Фото: zg66.ru
Январь 1999 года
В «стакане» Арик стоял уже больше часа. Ноги онемели и вообще он сильно замерз. «Стакан» — это изуверское изобретение российских тюремщиков. Стальной шкаф высотой около 2-х метров, шириной сантиметров 60 и такой же глубиной был металлической перегородкой разделен с другим таким же неудобным пространством, куда надзиратели помещали подследственных, доставленных ими в «адвокатский коридор» «Крестов». Этот коридор находился в левом нижнем крыле огромного старого здания тюрьмы и вплотную примыкал к наружной стене, выходящей на Неву. В нем было особенно сыро и холодно в январе месяце. Поскольку подследственных было очень-очень много, а кабинетов, в которые пропускали следователей и адвокатов для допросов заключенных, было всего 20, то надзиратели не успевали приводить одних и уводить других. Для этого и использовались «стаканы» как отстойники. Находясь в них, нельзя
360
было ни пить, ни курить, ни разговаривать с соседом за перегородкой, ни сидеть. Только стоять и мучиться. Из них не выводили в туалет. Очень часто случалось, что одуревшие за весь день контролеры в конце смены забывали в этих шкафах людей, простоявших и промучившихся там по 4-5 часов. Зеки начинали кричать, звать на помощь. За это их награждали ударами резиновой дубинкой. Из-за нехватки следственных кабинетов адвокаты и следователи образовывали в проходной живую очередь и тоже выстаивали в ней по часу-полтора в ожидании освобождения кабинета. Их при входе формально осматривали, но не обыскивали, и поэтому адвокаты, если приходили одни, то приносили сигареты курящим, бутерброды голодным, туалетные принадлежности нуждающимся, деньги и наркотики ворам и махровым блатным. А всем вообще проносили письма в обе стороны. Все это, разумеется, запрещалось, но хорошо зарабатывающие адвокаты рисковали. При обнаружении запрещенных вышеперечисленных предметов адвоката вообще могли лишить доступа к подследственному, да еще направить в адвокатскую коллегию соответствующее письмо, что влекло за собой неприятности. Но если адвокаты приходили вместе со следователями, чтобы присутствовать на допросах, они, как правило, воздерживались от подобных услуг для арестованных. За все 11 месяцев, которые Арик находился в «Крестах», его адвокат пронесла ему всего 2 письма. Адвокат Арика была дамой очень опытной в уголовных делах и весьма осторожной. Оценив финансовую ситуацию Арика и Юли, она много не запросила, но, тем не менее, и этих денег у Арика не было. Юля вынуждена была лететь в Израиль к родителям Арика, чтобы привезти деньги, собранные с большим трудом его матерью по родственникам для оплаты услуг адвоката. Да и этих средств хватило ненадолго. Адвокат — дорогое удовольствие, граждане. Продержав Арика в железном шкафу полтора часа, его провели в «допросную» № 12. В маленьком помещении, обитом по стенам вагонкой с вмонтированной «тревожной кнопкой» за скамейкой следователя, с привинчеными к полу столом и скамьей для подследственного, уже находились капитанша Матвеева и адвокатесса. Оказалось, что в этот раз Арика ожидает очная ставка с одним из работников АНБ, попытавшимся свалить на Арика собственную вину за хищение казенных 44 тысяч рублей при поездке в длительную командировку, куда его направлял Ошеровский. Когда это событие имело место еще два года назад, Арик, выписывая этому человеку командировочные деньги, взял с него расписку на всякий случай и унес эту расписку домой в свой архив. Это обстоятельство сейчас как никогда пригодилось. Зная тему очной ставки, адвокат Арика заранее его предупредила о ней, но не назвала точной даты. Арик подсказал ей, где находится расписка воришки. Адвокат с помощью Юли нашла ее и сейчас держала при себе как козырную карту.
361
Следователь была в хорошем настроении, поскольку думала, что получила в руки улику, использовав которую можно будет Арика осудить за хищение этих денег. Привели свидетеля — бывшего подчиненного Арика. Тот озадаченно озирался по сторонам, впервые оказавшись в тюремной обстановке. Видно было, что человек нервничает. Следователь разложила свои документы, протоколы предыдущих допросов Арика и допроса этого свидетеля. Адвокат Арика сидела со скучающим видом и молчала в ожидании начала очной ставки. Капитан Матвеева начала вступление по всем процессуальным правилам, заполняя одновременно протокол ставки. Буквально через 15 минут, после взаимных представлений присутствующих и подтверждения ими взаимного знакомства, она предъявила Арику обвинение в якобы имевшем место хищении им 44 тысяч рублей денег АНБ. Это обвинение было довольно странным по форме, а именно: несмотря на присутствующий в деле приказ о направлении в командировку данного сотрудника, Корикова Николая Петровича, в пропаже денег, выделенных для выполнения его командировочного задания, обвинялся Арик. В связи с этим Арик задал вопрос о том, чем именно мотивируется такое нелогичное обвинение. Оказалось, что показаниями этого самого Корикова. И больше ничем. Любопытен был еще и тот факт, что Кориков уезжал в трехмесячную командировку, когда Арик дорабатывал последнюю неделю в академии, а возвратился много времени спустя после его увольнения, и за истраченные им в поездке деньги отчитывался уже не Арику, а новой администрации учреждения. На этот закономерный вопрос следователь не дала никакого ответа, но велела Арику «не юлить и не выкручиваться», а прямо признаться в злоупотреблении служебным положением и в хищении служебных денег. То есть Арику предъявлялись две статьи, по которым он мог получить минимум 5 лет лишения свободы. Арик категорически отверг все обвинения, после чего в разговор вмешалась его адвокат и сказала буквально следующее:
— Уважаемая госпожа следователь, вы предъявили серьезные, но ничем не подтвержденные обвинения моему подзащитному, поскольку заявление гражданина Корикова не может быть принято в качестве обвинительного из-за того, что он выдал Арону Михайловичу расписку в получении этих 44 тысяч рублей. Вот эта расписка.
С этими словами адвокат вынула из портфеля и положила на стол расписку Корикова в получении денег, которую у него предусмотрительно взял Арик.
Следователь быстрым движением схватила со стола лист с текстом.
— Но ведь это копия!? — возмущенно высказала она адвокату.
— Да, госпожа Матвеева, копия, — ответила адвокат.
— Но тут у меня с собой есть и оригинал. Но, видите ли, мой опыт говорит мне о том, что ориги-
362
налы важных для дела документов часто пропадают у следователя из дела. Посмотрите на оригинал, пожалуйста. Или вы хотите, чтобы я провела почерковедческую экспертизу, и мы снова собрались бы тут для повторной очной ставки? Капитан Матвеева ожесточенно крутила в пальцах авторучку и молчала.
— Послушайте, гражданин Кориков, — повернулась адвокат к свидетелю, — вы признаете, что это ваша расписка, выданная вами Губенко при получении вами денег на выполнение командировочного задания? Или все же закажем почерковедческую экспертизу?
Арик молча разглядывал Корикова. Тот покраснел, вспотел, встал с места, потом снова сел и, не глядя ни на кого, опустив голову, выдавил из себя:
— Не нужно экспертизы, это моя расписка, я думал, что она потеряна и поэтому оговорил Арона Михайловича. С этими словами он поднял мокрое от пота лицо на Арика и сказал тихо:
— Простите, Арон Михайлович, но когда мы узнали, что вас посадили, я решил свалить это на вас, ведь вам уже все равно?
Следователь уже взяла себя в руки и, с появившимся на лице румянцем, слегка растягивая слова, сказала:
— Ну что же, очную ставку можем считать законченной, выдвинутое обвинение не подтвердилось, я сейчас это запишу в протокол, а вы, гражданин Кориков, теперь сами будете отвечать за пропажу этих денег; будем по вам дело возбуждать. Подпишите протокол очной ставки и можете идти, я сейчас тут закончу и выведу вас из здания, подождите в коридоре.
