Глава 2. Восхождение
2.1
Сергей Владимирович Ремезов, немолодой холостой мужчина, сидя в своей суфлёрской будке, каждый день без особого интереса наблюдал на сцене балетную труппу театра. Но однажды, совершенно случайно, он обратил внимание на ножки одной из балерин и уже не мог оторваться от этого захватывающего зрелища. Танцующая Лена Протасова не давала Ремезову возможности сосредоточиться на спектакле. Он сбивался с текста, подавал неправильные реплики и только мешал артистам. Расстроившись по поводу очередной ошибки, он имел неосторожность этой информацией с кем-то поделиться и она сразу дошла до заведующего постановочной частью Николая Николаевича Хвостова. Сначала Хвостов не придал этому факту значения, но потом, когда по вине Ремезова чуть не сорвался один из спектаклей, Хвостов пригласил
его на разговор.
— Сергей Владимирович, чем вы можете объяснить грубейшие
ошибки в своей работе? Вы уже второй раз за последний месяц создаёте чрезвычайную ситуацию на сцене. Предупреждаю, мне придётся вас наказать, а в случае повторения подобного инцидента, просто уволить.
— Я прекрасно понимаю, Николай Николаевич, меру своей ответственности, но честно вам признаюсь: как увижу Леночку Протасову на сцене, теряю контроль над собой. Влюбился я в эту девочку без памяти.
— Помилуйте, уважаемый, вы старше её, как минимум, на двадцать лет! Вы отдаёте себе в этом отчёт?
— Отдаю, но я без неё жить не могу.
— Ну так решайте данный вопрос, как это делают все нормальные люди. Признайтесь ей при встрече в любви и всё такое прочее. Так же нельзя работать.
— Извините, Николай Николаевич, больше это не повторится. Я непременно всё сделаю, как вы мне советуете.
Ремезов почему-то понял совет начальника буквально и решил, не откладывая в долгий ящик, объясниться в любви к молодой балерине. Ситуация осложнялась тем обстоятельством, что он приходил на работу к 12 часам дня, когда ещё никого не было в театре, и уходил, как правило, одним из последних, когда уже все артистки балета разошлись по домам. Возможности встретиться с Леночкой Протасовой у Сергея Владимировича практически не было никакой.
И тогда, на очередном спектакле с её участием, Ремезов пошёл на отчаянный шаг. В начале второго акта он выбрался из своей суфлёрской будки и направился на сцену с букетом цветов, который купил заранее. Администратор сцены, увидев эту ситуацию, попытался остановить
Ремезова, бросившись ему наперерез:
— Сергей Владимирович, цветы артистам следует преподносить только по окончанию спектакля, а не в середине!
— Извините, Марк Захарович, но у меня особый случай, — продолжал идти к намеченной цели Ремезов.
— В любом случае, этого делать нельзя. Из-за вас у всех будут большие неприятности. Но Ремезов его уже не слышал и ступил на сцену при открывающемся занавесе. Он направился прямо к балерине Протасовой, неся большой букет цветов в вытянутой руке. Остановившись в шаге от неё, Сергей Владимирович театрально опустился на колено и, не обращая ни на кого внимания, обратился к перепуганной молодой девушке со
следующими словами:
— Дорогая Леночка, чувство высокой любви к вам заставило меня выйти сейчас на сцену. Я не могу без вас жить. Я всё время о вас думаю. Будьте моей женой.
Не вставая с колена, он протянул ей букет и она, обалдев от внезапно возникшей ситуации, молча его приняла. Сначала публика в зале подумала, что это красивое действо происходит в соответствии со сценарием данного спектакля, но когда стало понятно, что вышедший на сцену мужчина сделал ничем не предусмотренное официальное предложение артистке балета, зал взорвался громом аплодисментов.
Не дожидаясь окончания спектакля, администратор сцены отстранил от работы Елену Викторовну Протасову и Сергея Владимировича
Ремезова и попросил их немедленно пройти к заместителю директора театра Колокольцеву.
— Вы что себе позволяете, уважаемые! — обрушился на них Колокольцев.
— Устраиваете в театре, который посещает правительство Советского Союза, дипломатический корпус, иностранные делегации, дешёвые водевили! Извольте объясниться!
— Это я виноват, — залепетал Сергей Владимирович. — Только я. Решил сделать Елене Викторовне предложение и всех, таким образом, подвёл.
