки тянутся к месту подозрительной возни и выволакивают какое-то насекомое, не то грязно-белое, не то серое.
» И откуда столько мерзости берется?» – вздохнул Лев.
«Эх, Эх. Это напрасный труд! Здесь этого ползучего добра видимо-невидимо, всего не передавишь. Надо, стиснув зубы, не обращать внимания на них», – подумал он и прикрыл глаза.
«Кто знает, сколько сил потребует грядущий день».
Усталость взяла вверх, и Лев забылся беспокойным тревожным сном без сновидений…
Фото: mir-vpechatleniy.ru
Глава вторая
Только бы выжить…
Лагерь, в который попал Лев, официально назывался «SOBIBOR».
Он был расположен в Полтавской области и был далек от посторонних глаз и ушей. Поселков в окрестности не было. Их просто сожгли.
В лагере царил один закон: никто в мире не должен знать, что творится за колючей проволокой. Из него живым никто не выходил.
Не случайно после войны в захваченных документах этот лагерь значился:
«Vernichtungslager» – лагерь уничтожения.
Лагерь был разделен на три сектора.
Первый – для военнопленных евреев. Второй – женский. Третий – для военнопленных других национальностей.
Этот лагерь получил кличку «Грозный». Такое название он получил по имени заместителя начальника лагеря Ивана Грозного, украинского уголовника бандита, попавшего в лагерь за различные преступления.
На его совести была не одна человеческая жизнь, и не только еврейская.
Начальником этого концлагеря был некий Ганс. Бухгалтер по профессии, он управлял этим лагерем с первого дня существования, то есть с осени 1941 года.
В кругу своих, в Берлине, Ганс упоенно хвастался тем, что он находится на восточном фронте на поле брани, хоть пороху он и не нюхал. Все время он «воевал» с безоружными заключенными руками Ивана. А руки, особенно кулаки, у Ивана были образцовыми, а зубы
заключенных, как известно, крепостью никогда не отличались.
Рука у Ивана была тяжелая. Одним ударом он сбивал арестанта с ног. Занятной игрой для него было врезаться в толпу заключенных и ударами рассыпать их во все стороны.
Сорокалетний приземистый, широкоплечий, седой, некогда черноволосый Иван, был профессиональный убийца и палач -любитель. От водки и ругани он совершенно потерял голос и шипел
по-змеиному. Да! Он был самым ненавистным врагом заключенных.
Даже стишок был придуман ими на этот счет:
Мне почтенья не окажешь –
Трахну, тресну – мертвым ляжешь,
Рук моих узнаешь силу,
Стукну раз – катись в могилу.
Все секторы подчинялись воле Ганса и Ивана. Связей заключенных между секторами почти не было. Одна судьба объединяла их – умереть от побоев, голода, болезней, или вылететь в трубу крематория.
В каждом секторе жило от 600 до 2000 узников. Все носили на груди и на штанинах треугольники соответствующего цвета.
Женщины – голубой цвет, русские – красный, украинцы – белый, цыгане – черный и т.д.
Только евреи не носили треугольников. На груди и на спине у них были шестиконечные звезды желтого цвета.
Однако внешние различия не имели большого значения, так как в распределение на работу, а также в наказаниях, все были уравнены в правах. Все, кроме евреев… Они были лишены любых прав.
Jude – еврей. Еврей не нация, не народ, следовательно, они – преступники, подлежащие аресту и наказанию. Родился евреем, значит преступник. А наказание одно – расстрел.
Но не всегда евреев расстреливали: пули все же ценились дороже. Чаще всего применяли газы. Ведь евреи равны насекомым.
Иногда евреи вместе с другими пытались сопротивляться.
– Мы тоже люди!- кричали они.
Но эсесовцы, видимо, были другого мнения.
Мольбы женщин и старух, не действовали на них, плач детей и младенцев не беспокоило палачей…
Разница между смертью и этой «жизнью» заключалась в том, что здесь живого истязали, калечили, постепенно высасывали из него все соки и обрекали на голодную смерть. Одни умирали, другие «счастливцы» жили и мучились.
Мертвые падали на живых, а у живых не хватало сил столкнуть с себя трупы и выбраться из-под них. Не у всех живых были силы и ползти.
Иной раз те, что покрепче, тащили трупы во двор. Редко когда…
Обычно отползут от трупа в сторону и сами умирают. Так и валялись там трупы — отдельно и кучами — покорно ожидая, пока зондеркоманда отвозила их в крематорий.
Именно в эту зондеркоманду и попал советский военнопленный, еврей Лев.
Работа адская, изнуряющая, но работа.
«Я жив», – думал Лев. – » Я буду жить назло врагам и все сделаю, чтобы вырваться отсюда, из этого пекла».
Возвращались с работы каждый раз поредевшими рядами,
усталые и голодные. Появлялись, словно призраки.
Призраки идут и ползут… Потихоньку, беззвучно, как тени проплывающих облаков. Идут и ползут…
Когда–то, может быть, совсем недавно, они были людьми.