Затем, повернувшись к молчавшим адвокату и Арику, сказала:
— Ловко, ловко вы меня сделали, — и фальшиво рассмеялась.
— Вы тоже, Губенко, можете идти, я сейчас вызову конвойного.
— Подождите, подождите, — вмешалась адвокат, — как это он может идти? А в протокол все сказанное вами записать, а подпись его и моя под протоколом где? Вы, госпожа следователь, это бросьте. Сидите, Губенко, — обратилась она к уже вставшему со скамейки Арику.
Прошло еще полчаса, пока Матвеева занесла все необходимые подробности в протокол и получила подписи присутствующих. Один экземпляр протокола адвокат тут же скопировала в дежурной части и забрала с собой. Арика снова поставили в «стакан» и он там провел еще час, пока у цирика нашлось время сопроводить его назад в камеру.
363
Еще январь 1999 года
Белый батон разрезали на всю его длину по боку, мазали маслом, сверху клали колбасный подкопченный сыр, если он был, а потом уже половинки яиц. Обе длинные половинки разрезали на 3 или 4 части каждая, в зависимости от того, сколько человек получало продовольственные посылки и складывало продукты для еды общим котлом. Запивали это произведение тюремного гастрономического искусства крепким сладким чаем. В качестве второго блюда запаривали геркулес крутым кипятком. По готовности каши, добавляли в нее бульонный кубик и ели. Иногда открывали тушенку, если она была. Остальные обитатели камеры № 523, не получавшие «с воли» продуктов, ели после этих первых 6-8 человек и исключительно тюремную баланду. Нормальный человек есть эту пищу не мог без риска заболеть. Она издавала жуткий запах и представляла собой тюрю из капусты и ржавых селедочных хвостов. Иногда, раза два в неделю, на ужин выдавали пшенную кашу с растительным маслом. Это было единственное съедобное блюдо в «Крестах». У каждого была строго своя посуда для еды и питья. Как правило, эмалированные миски и кружки да алюминиевые столовые инструменты. Однажды, во время обеда, в «кормушке» показалось круглое женское лицо новой контролерши. Это была очень полная молодая женщина лет двадцати с чем-то с погонами младшего сержанта на плечах.
— Где тут ваш полковник? — спросила сержант.
— Какой еще полковник? — не понял старший камеры Денис Донской.
— А что, их у вас несколько? — заглядывая в записку, переспросила контролер.
— Губенко такой есть? На выход! К тебе пришли.
Арик, молча, встал, протиснулся вдоль нижней шконки, на которой сидел во время еды, и начал зашнуровывать кроссовки для выхода в коридор галереи. Публика в камере, молча, жевала булку.
— Слышь, Михалыч, — обратился к Арику Донской.
— Так ты чего темнил? Капитан, дескать… Дверь открылась с характерным лязганьем. — Да не хотел, чтобы вы чувствовали себя неловко, — ответил Арик уже с порога камеры.
И вышел на галерею. Контролер отвела Арика в помещение оперативной части, расположенное в полуподвальном этаже чуть ниже комнаты краткосрочных свиданий. Остановилась возле кабинета для бесед и постучала в дверь.
— Заходите, — ответили из-за двери.
364
— Товарищ майор, — доложила контролер, — подследственный Губенко доставлен.
— Свободна, попей чайку, а через полчасика приходи забирать, — распорядился незнакомый человек в гражданском костюме и расстегнутой дубленке поверху. В кабинете было холодно. Арику в его спортивном костюме было довольно зябко. Не поздоровавшись и не предложив присесть, человек приступил к разговору. Арик стоял перед ним с руками за спиной, как положено в тюрьме.
— Ты…Вы, — поправился мужчина, — знаете, что произошло 20 ноября прошлого года? Арик выжидающе молчал.
— Была убита депутат Государственной думы Старовойтова Галина Васильевна, — сообщил майор.
— С кем я говорю? — спросил Арик. — Представьтесь, пожалуйста.
— Я — сотрудник отдела по борьбе с организованной преступностью ОБОП, майор милиции Щукин.
— Ну и что? — спросил Арик.
— Вы знаете, кто ее убил?
— Знаю точно, что не я, —ответил Арик, удивляясь нелепости вопроса
. — Вы уверены? — продолжал по-идиотски майор.
— Да, абсолютно уверен, ведь я в это время уже тут сидел. Майор опустил глаза в стол и снова спросил:
— А почему тогда у нее в документах нашли вашу визитку?
— Да потому, что мы были знакомы, — ответил Арик, уже понимая, что у следствия нет ничего по делу Старовойтовой, раз даже к нему пришли.
— Если вы покопаетесь еще раз в моих вещах, то найдете ее визитную карточку и у меня. Мы ими обменялись при знакомстве.
— И ничего не знаете, и ни о чем не догадываетесь? — продолжал майор свои попытки что-нибудь выудить из Арика.
— Нет, ничего не знаю, не догадываюсь и вообще ни о чем в этом смысле не думаю, — ответил Арик.
— А о чем же вы думаете? У вас тут времени много, — промямлил гость.
— Думаю о том, что из-за вас не пообедал, да еще о своих проблемах. И больше ни о чем.
— Да, проблемки-то у вас серьезные, — хихикнул майор, — не выберетесь, не надейтесь! — Я так не думаю, — ответил Арик и замолчал. Майор посидел еще минут пять, поглядывая на стоявшего перед ним Арика.
365
Потом встал, выглянул за дверь и, увидев надзирательницу, сказал:
— Можешь забирать бывшего полковника, я закончил.
Арик повернулся и, не попрощавшись, вышел в коридор. Майор крикнул ему вслед:
— Если что вспомните, сообщите в оперчасть, своему куратору.
— Не дождешься, — ответил Арик и направился в сторону стальной лестницы, ведущей на галереи.
Женщина шла следом. Куратором из оперчасти считался старший лейтенант, обслуживавший камеру № 523 и еще с 25 таких же камер. Все сотрудники оперативной части были разбиты и закреплены за определенным количеством камер. Куратора своей камеры Арик вообще еще ни разу не видел и не знал, кто это, только слышал от Донского, что это мужик неплохой, хотя и молодой. Из этой реплики Арик сделал вывод, что Донского выводят на беседы к оперативнику, а это значит, что он — стукач. В дальнейшем эта догадка подтвердилась. По возвращении в камеру Арик обнаружил некоторые перемены. Его подушка лежала на нижней койке, его полотенце и выстиранное нижнее белье тоже свисали уже с прутьев нижнего яруса. По тюремным понятиям, Арика повысили в социально-бытовом статусе. Его миска с недоеденной кашей ждала его, закрытая крышкой, и в ней была свежая горячая порция. Арик удивился, но виду не подал. Сокамерники уважительно на него поглядывали, и чувствовалось, что они хотят что-то спросить. Только получивший от Арика по морде Чернышев что-то недоброе шипел из-за занавески, сидя на унитазе и зажигая спички одну за другой для устранения органического запаха. Все-таки всего 8 квадратных метров — никуда не денешься! Маленькое окошко под самым потолком, закрытое снаружи железными жалюзи, едва пропускало свет, а свежего воздуха просто никогда не бывало внутри этого бетонного мешка. Тут целесообразно познакомить читателя с сокамерниками Арика. С тем, кем они были ранее в жизни, и за что угодили под арест. Ну, про афганского таджика с «Апрашки» мы уже писали выше. Внутрикамерный враг Арика — Виктор Чернышов был сержантом милиции, служившим в ППС (патрульнопостовая служба) в должности милиционера-водителя. Он попал под следствие за вымогательство взяток у ларечников, за торговлю (сбыт) содержащими наркотики растениями (коноплей и марихуаной). В период его нахождения в «Крестах» по упомянутым статьям, ему предъявили вдогонку еще и обвинение в изнасиловании. Так что, совокупно этому наглецу светили лет 12-13 за весь букет. Зная это, он старался уже в тюрьме приобрести авторитет «крутого зека». Этим и объясняется его нападение на Арика в первый момент после водворения того в эту камеру. На воле у Чернышова остались две молодые жены (бывшая и настоящая) и обе с маленькими детьми. Ему было 26 лет, но, говоря на жаргоне, «в яйцах еще детство играло».