— Вы не подвели. Вы, уважаемый товарищ, фамилия которого печатается на каждой театральной программке, своим безобразным поведением нанесли непоправимый удар по репутации столичного театра.
Это категорически не допустимо! Это просто скандал! Оба уйдите долой с моих глаз, пока я вам не наговорил всяких гадостей. После разговора с заместителем директора, Сергей Владимирович Ремезов в тот же день был уволен с должности суфлёра Московского театра оперетты и переведён слесарем-сантехником пятого разряда в административно-хозяйственную часть театра. Благо Ремезов в своё время окончил Мытищинское профессионально-техническое училище по этой специальности и имел золотые руки.
Вскоре Елена Викторовна Протасова и Сергей Владимирович Ремезов вступили в законный брак и получили недалеко от театра оперетты, на Пушкинской улице, двенадцатиметровую комнату в ведомственном общежитии. А через год в семье артистки балета Леночки Протасовой и слесаря-сантехника, бывшего суфлёра того же театра Сергея Владимировича Ремезова, родилась дочь Анастасия. История любви родителей,
многократно рассказанная многими свидетелями необычного сватовства папы к маме в лицах и позах, была известна Насте до мелочей с самого раннего детства, но она с удовольствием её слушала снова и снова.
2.2
На третьем этаже театрального общежития, где семья Ремезовых имела комнату, было шестеро жильцов, работающих в театре оперетты. Жильцы, постоянно занятые на репетициях, спектаклях, «левых» концертах, редко бывали дома, и их дети — четверо мальчиков и одна
девочка, — возвратившись из школы, проводили время в просторном коридоре общежития. Мальчики, задиристые, шкодливые, драчливые, вели себя, как мальчики, но девочка, Настя Ремезова, была какая-то особенная. В ребячьих играх участия не принимала и целый день сидела в шумном коридоре с книгой в руках. Тихая, деликатная от природы, она ни во что не вмешивалась, а главное, никогда ни на кого не ябедничала. Родители Насти никак не могли понять, почему она предпочитает коридор, где нельзя на чём-нибудь сосредоточиться, своей тихой комнате, и решили обратиться по этому поводу к врачу.
— Серёжа, ты можешь на пару часов уйти с работы и отвести Настю к нашему участковому? — спросила Лена мужа. — А то я со своими
ежедневными репетициями совсем зашилась.
— Могу, только нужно заранее взять талончик.
— Это я сделаю, когда буду идти на репетицию.
Участковый врач внимательно осмотрела Настю и, ничего не найдя, направила её на специальную детскую комиссию, которая поставила диагноз: ранняя стадия клаустрофобии. Один из представителей
комиссии, большой любитель оперетты, посоветовал семье Ремезовых обратиться к известному в Москве специалисту — Сергею Ивановичу Боброву.
Доктор Бобров, много лет практиковавший частным образом, принял отца и дочь в собственном доме по Саймоновской улице, недалеко от метро «Кропоткинская» в 10 часов утра. Добродушный, располагающий к себе пожилой человек, он пригласил сначала в кабинет Сергея Владимировича. А пока папа находился в кабинете врача, с Настей беседовала в приёмной, но без белого халата, медсестра.
— Ну, любезный, — обратился доктор к Ремезову, — рассказывайте о вашей проблеме с девочкой. Только коротко, без лишних подробностей. Я всё сам пойму.
— Дело в том, доктор, что наша дочь Настя как-то себя неадекватно
ведёт. Предпочитает быть всегда одной, не участвует в детских играх. Даже отказывается ходить в детский сад.
— Ну, что вы остановились? Как ваше имя-отчество?
— Сергей Владимирович.
— Продолжайте, Сергей Владимирович. Что ещё?
— Когда днём нас с женой нет дома, она сидит всё время с книгой в
коридоре, вместо того, чтобы находиться в тихой комнате. А в коридоре всегда толкутся люди, шумят мальчишки.
— Сколько лет вашей дочери?
— Шесть.
— А когда вы это заметили?
— Год назад. Я сводил её в театр и показал своё бывшее место работы. Она ещё в моей будке посидела минут сорок.
— Не понял, а где вы, любезный, раньше работали? Что за будка?
— Суфлёром работал, в Московском театре оперетты. Сидел в суфлёрской будке весь день один.
— И на том основании, что она посидела в вашей будке, дочери поставили диагноз — клаустрофобия? С вашей подачи, как теперь я понимаю?