У каждого был свой дом или квартира. Каждого ждали родители, сестры, братья. Может любимая девушка, жена, дети.
У них была Родина, жизнь, воля, свобода, собственное достоинство.
Ползут и ползут, поддерживая, и цепляясь друг за друга. Только бы выжить… Только бы выжить…
Глава третья
Побег
Да! Лев и его друзья по несчастью выжили. И не только выжили, но и предприняли меры для спасения. Решили вырыть туннель.
Крематорий находился на краю концлагеря вблизи густого, лесного массива. Используя факт, что охранники не могли терпеть трупный запах и острый смрад сжигаемых трупов, они находились на приличном расстояние от зондеркоманды.
Лев быстро сошелся с несколькими отчаянными парнями и стал их лидером. Днем сжигали трупы, а ночью рыли туннель.
Долбили и копали туннель осколками стекла, деревянными ложками, зубами и ногтями. Потом … найденными напильниками и ножами, прихваченными жертвами с собой в последний в их жизни путь.
Рыли туннель, пока он не достиг внешней части лагеря за оградой и колючей проволокой.
К концу третьего месяца туннель был почти готов. Еще чуть-чуть…. Еще несколько десятков сантиметров оставалось до ближайших сосен. А там, густой лес…
Лев и его друзья уже назначили час побега.
Но в конечном пункте туннеля узники неожиданно наткнулись на огромный валун. Он был последним, казалось, непреодолимым препятствием на пути к жизни. Заговорщики были в отчаянии.
Тяжелая работа, постоянный голод и недостаток сна, сломали многих. Лев хотел отменить весь план.
И тогда произошел случай, из ряда вон выходящий.
В туннеле, у злополучного валуна, к нему вплотную приблизилась человеческая фигура и шепнула:
– Лейви, ты знаешь кто я?
Вопрос поразил его. Что за вопрос? Конечно же, он знает всех, кто был рядом, даже по голосу:
– Да, Мойше, это ты! Что случилось?
Мойше без слов взял его руку и внезапно всунул её под свои лохмотья прямо к бьющемуся под тонкой кожей сердцу.
К своему удивлению Лев почувствовал женскую грудь.
От неожиданности он отпрянул, будто обжегся.
– Ты?…
– Всё ещё не понимаешь? Так я тебе скажу…. Да! Я женщина!
Это я, Эстэр, с твоего городка. Забыл детство? А я наше детство помню…
На Лёву нахлынули теплые воспоминания. Будто он снова переживал свою первую мальчишескую радость и любовь.
– Кроме моего спасителя, – шепнула Эстэр, – никто не знает, что я девушка. Оглянувшись, она опять прикоснулась к уху Лёвы и прошептала:
– Если кто-то узнает об этом, я не жилец на этом свете.
Когда привели вас сюда, я пряталась в ближайшем лесу.
Из-за голода решилась на отчаянный шаг. Натолкнувшись на труп красноармейца, я надела его форму и примкнула к вам. В меня стреляли. Легко ранили, и я потеряла сознание . Один из зондеркоманды уже поднял меня и потащил к печи, но я, наверное, шевельнулась или простонала «мама», и он меня спрятал в канаве, присыпав ещё теплым пеплом.
К вечеру кто-то скончался, и я стала числиться вместо умершего. Количество ведь должно сходиться…
– Лейви, ты прости меня. Я не хотела, чтобы ты меня узнал.
Я стыдилась. К чему, думала я, сыпать соль на раны? Но сейчас я вынуждена была открыться. Почему? Потому что я не могла не сказать: ты начал терять надежду. А это может ослабить всех нас душевно.
Ты, Лейви, и твои друзья камня испугались! Не надо сдаваться, не поднимайте руки! Пока есть возможность, надо напружиться и пробиться, – с жаром и с отчаянием продолжала Эстэр, — или я Эстэр, или могилу мне рой!
Оба застыли в глубоком молчании… Только слезы беззвучно струились по их запыленным запавшим щекам, оставляя на них тонкие борозды.
– Сколько лет мы не виделись? – прошептал Лев. – И надо же, чтобы мы встретились именно здесь, под землей, под этим адом.
Они прильнули друг к другу…
Вдохновленный её словами Лев приободрил и своих товарищей. Этой же ночью узники изо всех оставшихся сил дробили этот валун.
Эстэр превратилась в комок энергии. Её возбуждение и вера в успех заразили всех. Камень крошился, крошился и, наконец, раскололся. Струя свежего воздуха ворвалась в затхлый туннель.
Цепи звенели. Мины взрывались. Пули свистели. Выли сирены. Лай собак….
Но они уже рвались к свободе…. Остановить их было невозможно…. Один падал, другой его поднимал, и бежали вместе, пока пули не достигали их. Третий взрывался…. Четвертый….
Среди бежавших — Лев и Эстэр. Но Лев не добежал…
Мина взорвалась под ним, а Эстэр добежала….
Добежала и дожила до тех дней, что бы смогла рассказать миру и мне о моем отце, и о последних минутах его жизни…
Иллюстрация: artfiction.ru