366
Старший камеры, Денис Донской, осужденный на 12 лет и отбывавший свое наказание в «Крестах», в прошлом был участковым милиционером в звании младшего лейтенанта. Он окончил строительный техникум, и это позволило ему получить самое низшее офицерское звание. В подведомственную ему территорию входил «Северный рынок» Санкт-Петербурга. Там Дениса «прикормили» кавказцы и районные бандиты, «крышевавшие» этих же торговцев-кавказцев. Сначала участковому дарили водку и вино, потом стали еженедельно подносить большую сумку с продуктами, позднее несколько раз сводили его к проституткам, обслуживавшим на этом рынке как торговцев, так и бандитов. Естественно, что парню в возрасте 21 года, с нищенской милицейской зарплатой, на иждивении которого находились двое пожилых родителей-инвалидов, было очень нелегко устоять против таких халявных соблазнов. Со временем, Денис стал сообщать рыночникам о готовящихся милицейских облавах, стал «сливать» известную ему оперативную информацию о розыске тех или иных преступников, которых искала милиция города. Дальше — больше. Став милиционером-оборотнем, он поучаствовал в кровавой расправе местных бандитов — в убийстве двух торговцев, не заплативших вовремя свою дань рэкетирам. Причем участкового заставили выпустить в жертвы по пуле. Назад хода не было, и Донской сел на 12 лет в составе банды — организованной преступной группы (ОПГ). Забегая вперед, можно сказать, что он отсидел в «Крестах» 9 лет и вышел на свободу условно-досрочно прямо оттуда. Следующий персонаж был милиционером в ГАИ в звании старшины. Его звали Геннадий Козлов, и он отличился своим непосредственным участием в очень громком питерском деле по похищению и убийству 7 владельцев легковых автомобилей. Этот старшина ГАИ вместе с еще тремя гражданскими гадами, используя свою милицейскую форму и документы, останавливал на пригородных трассах новые машины, в основном иномарки и ВАЗ-90 и 99. Пока он делал вид, что проверяет водительские документы, его сообщники выскакивали из кустов или кюветов, оглушали водителей и оттаскивали их в лес, где убивали из похищенных ранее пистолетов. Старшину Козлова тоже заставили стрелять в несчастных. Он, кстати, не отказывался. Потом машины продавали на черном рынке, а деньги делили поровну. Этот парень откровенно боялся своего будущего и в камере ежедневно со всеми советовался о своей судьбе. После того как стало известно всем, кем был Арик по званию, Геннадий замучил его вопросами и прогнозами. Арику не было его жалко, но он вынужден был вести себя сдержанно, и объяснял, что мог. Козлов был очень чадолюбивым и обожал свою жену. Фотографии своей семьи он ежедневно разглядывал, всем много раз показывал и ждал, когда ему скажут, что у него красивые жена и сын.
367
Он всерьез считал, что те деньги, которые получал за убийства невинных людей и которые отдавал жене как премии, являются смягчающими его вину обстоятельствами, поскольку он их не пропивал, а полностью отдавал жене и ребенку. В один из дней Козлову принесли письмо от жены с заявлением на развод, где она просила его дать согласие на усыновление сына каким-то немцем, за которого его жена собралась замуж и хотела уехать в Германию навсегда. Геннадий все подписал, а ночью предпринял попытку суицида — пытался повеситься, но сокамерники его вынули из петли и откачали. В дальнейшем этот милиционер-убийца получил пожизненное заключение.
В камере находился еще один «герой». Этот милиционер из полка вневедомственной охраны охранял Центробанк, его Санкт-Петербургский филиал. Мало того, что он сам был наркоманом с оружием, так он еще попытался совершить ограбление охраняемого объекта. Но поскольку в тот момент находился под кайфом, то сделать ничего не смог. Его арестовали, посадили и приговорили к 6 годам заключения за наркотики и попытку разбоя. А также подвергли принудительному лечению от наркомании. Он был человеком злым, задиристым и злопамятным. С ним приходилось постоянно быть начеку. Другие лица, пребывавшие в этой камере, уходившие из нее, приходившие в нее, не так хорошо Арику запомнились как эти, о которых был рассказ.
Февраль — март 1999 года
Каждое утро в 6 часов объявлялся подъем, и все обитатели камер обязаны были выйти по пояс голыми или вообще в трусах на галерею и встать спиной к своей камере. Сотрудники дежурной смены проводили, якобы, осмотр зеков. В каждой осматривающей бригаде были ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора), фельдшер или медсестра, два контролера и кто-то из оперативно-режимной части. Формальность эта преследовала целью усмотреть избитых и больных среди заключенных. Естественно, даже при наличии явственных синяков никто ни в чем не признавался. А все жалобы и просьбы о лекарствах действительно больных пропускались медработником мимо ушей. Они априори считали всех симулянтами. На нервной почве у Арика под правой рукой открылась трофическая язва, которая сочилась экссудатом и чесалась. Но никто не реагировал на просьбу Арика выдать ему бинт, пластырь и линимент синтомицина. Приходилось пользоваться носовыми платками и ежедневно их стирать и сушить. Но про
368
стая стирка ткани без кипячения ничего не давала. Болезнетворные микробы не уничтожались, происходило вторичное заражение, и так без конца. На попытки передать с воли мазь, бинт и пластырь был наложен запрет. Арик написал жалобу в прокуратуру, но и она осталась без ответа. Напрямую писать письма домой можно было только о погоде и природе. Вся почта Арика перлюстрировалась по месту отправки и по месту получения на почте возле дома. Поэтому и приходилось пользоваться нелегальными отправками через цириков. С тех пор как в камере стало известно истинное воинское звание и предыдущее место работы Арика — АНБ, к нему стали относиться почтительней и военнослужащие, и подследственные. Один только Чернышов никак не мог угомониться — тот, который схлопотал от Арика в первый же день. Однажды, когда Арик пытался прогнать тяжелые мысли и уснуть, он услышал, как Чернышов разговаривал с убийцей автомобилистов и предлагал «порвать полковнику задницу», то есть «опустить» Арика до нижайшего состояния. Не подавая виду, что услышал, Арик потихоньку повернулся лицом к проходу между шконками и увидел обоих заговорщиков, курящих возле кормушки. Несмотря на то что давно был отбой, эти двое открыли дверцу и курили в коридор. Горела одинокая лампочка над дверью, камера спала, а те, кому не хватало места для сна, в ожидании своей очереди тихо читали и играли в шахматы, напрягая зрение из-за полумрака. Арик тихонько встал и босиком подошел сзади к Чернышову. Тот не слышал. Арик сделал ему захват головы «в замок» и в течение нескольких минут провел прием на удушение. Затем, когда противник захрипел, Арик сунул его голову в кормушку, приподнял его тело за штаны и подержал так несколько мгновений, чтобы тот продышался. Потом швырнул его на пол камеры и сказал:
— Я сам тебя опущу, подонок, если ты еще раз пасть свою на меня откроешь, мразь подзаборная!
— И ты, горе-гаишник, берегись, — в бешенстве произнес Арик.