— Наверное, я точно сказать не могу. А может, это у неё врождённое, доктор?
— Не понял?
— Ну, от меня. Я, вообще, старше жены на двадцать два года. Дочь родилась, когда мне уже было сорок пять лет.
— Не вижу никакой связи. Ладно. Что гадать? Пригласите ко мне свою дочь, а сами посидите в приёмной. Доктор Бобров беседовал с Настей больше часа. Сначала за дверью было тихо, а потом раздались какие-то звуки, похожие на смех. Наконец, дверь открылась и из кабинета вышел в приёмную вместе с Настей улыбающийся доктор.
— Сергей Владимирович, зайдите ко мне, пожалуйста, ещё раз. Присаживайтесь, уважаемый. Я от беседы с вашей дочерью получил огромное удовольствие. Нет у неё никакого заболевания.
— Тогда в чём причина её странного поведения?
— Дело в том, что она, благодаря постоянному чтению книг, исключительно развитый ребёнок. А говорить ни с кем не хочет по одной
простой причине — ей не интересно. Сделайте из этого соответствующие выводы.
— О каких выводах, доктор, вы говорите?
— О простых. Ребёнка нужно, уважаемый, чем-то занять, чтобы он не торчал весь день в коридоре, дожидаясь, когда вы придёте с работы.
— Но мы, к сожалению, оба работаем…
— Значит, кому-то из вас нужно оставить работу.
— Это невозможно.
— Всё возможно, уважаемый, если хотите, чтобы у вас был нормальный, здоровый ребёнок. Всё возможно.
2.3
Вопрос с Настей в семье Ремезовых решился, в самом деле, весьма просто. Елена Викторовна уволилась из театра — всё равно не было
серьёзных творческих перспектив, кроме как участие в балетных массовках, а Сергей Владимирович стал работать сантехником на полторы
ставки. Через год Настя Ремезова пошла в первый класс общеобразовательной школы и параллельно начала учиться в музыкальной по классу
скрипки. Мама проводила с дочерью, когда та возвращалась из школы, весь день. Домашние задания они выполняли, по методике профессора
Тверского, вместе: сделала — расскажи. Несколько раз в неделю Елена Викторовна водила дочь в разные кружки: рисования, драматическую студию, секцию художественной гимнастики. Но особенно Настя любила ходить в библиотеку. Там у неё разбегались глаза от желания набрать побольше книг и их сразу начать читать. Единственно, в чём родители отказали Насте, хотя она и не очень настаивала, это в посещении танцевального кружка. Настя не забыла эту ситуацию и в один из вечеров, когда папы не было дома, напрямую спросила маму:
— А скажи, мамочка, почему ты не согласилась отдать меня в хореографический кружок?
— Потому что не хочу, чтобы ты была балериной, хотя, не скрою, у тебя есть определённые способности. Это очень тяжёлая профессия для девушки — неважно, будешь ли ты примой или останешься в кордебалете.
— Чем она тяжёлая? Получаешь аплодисменты, цветы, комплименты. Тебя все знают, везде узнают.
— Прежде всего, огромной физической и моральной нагрузкой.
— Ну, физической мне понятно: ежедневные упражнения, репетиции, спектакли. То не ешь, это не пей. А моральная нагрузка в чём состоит?
— Моральная?.. Это объяснить несколько сложнее, но я постараюсь. Работа в любом творческом коллективе — это ежедневное отстаивание,
молча или вслух, своей личной позиции в отношениях с режиссёром, педагогами, коллегами, друзьями. Человек сцены так устроен, что всегда в чём-то сомневается, чем-то недоволен. Всегда на что-то претендует и для того чтобы оправдаться во всех своих творческих неудачах, прежде всего перед самим собой, ищет врагов, недоброжелателей, завистников. Особенно, если он ещё и работает в женском коллективе.
— Мамочка, так устроена творческая жизнь. Я много разных книг прочла, в которых описываются душевные муки людей этих профессий. У них ремесло связано с эмоциями, и в основном, отрицательными. Они должны постоянно демонстрировать свои положительные чувства, а на них сил не хватает. Творческие люди всегда переживают по каждому поводу: что-то не донесли до зрителя, что-то не доиграли, и поэтому публика их без восторга воспринимает.
— Наверно, ты, дочь, права. Только как-то странно получается… Я — твоя мама, выслушиваю от тебя, девочки, слова утешения…
— Это — не слова утешения, а рассуждения вслух о смысле жизни творческих людей. Кстати, как ты относишься к тому, чтобы я по окончанию школы поступила в медицинский институт?