— А я чего, я ничего, — залепетал тот.
Проснулись сокамерники, проснулся Донской. Арик объяснил ему причину шума. Донской ничего не сказал, но Арик догадался, что завтра же об инциденте станет известно оперу-куратору. После таких случаев положено было кого-то из конфликтующих перевести в другую камеру. Так и оказалось. Донского вызвали, якобы, к врачу, а вечером за Ариком пришли и перевели его в диаметрально противоположное крыло «Крестов», на 4 галерею, в камеру № 411. Перевод в другую камеру — это всегда неприятно для любого. Ты успеваешь привыкнуть к сокамерникам, к распорядку, принятому в данной конкретной камере, к размещению вещей. А в новой камере ко всему нужно приноравливаться заново.
369
В новой камере уже знали, кого к ним переводят. Из этой информации Арик сделал вывод, что и тут есть стукач, поскольку только доверенному человеку оперативник мог передать такую информацию. Оставалось вычислить «добровольного помощника» администрации тюрьмы. Но на это требовалось время. Время шло, но Арика перестали куда-либо вызывать вообще. Ни следователь, ни адвокат не приходили. Арик буквально кожей ощущал необходимость катализировать процесс своего пребывания в тюрьме. Шел март — пятый месяц заключения без какой-либо вины. Неизвестность еще больше нервировала и заставляла думать бог весть что. Арик активизировал переписку с Юлей. Подсказал ей, где взять координаты всех своих друзей, приятелей и знакомых, которые хоть как-то могли бы помочь: кто деньгами на адвоката и на продовольственные посылки, кто связями в правоохранительной системе. Юля добросовестно звонила, писала, встречалась с людьми в попытках облегчить ситуацию, выяснить перспективу и прогноз на суд, если до него дойдет. Пока суд не просматривался, поскольку дело разваливалось без доказательств какой-либо вины.
Весьма характерным оказалось поведение друзей Арика в этот трудный период жизни. Ближайший многолетний друг Гриша, живущий в Израиле с 1977 года, отказался чем-либо помогать. Другие люди, которых Арик считал своими близкими, тоже никак не пожелали помочь, хотя каждый имел какие-то возможности. Неожиданно две старые комсомольские подруги Зоя и Лора, давно живущие в США, прислали деньги на оплату услуг адвоката. Благодаря этой помощи, Юля смогла два месяца платить защитнику. Деньги, которые передала мать Арика, собрав по родственникам небольшую, но очень нужную сумму, частично расходовались Юлей на продукты питания, частично на адвоката, а частично лежали в резерве, чтобы было чем оплатить услуги адвоката в ходе суда. Известно, что адвокаты в процессе за каждый день суда берут столько же, сколько за месяц работы. Так у них принято. Следователь дала Юле краткосрочное свидание с Ариком. Оба изрядно нервничали. Арик с трудом смог заставить себя говорить в телефонную трубку, с помощью которой ведутся разговоры на таком свидании. Сквозь разделявшее их стекло он видел, как Юля изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать. Обстановка при таких свиданиях очень нервная. Заключенные сидят по одну сторону барьера в ряд на расстоянии полуметра друг от друга. По другую сторону родные и близкие. Все говорят через телефонные трубки. Все друг другу мешают, потому что приходится говорить громко. Присутствующие при этом контролеры на своем пульте могут прослушивать любую пару встречающихся. Как правило, оперативники заранее им говорят, кого надо слушать более внимательно. Арика с Юлей прослушивали. Следователь все старалась «нарыть» хоть какой-нибудь криминал.
370
В результате рассказа Юли о реакции многочисленных приятелей Арика на события, происходящие с ним, он окончательно понял, что 95% его «друзей-товарищей» таковыми вовсе не являются. Помогать согласились и уже начали это делать не близко знакомые люди, как ни странно. Так, очень активно начал помогать московский товарищ Алексей, его знакомый Бабаев и, конечно, Котельников, которого удалось Юле разыскать. Вот, пожалуй, и все люди, которые не поверили в виновность Арика. Все же остальные, включая, как это ни обидно было, родного отца, посчитали, что «дыма без огня не бывает», что зря никого не сажают. Мама «командировала» отца Арика в Санкт-Петербург, чтобы тот на месте смог оказать какую-либо помощь. Отец приехал со своими фронтовыми и военными наградами на выходном пиджаке и всюду в них появлялся. Он встретился с Юлей. Пришел на краткосрочное свидание, которое Юля выхлопотала у следователя для него. Арик попросил в письме принести лекарства. Юля купила, отец принес, но Арику не передали абсолютно ничего. Куда они исчезли, никто не знает. На свидании с телефонной трубкой в руках Арик услышал от отца не ободрение, не поддержку, а его мнение о том, что Арика зря не посадили бы. Говорить было нечего и не о чем. Арик попросил передать маме благодарность за финансовую помощь и заверения в том, что он непременно возвратит эти деньги всем родным, кто помогал. Арику с отцом настолько не о чем было говорить, так было обидно от того, что родной ему человек обвиняет его, не зная сути дела, так не понимает того, что происходит в России в тот период времени и, главное, не желает понять! Не хочет понимать! Не верит родному сыну! И Арик, чтобы не расплакаться от обиды, прервал свидание гораздо раньше положенного времени и попрощался. В тот день Арик очень сильно прочувствовал, что семья Юли стала ему гораздо ближе и роднее, чем его собственная семья. Нужно упомянуть, что сестра Юли и ее муж всегда оказывали им помощь, выражали солидарность и очень тепло относились к Арику. Друзья познаются в беде! И только в беде!
371
Март —июнь 1999 года
Ничего не происходило. Ни адвокат, ни следователь не появлялись. У Юли тоже не было информации. Арик очень нервничал, но ничего сделать не мог. В камере № 411 содержались, в основном, бывшие офицеры МВД. Были там и два солдата погранвойск КГБ, употреблявшие наркотики, но таких моральных уродов и «оборотней», как в камере № 523, там не было. Приняли Арика неплохо — дружелюбно. Имелась информация об его прошлой службе. Ему отвели такую же вторую полку (шконку). Первую занимал очень полный бывший старший лейтенант ОБХСС-ОБЭП (Отдел по борьбе с экономическими преступлениями), Андрей Шубин. Он же был и старшим камеры. Камеру № 411 на момент водворения туда Арика населяли 8 человек — это еще было по-божески. Только двое солдат спали вдвоем на верхней шконке, остальные размещались по одному. Был, правда, и один «обиженный», переведенный из другой камеры для спасения его жизни, чтобы совсем не убили. Но он спал под нижней шконкой, на полу, и появлялся только для туалета и еды. Вскоре и его куда-то перевели. Как-то Арик получил письмо от дочери, в котором она сообщала, что выходит замуж, будучи на втором месяце беременности. Арику стало очень обидно и горько, что он не сможет побывать на свадьбе своего единственного любимого ребенка. В конце марта объявилась следователь и вызвала Арика на допрос. Адвоката не было, и поначалу Арик хотел отказаться от беседы, но подумал, что полезно выяснить ситуацию на этот момент. Капитанша объявила ему, что она получила его личное дело офицера из УВД и нашла там нестыковку в датах и номерах какого-то приказа. Не имея ничего другого по делу, она решила использовать этот факт для обвинения Арика в подделке документа — своего личного дела офицера. Услышав эту чушь, Арик громко рассмеялся, чем рассердил следователя. Она спросила о причине смеха. Арик сказал ей, что, во-первых, личные дела офицерам, как правило, на руки не выдаются и никакие изменения никто, кроме работников отдела кадров, туда занести не может. Во-вторых, Арик ни разу за весь период службы не запрашивал и не брал свое личное дело в руки, что легко проверить по книгам учета выдачи дел, что строго фиксируется. В-третьих, даже если дата и номер какого-то из приказов и не сходятся, то за это нужно спросить инспектора отдела кадров УВД Камчатки майора Соина Якова Николаевича, который и вел личное дело Арика. На это следователь ответила, что спросить с майора Соина уже ничего нельзя, поскольку он умер от рака еще три года назад. Тогда Арик спросил, чего же следствие от него хочет? За что собирается его судить? Капитанша долго мялась, достала носовой платок, зер-
372
кальце, а потом внезапно предложила Арику сделку такого рода. Что, дескать, следствие представит в суд дело о подделке документов, а одновременно с этим представит и его орден, и, таким образом, Арик подпадает под Указ об амнистии как имеющий государственную награду и не обвиняющийся по «тяжелой» статье уголовного кодекса. То есть, иными словами говоря, Арика осудят и тут же пожалеют-помилуют в этом же судебном заседании, и суд отпустит Арика домой прямо тогда же. Чем не изящный выход из положения: и следствие хорошо провело свою работу — довело дело до суда, и суд проявил гуманизм и ничего не нарушил, и прокуратура сможет отчитаться в Москву и снять дело Арика с контроля Генпрокуратуры и со своих плеч. С одной стороны, это был выход, с другой — это была судимость, и это Арика совершенно не устраивало, хотя сидеть в «Крестах» ему очень надоело, и физически он чувствовал себя не лучшим образом. А в-третьих, он же ничего не совершил, так зачем ему эти игры? Обдумав эту ситуацию, Арик ответил следователю отказом.