— Хорошо отношусь. Очень благородная профессия. Только поступай на педиатрический факультет. Там конкурс меньше
— Ну, конкурса я не боюсь. У меня хорошие оценки. А почему ты советуешь педиатрический?
— Потому что будешь всю жизнь иметь дело с маленькими, тёпленькими, а главное, искренними пациентами. Общение с детьми — это несказанное удовольствие.
— А сумасшедших мам этих детей, со своими страхами и фобиями, ты в расчёт не берёшь?
— Нет, не беру. Если ребёнку хорошо, то и мамы счастливы.
2.4
Пётр Воронин, житель одной из захолустных деревень Вологодской области, оказался в Москве в 1951 году в составе бригады плотников по оргнабору. Его и ещё трёх односельчан после окончания службы в Советской Армии привезли строить бараки в Раменском районе Московской области. Непривычная ситуация, связанная с огромной массой окружавших его людей и страшным шумом механизмов на стройке, заставляла Петю искать после работы тихое уединённое место. Под влиянием нахлынувших перемен, у него почему-то появился огромный интерес к чтению книг. Он их искал везде — в бараке, на стройке, в посёлке. Спрашивал о книгах у своих товарищей, знакомых и незнакомых людей. Читал запоем всё подряд, а когда местный книжный ресурс был исчерпан, кто-то посоветовал Пете поехать в Москву и записаться в библиотеку.
Автобус из подмосковного Раменского привёз Петра Воронина на Октябрьскую площадь. Зайдя в первый попавшийся книжный магазин, он узнал, что недалеко от площади есть районная библиотека имени Николая Щорса. Она находилась в полуподвальном помещении, в которое вели четыре стёртые от времени ступеньки.
Увидев на пороге библиотеки парня в испачканной строительным раствором тужурке, пожилая библиотекарша строгим голосом сказала:
— Молодой человек, в таком виде не приходят в библиотеку. Это — публичное пространство.
— Извините, но у меня нет другой одежды…
— Ну, когда будет, тогда и приходите. А что вы, вообще, хотите? — не меняя тона, спросила библиотекарша.
— Хочу записаться в вашу библиотеку. У нас в посёлке я уже все книги перечитал.
— Похвальное желание. А у вас какие-нибудь документы с собой
есть, подтверждающие личность?
— Только справка от бригадира.
— Что за справка?
— Справка о том, что я в настоящее время работаю на строительстве жилых бараков в Раменском районе.
— Откуда же вы приехали, уважаемый?
— Из Вологодской области. Семёновский район, посёлок Солнцево. Нас по оргнабору в Москву привезли.
— К сожалению, мы записываем в библиотеку только людей с московской пропиской и проживающих в нашем районе.
— А мне что делать?
— Не знаю, спросите в других библиотеках. Может, они вам выдадут
книги под денежный залог?
— Под какой залог?
— Под денежный. Залог за книги. В сумме десяти рублей.
— Нет у меня таких денег.
— В таком случае, ничем не могу помочь. Извините.
Оборвав разговор, библиотекарша жестом показала Петру на выход. Это было для него большим ударом, так как он связывал возможность
читать новые книги со своей поездкой в Москву. Искать другие библиотеки у него желания не было, так как не исключено, что примерно такой же ответ он получит и там. Потребуют предъявить прописку или, ещё того больше, — деньги.
Пётр вышел на улицу и поплёлся в сторону автобусной остановки, когда его кто-то окликнул:
— Молодой человек!
Это была девушка, которая случайно присутствовала при его разговоре с библиотекаршей.
— Чего?
— Ни чего, а что. Не расстраивайтесь, я вам помогу.
— Каким образом?
— Я буду раз в две недели брать из библиотеки книги на свой абонемент, а вы будете их читать и мне возвращать.
— Интересное дело. А как же я буду книги у вас брать и возвращать?
— Очень просто. По приезду в Москву из своего Раменского района, будете звонить мне домой по телефону-автомату. А я вам буду их передавать. Только обязательно нужно будет звонить мне после обеда. Утром я учусь в школе.
— Не умею я звонить по телефону.
— Ну, это очень просто. Я вас научу.
— Для вас это просто, а для меня — сложно. Я о телефоне-автомате слышу первый раз в своей жизни.