Та пригрозила ему, что он еще долго будет находиться в тюрьме. Но и это была неправда. По закону, более 11 месяцев никто не имел права Арика задерживать. И так ему уже дважды продлевали срок содержания под стражей: после 2-х и после 6-ти месяцев. Больше было нельзя. Время шло, и следствие торопилось хоть что-нибудь предъявить и передать в суд. Арик возвратился в камеру в подавленном состоянии и застал там нового обитателя — очень известного в городе и ранее знакомого Арику крупного предпринимателя, банкира и мецената Бурякова. Они встречались в Правительстве Ленобласти в период работы Арика гендиректором АНБ. Потом Арик посещал его офис на набережной реки Карповки для переговоров. Тот тоже обрадовался неожиданной встрече. Остальные сокамерники помалкивали, пока Буряков и Арик беседовали часа полтора подряд. Бурякову освободили нижнюю шконку напротив Шубина, поскольку тот тоже был крупной комплекции и не смог бы без проблем для других забираться выше. Это было нарушением тюремных порядков, но известного человека уважили. Буряков в молодости тоже служил в милиции и вырос до старшего лейтенанта угрозыска, после чего ушел в бизнес и преуспел в нем. С появлением его в камере появилась телефонная связь с внешним миром. Подпольно, конечно. У Бурякова был с собой мобильный телефон, который почему-то при обыске не изъяли. Конечно, он за это заплатил. Благодаря этому обстоятельству, каждый сокамерник смог позвонить домой. И Арик тоже пару минут поговорил с Юлей. Она не ожидала звонка и растерялась. Часто звонить было нельзя, потому что в «Крестах» звонки из камер отслеживались. Арик понимал, что Буряков надолго не задержится у них, потому что
373
откупится, и его выпустят под подписку о невыезде или совсем подчистую. Это зависело от его адвокатов. Просить Бурякова было не о чем, разве что позвонить еще разок и все. Также одновременно с появлением Бурякова в камеру занесли много продуктов. Арик позвонил своему адвокату и рассказал ей о последней встрече со следователем. Адвокат была весьма рассержена и просила, чтобы Арик ничего не подписывал, если предложат. Собиралась поскандалить со следовательшей из-за того, что та нарушила закон, не сообщив адвокату, что собирается встречаться с ее подзащитным. Видимо, частые звонки Бурякова и сокамерников не остались незамеченными администрацией тюрьмы, и через три дня поздним вечером в камеру буквально ворвались люди в камуфляже и в масках — спецназ ГУИТУ. Всех обитателей камеры вывели в коридор. Все в камере перевернули вверх дном, производя обыск, но телефон нашли и изъяли. После этого удалились так же быстро, как и появились. До 2-х часов ночи пришлось наводить порядок. Подобные «маски-шоу» в «Крестах» случались в разных камерах по разным поводам раза по два в месяц. Но, в основном, громили воров и другой криминалитет в поисках наркотиков и денег. По словам Шубина, за те три года, что он находился в «Крестах», в их камере это было впервые. Администрация как-то выделяла камеру № 411. Так, прогулки ей давали не по 30, а по 45 минут, книги из библиотеки тюрьмы меняли чаще — раз в неделю, а не раз в 10 дней. Постельное белье стирали в чистой воде и с нормальным порошком, а не с наструганным дегтярным мылом, как у других, отчего белье было серым и воняло. Обитателям камеры чаще предоставляли краткосрочные свидания. В банный день отводили в баню первыми и разрешали мыться не 20, а 30 минут и так далее. Вызвано это было тем, что туда чаще, чем в другие камеры, водворяли серьезных подследственных в высоких, в прошлом, чинах. Так, там находились депутаты разных уровней, генералы — расхитители госимущества, недавние судьи и прокуроры-взяточники. И даже если никого из таких бонз в какой-то период времени там не было, вышеназванные мелкие тюремные льготы сохранялись. Еще, в качестве примера, можно рассказать, что рубашка с галстуком и костюм-тройка Арика, в котором его более полугода назад арестовали, были выстираны и выглажены и висели на вешалке. Это предложил и осуществил Шубин. В российских тюрьмах так плохо содержат людей, что каждая бытовая мелочь является важной. Каждое приближение к обыденным человеческим вещам жизненно необходимо, чтобы продолжать чувствовать себя человеком, а не бесправной и забитой скотиной, с которой можно делать что угодно. Что и делают, кстати говоря.
374
В июне в камере стало очень жарко. В больших количествах появились комары, мухи, размножились клопы и тараканы. Вентиляция отсутствовала, и температура поднималась до + 35-38 градусов по Цельсию. Народ сидел в одних трусах, с полотенцами на шее от пота. Воняло ужасно. Арик к тому времени похудел на 16 кг по сравнению с тем весом, когда его арестовали. Он был пострижен наголо, но и это не спасало. Это была настоящая пытка. Простыни были просто мокрыми и не высыхали. Продукты питания моментально портились, ведь холодильника в камере не было. Когда на улице шел дождь, добавлялась еще и повышенная влажность. В этих тюремных тропиках нужно было выживать. Язва под правой рукой еще больше увеличилась и мокла. Носовые платки уже не спасали. Из-за нервотрепки Арик почти не спал, что выматывало чрезвычайно. Все сокамерники вслух постоянно обсуждали свои дела, и от этого становилось еще более тяжко.
Как-то по 5-му каналу питерского телевидения показали сюжет о последних громких уголовных делах. Маленький телевизор, установленный в камере, давал возможность только чуть-чуть уловить происходившее, так плохо он работал. На вопросы корреспондента отвечал начальник следственного отдела прокуратуры города. Тот самый, который организовал арест Арика в своем кабинете. Он упомянул несколько громких убийств. На вопрос репортера об экономических преступлениях, прокурор сообщил о задержании предпринимателя Бурякова. Тот, глядя в тусклый экран, злобно выругался матом. Последним был вопрос журналиста о судьбе Арика как арестованного генерального директора Академии национальной безопасности. Сокамерники покосились на Арика, а Шубин даже пихнул его в бок, но Арик был поглощен ответом своего давнего знакомца. Тот помедлил немного, а потом сказал, что, вопервых, речь идет о бывшем гендиректоре, а во-вторых, что в этом деле еще много неясностей. Журналист спросил: каких, например? Тогда Кириленко неожиданно коротко и резко ответил: — Много еще. И вообще мы пока не предъявили обвинения. Тогда репортер спросил: — А на каком тогда основании Губенко находится в заключении? На это прокурор ответил, что на том основании, что это дело на контроле Генпрокуратуры, и с этими словами удалился. Интервью закончилось. Всем смотревшим этот репортаж стало ясно, что дела у Арика нет.