— Ну не упрямьтесь. Идёмте, я вам покажу, как им пользоваться.
— Нет, не хочу. Да и денег у меня на ваш телефон нет. Только на автобус. Туда и обратно.
— Ладно. У меня есть две копейки. Идёмте.
Они подошли к телефонной будке и вошли вдвоём в неё.
— А теперь смотрите, как звонить: сначала снимаете с рычага телефонную трубку, затем в эту щёлочку засовываете две копейки и набираете нужный номер.
— Нет, всё равно не буду.
— Да вы не бойтесь. Как вас, кстати, звать?
— Петя. Пётр Воронин. А вас?
— А меня Настя Ремезова. Вот и познакомились, хотя как говорит мой папа, при весьма странных обстоятельствах.
И тут девушка стала громко смеяться.
— А чего вы смеётесь?
— Потому что мы с вами, Петя, сейчас разыгрываем повесть Александра Сергеевича Пушкина «Дубровский». Вы, кстати, читали эту
книгу?
— Конечно, читал.
— Она вам понравилась?
— Понравилась… И что?
— А то, что герои Пушкина использовали для переписки друг с другом дупло дерева. А мы будем общаться с вами на современный манер
— через телефон-автомат. И это замечательно.
2.5
Возвращаясь в свой подмосковный посёлок, Пётр Воронин смотрел, как обычно, в окно автобуса. Мимо мелькали дома, витрины магазинов, автобусные остановки, люди. Но он равнодушным взглядом скользил по всему, что раньше рассматривал с большим интересом. Сейчас
его занимал ответ на один вопрос:
«Что от него хочет девушка, с которой он познакомился около библиотеки? В связи с чем она озаботилась его проблемой и решила ему
помочь
Кстати, как её звать? Что-то вылетело из головы. Как-то на «Н»: то ли Надя, то ли Нина? В принципе, не важно. И всё-таки, с какой целью она предложила ему, совсем незнакомому парню, брать для него книги? Не может же она ходить в библиотеку «за просто так». Ей, наверное, нужно дать денег, о чём говорила библиотекарша. Так у меня их нет. Вон третьего дня попросил у Никиты соль для картошки. Так он уже напомнил, что я ему соль должен. А здесь книги. Нет, тут что-то не так…»
Промучившись неделю всякого рода сомнениями, Пётр всё-таки решил съездить в Москву и позвонить этой девушке. Выйдя, как обычно, из автобуса на Октябрьской площади, он нашёл свободную телефонную будку. Дверь будки не закрывалась, но он сразу, не колеблясь, начал
набирать номер, который написала она ему на бумажке. Номер почему-то никак не набирался. На его тщетные усилия обратил мужчина,
ожидающий своей очереди.
— Парень, ты что — не знаешь, как позвонить?
— Знал, но забыл.
— Выйди из будки. Я тебе покажу, как это делается. Смотри: сначала нужно снять трубку с рычага, потом опустить вот сюда, в эту прорезь, две копейки и только после этого набрать нужный номер.
— А если две копейки пропадут?
— Бывает и такое, но редко.
— Нет, я не согласен. Сначала вы позвоните, а я после вас.
— Пожалуйста…
Мужчина уверенно набрал номер и с кем-то коротко поговорил. Теперь была очередь Петра. Он дрожащей рукой опустил в телефон двухкопеечную монету и набрал нужный ему номер. Где-то далеко раздались прерывистые гудки и приятный женский голос произнёс:
— Алло, я вас слушаю.
— Здравствуйте. Это Пётр. Хочу говорить с Надей.
— С Настей, наверное?
— Да, с Настей. Можно?
— Сейчас я её приглашу к телефону.
Через минуту в трубке раздался приветливый голос Насти.
— Здравствуйте, Пётр. Хорошо, что вы позвонили. Я взяла для вас две книги. Где вы находитесь, чтобы мы встретились?
— Не знаю. Сейчас спрошу.
Пётр высунулся из будки, благо дверь была открыта, и спросил у женщины, стоящей рядом с будкой:
— Как называется это место? Мне нужно с девушкой встретиться. Сразу откликнулось несколько человек:
— Выход со станции метро «Октябрьская» на Ленинский проспект.
— Ты слышала? — прокричал Пётр в трубку.
— Да, слышала, — ответила трубка. — Стойте там и никуда не уходите. Я буду примерно через тридцать минут.
Продолжение следует.