375
Июль — сентябрь 1999 года
В одном из своих писем к Юле Арик предложил ей выйти за него замуж. Юля некоторое время не отвечала, а потом ответила коротко:
— Посмотрим, ты выйди сначала. Арика это не обидело.
Он собирался-таки выйти и без особых последствий. Однажды, в августе, перед самым обедом, когда снизу из пищеблока уже поползли отвратительные запахи тюремной бурды, а взвод рабочих хозяйственной обслуги из числа осужденных, отбывавших наказание в тюрьме, уже встал в цепочку и взял котлы с баландой за ручки, чтобы потащить их вверх на галеры, дверь камеры неожиданно распахнулась, и обитатели камеры увидели на пороге начальника СИЗО полковника А.И. Житенева и с ним высокого человека в штатском. Рядом с ними топтались ДПНСИ и контролер с ключами. Начальник и его гость посмотрели вглубь камеры, но заходить не стали. Арик в это время читал, но по команде Шубина встал вместе со всеми зеками. ДПНСИ сказал:
— Губенко, на выход, — потом повернулся к Житеневу и спросил, — закрываем, товарищ полковник?
В мужчине в штатском Арик сразу узнал Котельникова, теперь уже в звании полковника, насколько это было известно Арику. Тот слабо кивнул. Арик надел кроссовки и вышел в коридор с руками назад, как полагалось. Котельникова это явно покоробило и отразилось на его лице. Он приобнял Арика за плечи и сказал:
— Пойдем, потолкуем, Михалыч. По узкому коридору галеры пошли колонной: впереди Житенев, кланявшийся направо и налево в ответ на приветствия персонала и зеков, наблюдавших процессию из камер через кормушки, сзади него шел Котельников, потом Арик, за которым шли ДПНСИ и надзиратель. Житенев привел их в свой кабинет, коротко сказал:
— Располагайтесь, товарищи полковники, — и ушел.
Арик оглядывал кабинет, стоя на пороге. Котельников посмотрел на него, улыбнулся и сказал:
— Арон, садись, — с этими словами он указал на приставной столик у письменного стола начальника, а сам подошел к холодильнику, вынул тарелку с готовыми бутербродами и включил электрический чайник, стоявший на подносе на журнальном столике у стены. Потом достал из шкафа тарелки, чайные ложки, сахар, пакетики с заваркой и присел к столу. Пока чайник закипал, он, молча, разглядывал почти лысого и худого Арика. Арик молчал в ожидании. Потом Котельников налил кипятку в стаканы, бросил в них чай и медленно произнес:
376
— Да, Арон, попал ты в переплет. Я никогда не мог себе даже представить такого. И главное, чтобы ты знал, у них ни-че-го на тебя нет. Это чистой воды произвол и бюрократия. Они защищают честь мундира, а гниешь тут ты. Потом мы ими займемся, поверь мне, а сейчас тебе нужно выходить отсюда.
— Я готов выйти хоть сейчас, — грустно сказал Арик, отпивая чай и откусывая бутерброд с колбасой.
— Сколько весу ты потерял? — спросил гость.
— 16 кг, но это все ерунда, — ответил Арик, — вот нервы не восстановятся, и почти год жизни мне никто не возвратит, вот это действительно плохо.
— Что думаешь делать, когда выйдешь? — поменял тему Котельников.
— Дай выйти, — ответил Арик, — а потом видно будет.
— Слушай, Михалыч, — продолжил Котельников, — я специально из-за тебя в Питер приехал. В Москве с кем нужно переговорили, проверили твое дело и ничего, понимаешь, ничего не нашли, из-за чего стоило бы тебя здесь держать и тем более судить. Однако эти прокурорские ребята закусили удила и с ними очень трудно договариваться. Но им сюда звонили от их начальства. Они будут на днях снимать «красную полосу», то есть контроль генпрокурора с твоего дела. Это уже хорошо. Далее, я сегодня через час встречаюсь с судьей, которому отдадут твое дело.
— Так меня все-таки будут судить? — перебил Арик. — За что? Не проще ли дело прекратить, и все?
— Нет, не проще, не получается пока это у нас. Но с судьей разговор будет другим, потому что он — наш человек, ты понимаешь, о чем я?
— Послушай, Сергей, — отложил бутерброд Арик, — или я совсем тут отупел, или я ничего вообще не понимаю: если дело развалилось в ходе следствия, тогда какой еще суд, с чем они выйдут на суд?
— Да, ты прав, конечно, — сокрушенно ответил Котельников, — но они в милиции состряпали экспертизу и будут пытаться доказать, что у тебя в трудовой книжке подделана печать в одной из записей о приеме на работу. Арик открыл и закрыл рот, не зная, что возразить.
— Ну, как ты, Михалыч, не поймешь, им кровь из носу нужно довести твое дело до суда. Тогда их никто ругать не будет за незаконное твое содержание в тюрьме так долго. Потом, когда тебя оправдают, все претензии можно адресовать суду, а со следствия взятки будут гладки. Ты — заложник этой бюрократии, этих мерзавцев, пойми и смирись. Ну так вот, ты будешь оправдан по суду. А как выйдешь, очухаешься, позвони и приезжайте к нам в гости.
— А когда будет суд, Сережа? — обреченно спросил Арик.
— Не позднее сентября, дата мне пока неизвестна. И доедай, давай, мне к судье ехать пора.
377
— Сергей, а где гарантия, что дело попадет именно к этому судье? — спросил наученный горьким опытом Арик.
— Вот для этого я туда и еду. Гарантия — мое слово. Ты же знаешь меня, Михалыч. Жаль, что никто раньше ко мне не обратился, когда тебя только арестовали. Вечно ты все сам да сам. Упустили время. Процесс глубоко зашел.
— Да я и предположить не мог, что так все обернется, — ответил Арик, — я же ни в чем не виноват!
— Ну ладно, давай прощаться, бежать надо!
С этими словами Котельников крепко обнял Арика.
— И держись, Арон, ты ведь у нас молодец! Не то переживал! Правда, таких гнусностей мы себе не позволяли!
С этими словами Котельников открыл дверь, за которой ждали ДПНСИ и контролер.
— Товарищ полковник, мне приказано вас проводить, — обратился дежурный к Котельникову.
— Пройдемте на выход. Сергей обернулся к Арику и улыбнулся на прощанье:
— Держись, Михалыч, все будет хорошо в конце концов. И направился вслед за дежурным по коридору к проходной. Арик увидел, как навстречу Котельникову вышел начальник тюрьмы и обменялся с ним рукопожатиями, улыбаясь.
Арик, заложив руки за спину, поплелся в сторону 4-й галеры. Контролер шел с ним рядом, чего делать вообще-то было не положено, и говорил Арику участливо:
— Товарищ полковник, не убивайтесь вы так, на вас же лица нет. Я вот не знаю подробностей, но начальник тюрьмы при мне сказал вашему другу, что знает, что вас тут ни за что держат, он дело ваше смотрел. Я сам слышал, дежурный слышал тоже. Все знают, что в прокуратуре одни сволочи работают. Вот, уже пришли.
Арику очень хотелось плакать, но остаться одному не было никакой возможности. Надо было взять себя в руки. Дверь камеры отворилась, и вся компания дружно уставилась на Арика.
— Ну и чё? — ерничая, спросил Шубин.
— Кто это был, Михалыч?
— Друг, — односложно ответил Арик, снимая кроссовки и залезая к себе на шконку на второй ярус.
— Да, хорошо иметь друзей, которых сам начальник тюрьмы сопровождает, — продолжал Шубин, — важная, видно, птица! Суд-то когда у тебя?
— В сентябре, — с неохотой ответил Арик. Меньше всего ему хотелось сейчас разговаривать с кем-либо.
— А ты говорил, что до суда не дойдет, — не унимался Шубин.
— Да вот, сейчас узнал, что дойдет, — ответил Арик.
— А чё, накопали, значит, что-то?
378
— Да нет, не накопали, — едва сдерживаясь ответил Арик.
— Раз не накопали, значит, состряпали улики, — неожиданно высказался один из все время молчавших сокамерников.
— Другого быть не может.
— Да, — ответил Арик, — стряпают как раз сейчас, чтобы суд состоялся.
Возникла пауза. Арик отвернулся к стене и замолчал, обдумывая сегодняшние события. Он окончательно убедился в том, что в России нет ни Закона, ни Права, ни Справедливости, ни Честности, ни Порядочности, ни Правды, — ничего нет. Осознав это, предстояло с этим жить.
В 4 часа утра 15 августа Арика подняли ехать на суд. Он вышел в спортивном костюме и кроссовках. Костюм и рубашку оставил в камере. Решил, что если возвратится сюда, то пригодится, а если повезет и он освободится, то все равно, по тюремным приметам, нельзя больше носить ту одежду, в которой тебя арестовали. Арика «спустили», как там говорят, вниз в общий круглый зал и поставили у стены. Он стоял и смотрел, как наполняется это большое помещение по периметру. Людей, которых нужно было отвозить в разные суды, так и ставили секторами: в Кировский районный суд, в Василеостровский, в Колпинский и так далее. Арика везли в Адмиралтейский суд, где ему уже однажды отказали в освобождении по подписке о невыезде. Во все суды набиралось внушительное количество подследственных, а в Адмиралтейский вместе с Ариком ехало всего 5 человек. У стен простояли два часа, пока цирики всех собрали и рассортировали. Появился тюремный конвой: 6 прапорщиков с кучей сопроводительных дел в руках. Каждый из них сопровождал отдельный автозак. Каждая машина везла людей по круговому маршруту по судам, а потом она же их собирала и доставляла назад в «Кресты», за исключением тех, кому повезло освободиться. Началась долгая перекличка. Вызванных и отмеченных зеков конвойные сержанты заковывали в наручники и выводили во двор тюрьмы, куда заехали автозаки. На Арика тоже надели наручники и не снимали их уже до самого суда. Как и со всех других, впрочем, тоже. В наручниках было тяжело подниматься на высокую ступеньку автозака. Люди скользили, падали, но ничего, кроме пинков и мата, от конвоиров не получали. Это еще никем не осужденные люди, не признанные виновными, не имевшие назначенного срока наказания. О каких правах человека можно говорить в России? Набился полный автозак. Некоторые пытались балагурить с матерком, делая вид, что ничего не боятся. Но это была голая бравада. Трусили и нервничали все. И хотя Арик бесконечно верил Котельникову и не знал за собой никакой вины, все равно душа у него была не на месте, и он был на грани нервного срыва. Накануне, за три дня до описываемых событий, к нему приходила его адвокат и наставляла его, как себя вести в суде.
380
Она же потихоньку передала ему несколько таблеток глицина, чтобы успокоить нервы. Перед посадкой в автозак всех очень тщательно обыскивали. Арик заложил таблетки, благо они были маленькими, в складку заднего кармана спортивных штанов и их не нашли. А больше ничего у него не было с собой вообще. Две таблетки Арик успел проглотить перед тем, как ему надели наручники и последующие 3 часа не очень нервничал. Его привезли в подвал здания Адмиралтейского суда, где поместили одного в бетонный мешок, отделенный от прохода решеткой. Наручники не сняли. В зал судебного заседания Арика завели около 10 часов утра. В зале находились судья, адвокат, прокурор и еще, к своему большому удивлению, Арик увидел трех своих бывших сотрудников из АНБ, которых Ошеровский уволил после ухода Арика с работы. Они улыбались ему и поддерживали его жестами. Больше никого не было. Юля не пришла. «Это к лучшему, — подумал про себя Арик, — меньше нервничать буду». Его завели в стальную клетку для подсудимых, предварительно сняв наручники. Арик потер затекшие запястья и потихоньку достал таблетку глицина и положил ее под язык. Заседание суда началось. Действительно, как и предупреждал Сергей Котельников, Арика обвиняли в подделке печати в трудовой книжке и все, то есть в подделке документов, за что полагался только условный срок. Но и этого получать не хотелось, да и печать Арик вовсе не подделывал. Все обвинение было притянуто за уши.
Адвокат высказалась очень кратко и конкретно, не оставив от обвинения камня на камне. Судья, никуда не удаляясь, вынес оправдательный вердикт, и конвойный милиционер открыл клетку, выпуская Арика на свободу. Все заседание заняло 40 минут. Бывшие сотрудники, каким-то непонятным образом узнавшие о времени суда, поздравили Арика и, весело переговариваясь, ушли. Адвокат, молча, собрала свои записи, сухо поздравила Арика с благополучным исходом и сказала, что на своей машине отвезет его домой. С этими словами она вынула из сумочки ключи от квартиры, которые ей передала Юля. Арик растроганно поблагодарил адвокатессу за помощь и победу. Она сдержанно кивнула и проводила Арика до своих новых «Жигулей —99». Арик приехал домой к обеду, позвонил Юле на работу и маме в Израиль и отправился набирать ванну. Сил совершенно не было. Он сам себе не мог поверить, что все закончилось. Денег не было совсем. Одних долгов за 11 месяцев заключения набралось около 15 тысяч долларов. Спасибо государству российскому и за это. Нужно было срочно устраиваться на работу. После суток отдыха и прогулки по парку для того, чтобы надышаться свежим воздухом и привести ноги в привычный мышечный тонус, Арик поехал в поликлинику ГУВД, в которую раньше ни разу не обращался, — чтобы встать
381
на учет для бесплатного медобслуживания как пенсионер МВД. Поликлиника размещалась на улице Гороховой в самом центре города. Первое, что сказали Арику в регистратуре, что его пенсионного удостоверения недостаточно для постановки на учет, а нужно письмо из пенсионного отдела ГУВД. На следующее утро Арик поехал на Петроградскую сторону, где в районе «Дворца молодежи» в старом двухэтажном доме располагался пенсионный отдел. Высидев около часа в очереди в приемной и предъявив свое пенсионное удостоверение, Арик получил от начальника отдела неожиданный и очень болезненный ответ, что вопрос об его пенсии будет решаться в персональном порядке на уровне начальника главка, поскольку у Арика есть специальная отметка в личном пенсионном деле. Какая отметка — было понятно. Арик переспросил, а не нарушается ли таким образом закон о пенсиях, но вразумительного ответа не получил. Он не получал свою пенсию, учитывая перерывы в службе и восстановления на ней, в общей сложности 4 года к тому моменту, и очень надеялся с помощью пенсии поправить свое текущее материальное положение и привнести в семью хотя бы какие-то деньги до устройства на постоянную работу. Обещали дать ответ в течение месяца. Через неделю Арика вызвали в пенсионный отдел и сообщили, что в связи со сложившимися обстоятельствами начальник ГУВД принял решение ограничить выдачу пенсии Арику 50% положенной суммы. Это был полный произвол и беззаконие, не основанное абсолютно ни на чем. Не было таких правил, приказов, законов, чтобы за то, что человек находился под следствием, лишать его половины пенсии. На бурное возмущение Арика начальник пенсионного отдела только сказал: — Не нужно здесь шуметь, можете подавать в суд на начальника ГУВД!
С этой рекомендацией Арик вышел на улицу. Да, кроме того, оказалось, что есть какая-то древняя инструкция, по которой, если пенсионер не получал пенсию в течение более чем 3-х лет, то за срок более чем 3 года пенсия ему не должна выплачиваться. Таким образом, Арик потерял пенсию за год и еще половину положенной пенсии за предыдущие 3 года. Госпожа СИСТЕМА не смогла Арика уничтожить в тюрьме, не смогла засудить и посадить, но смогла на всю оставшуюся жизнь лишить его половины честно заработанной пенсии.
Подавать в суд на ГУВД было абсолютной бессмыслицей, поскольку это ничем бы не кончилось. Такое заявление просто не приняли бы к производству. Недаром город Санкт-Петербург, в девичестве Ленинград, считался и остается столицей и рассадником антисемитизма в России. Недаром в России не работает ни один закон. Недаром нет независимого суда и правды добиться просто невозможно, если у тебя нет денег, чтобы за ПРАВДУ ЗАПЛАТИТЬ. Абсолютно ясно и понятно, что не будь Арик евреем, он и в «Крестах» бы не сидел, и пенсии бы не лишился. Но поди докажи!
382
В последней декаде сентября остатки пенсии начислили на сберкнижку. Арик сразу же приступил к ремонту квартиры и к обновлению мебели. Полученных денег как раз впритык хватило на косметический ремонт, частично на новую сантехнику и на новые диван и прихожую. Больше денег не осталось. Но Арик был доволен и этой малостью, которую смог внести в дом. По установившейся давно традиции, Арик поехал в «Кресты», как ни противно это ему было, и передал на имя Андрея Шубина продуктовую посылку весом 30 кг для всей камеры № 411.
Одновременно с этими событиями они с Юлей подали заявление в ЗАГС Московского района о регистрации брака. Свадьбу отметили в последние дни октября в уютном и чистом кафе практически напротив ЗАГСА. Костюм на Арике проворачивался на 180 градусов, бабочка отваливалась от воротника рубашки, между воротником и шеей можно было просунуть руку — так Арик отощал. Присутствовали родственники и ближайшие друзья Юли, даже из Москвы приехала подруга детства. Собрались около 30 человек. Со стороны Арика не было НИКОГО. Свадьба получилась веселой и теплой. Арик познакомился с очень хорошими людьми, составлявшими родню и окружение Юли. Буквально на следующее же утро после свадьбы Арик приступил к поиску работы. Он изучал газетные бюллетени, читал объявления на заборах и рекламных щитах. Следил за всей доступной информацией, поднимал старые знакомства и связи. Никто не отказывал, но и на работу НЕ БРАЛИ НИКУДА и НИКЕМ: ни на преподавательскую работу, ни на научную — вообще ни на какую. Все жители города, а тем более руководители учреждений, организаций и ведомств хорошо помнили фамилию Арика, которую журналисты растиражировали и представили исключительно в негативном свете в СМИ всех видов: в газетах, журналах, радио, телевидении, интернете. Об аресте Арика и обвинениях в его адрес раструбили очень широко, а вот о том, что он оказался ни в чем не виновным, об этом никто нигде ни разу не упомянул. Ловцы сенсаций сделали своего черное дело. ДЛЯ АРИКА РАБОТЫ НЕ БЫЛО. Через месяц безуспешных попыток ему удалось устроиться на должность ночного сторожа на склад пиломатериалов в Невском районе на улице Обуховской Обороны. Он добирался туда двумя холодными и всегда переполненными троллейбусами. Всю ночь разгребал снег, мерз в своей мало приспособленной к такой работе одежде, открывал-закрывал шлагбаумы, включал-выключал сигнализацию и освещение, но службу нес бдительно и добросовестно, как всю свою жизнь. Вместе с пенсией его зарплата составляла половину того, что зарабатывала Юля. Это было позорно и стыдно. Арик очень переживал. Трофическая язва
383
затянулась и начала заживать. Физическая работа на свежем воздухе посодействовала выздоровлению. Арик начал поправляться и крепнуть. Добросовестное отношение Арика к работе заметил один из работников склада и сказал ему, что знакомый набирает сотрудников в новую охранную фирму, и дал его телефон. Арик позвонил. Знакомый знакомого оказался подполковником КГБ на пенсии. Это был еще молодой человек 42-х лет, но горький пьяница, за что и был уволен со службы. Тем не менее, связи у него были, и он уже оформил договора на охрану с несколькими предприятиями, а теперь набирал кадры. Он посмотрел документы Арика, не сказал ничего, посадил его в машину и повез по городу показывать будущие места службы для своих людей: Институт гриппа, Ботанический сад, Институт Пастера и склад на Петроградской, потом мелкооптовый рынок в Невском районе, склады в Кировском районе, а также мясокомбинат «Самсон» в районе метро «Звездная» по Московскому шоссе. Он сказал Арику, что на работу охранником его примет, и он может выбрать себе объект.
Арик выбрал мясокомбинат «Самсон», поскольку он был наиболее близко расположен к дому. На комбинате была чрезвычайно сложная производственная обстановка. То есть производства уже практически не было. Комбинат разваливался и разворовывался. Там одновременно работали три охранные структуры, которые между собой яро враждовали. Одна из них относилась к чеченцам, желавшим прибрать права собственности на комбинат к рукам. Им противостояла собственная вневедомственная охрана и молодая компания, куда поступил на работу Арик. Арик сменил одежду сторожа на нормальный костюм и почувствовал себя значительно лучше в привычном обличии. Он решил ни во что не вмешиваться, а только выполнять команды своего руководителя охранной фирмы. Эта тактика принесла положительные плоды и, жестко выполняя свои функциональные обязанности, Арик был повышен в статусе до начальника смены. Он получал на грош больше рядового охранника, но уже не отстаивал смену, а проверял работу других. На этой должности он получил важный документ — «лицензию частного охранника» с правом на получение оружия, но от этого Арик отказался. Как не удивительно для него было, разрешительная система ГУВД не отказала ему в выдаче лицензии, хотя он был морально готов к обратному.
Прошли зима, весна — Арик работал на комбинате. Там его тоже ждал неприятный сюрприз. В один из дней, заходя в кабинет временного управляющего, назначенного государством и руководившего банкротством комбината, он увидел в приемной Быковского — бывшего помощника профессора Данилова, с которым еще в период работы в АНБ у Арика отношения не сложились. Тот тоже не ожидал увидеть здесь Арика. Он вскочил со стула, на котором сидел, сделал шаг навстречу, протянул руку, потом убрал ее, отступил на шаг и снова сел, не сказав ни слова.
384
— Что это с вами, товарищ? — спросила по-старому секретарь.
Арик, не останавливаясь и никак не реагируя прошел в кабинет временного начальства комбината. Выйдя оттуда после обсуждения своих вопросов, он уже не застал в приемной Быковского, но узнал от секретаря, что чеченцы направили его на комбинат в качестве своего представителя. «Нашел себе новых хозяев», — подумал про себя Арик, но знакомство с ним не возобновлял. Встречая его в коридорах и других помещениях комбината, просто игнорировал, поскольку знал об их близкой дружбе с подонком Ошеровским. Арик не сомневался, что и Данилов, и инвалид Ошеровский сразу же узнают, что Арик работает на мясокомбинате в охранной структуре. Но ему было наплевать. В конце лета ему позвонил давний знакомый из министерства финансов РФ и сообщил, что едет в Санкт-Петербург по делу и просит Арика о встрече.
Окончание следует.
Иллюстрация: pikabu.ru
