Михаэль Юрис.
Горечь утраты
( автобиографический рассказ )
Предисловие
Что значит — друг?
Что такое вообще – дружба?
Где её начало и где её конец?
Как её распознать?
По тому, что мы ходим вместе по ресторанам? Вместе выпить, закусить и по девкам ходить? Или, если выразиться высокопарно — чем мы вечно злоупотребляем в нашей жизни — это взаимный интерес и взаимная польза?
А может ностальгия за общим прошлым?
Дружба, я считаю, — это приятная иллюзия на определенном этапе жизни. Может быть это и так. Может быть, она и необходима. Но я считаю, что дружба,
в конечном итоге стоит не больше прошлогоднего снега….
***
Узнал о его смерти полтора года спустя.
Он был мне хорошим другом. Я гордился его дружбой.
Мы не ссорились, не говорили обидных слов, ни в чём друг друга не обвиняли, не упрекали, и ничего не требовали.
В последние годы его жизни, мы встречались, но редко.
Обиженным считал себя я и ждал, что он сочтёт необходимым объясниться. Но объяснений не последовало.
При одной из последних встреч он сказал, что болен.
Диагноза он не назвал. А мне не могло и в голову прийти, что этот молодой, красивый, высокий, почти на голову выше меня, парень, может быть болен…раком.
1
Подружились ещё в Польше, в процессе нашей эмиграции.
Помню, как в мою крохотную комнатушку, находящуюся, как всегда, в полном беспорядке, вошёл высокий, хорошо одетый, аккуратно причёсанный паренёк. Представился — Гриша, и передал привет от нашего общего знакомого.
Разговорились. Во время непринужденной беседы я внимательно присматривался к нему.
Его лицо было мужественным и красивым, с тонкими мелкими и правильными чертами. Безвольный подбородок и рот.
Ни силы, ни характера в линии скул, лба и носа. Разве только в глазах…
Порой проскальзывал какой-то намёк на те неизвестные черты характера, которые составляли неотъемлемую часть его сущности, но ещё никем не были разгаданы. Это были смелость, настойчивость, бесстрашие, живое воображение, хитрость. И когда они проявлялись в его последовательных и решительных поступках, окружающие только разводили руками в недоумении.
Подружились….
Однажды он открылся мне, что хочет стать… израильским разведчиком.
«Да, — подумал я — он наверняка годится для такой работы».
Но, со временем, я забыл об этом разговоре ….
***
После репатриации в Израиль, мы сблизились ещё более.
Вместе сдавали вступительные экзамены, вместе сидели за студенческой скамьёй, вместе занимались, вместе ездили на практику,
вместе защищали диссертации и вместе ухаживали за девчатами.
Он всегда был готов помочь и помогал. Я мог положиться на него во всём. Редко с кем я себя чувствовал так исключительно просто,
легко, как с ним. Мы доверяли один другому, на многое смотрели одними глазами. Правда, он был порой циничен, но в общем, добр.
В нём было развито чрезмерное чувство справедливости и доброго отношения ко всем людям. Из нас двоих, он был сильнее, мужественнее и увереннее в себе.
Припоминается случай, а это ещё было в Польше:
после очередной вечеринки мы проводили наших подружек по домам. Обратно шли пешком по безлюдным улицами и скверам.
Было уже за полночь. Лунный свет освещал сонные улицы.
Город спал. Так нам казалось. Но это было, к сожалению, не так.
Вдруг, неизвестно откуда, появилась банда, человек десять и окружила нас. Один, как видно вожак, вынул нож. Нож длинный заостренный. Зловеще сверкнув им лунным светом, бандит с грозным видом начал приближаться к нам.
— Стань спиной ко мне!- шепнул Гриша.
Так мы стояли, тесно прижавшись спиной к спине, и ждали….
Подойдя к нам на расстояние шага, бандит остановился, а потом с криком: «Бей жидов!» махнул ножом.
Не успел я оглянуться, как вожак уже лежал на мостовой лицом к асфальту, а Гриша, «оседлав» его, одной рукой держал вывернутую руку бандита за спиной, а другой — нож направленный в его затылок.
Шпана, вокруг нас, не пикнула и не тронулась с места.
Все были ошеломлены. Нервно покуривая, они глядели на случившееся, храня полное молчание.
После унизительной мольбы «вожака», Гриша медленно встал и освободил его. Тот, тяжело поднимаясь, отряхнулся и, чертыхаясь, сплёвывая кровь из рассечённого рта, поковылял к поджидавшим хулиганам. А Гриша без слов потянул меня прочь и, не оглядываясь, выбросил нож в первую попавшую мусорную урну…
Он часто бывал у меня дома, иногда оставался ночевать. Даже жил у меня по нескольку дней. Он очень нравился моим родителям, а его мать почему-то решила, что я на него «хорошо влияю».
После окончания университета мы разъехались в разные города. Наши отношения стали почему-то постепенно остывать.
Реже виделись, а больше переписывались.
Встретились после двухлетнего перерыва. Без предупреждения, без телефонного звонка, по его словам, проходя мимо, зашёл на «огонёк». Помню, как внезапно открылась дверь комнаты и появился Он. Мой закадычный «старый»друг Гриша.
Высокий, как всегда, отлично одетый, преуспевающий мужчина, которому можно было только завидовать. Обнялись, сели за стол. Принёс закуску, вино. Выпили.…Разговорились почти как в первый раз…
— Я поступаю в Мосад*. Хочу быть оперативником,- вдруг,
почти шепотом, но твердо заявил он.
Я внимательно взглянул на него, но не промолвил ни слова.
«Да, это ему подходит», – подумал я, а сердце почему-то сжалось.
Я встревожился за него. Ждет его опасная работа. Старались поддержать прервавшуюся беседу шутками, анекдотами, но каждому было ясно, что прежняя беззаботная атмосфера легкости и веселья куда-то испарилась.
А главное, я ощутил, что в эту минуту лишаюсь моего друга…
Встречи станут ещё реже, если вообще. Уже не сможем вести откровенные беседы…
Но путь в Мосад моему другу преграждал государственный экзамен по трудному арабскому языку и шансы, по его словам, были небольшие.
— Не горюй — пытался я его утешить. – Английский же ты сдал? Сдал!
— Да! Но если в дипломе будет только английский, – объяснил он, – то меня определят куда-нибудь, в какое-то захолустье, на африканский континент. Неперспективно и неинтересно.
А благодаря знанию арабского, смогу «навещать» прелестные страны Ближнего Востока.
До экзамена ему оставалось месяца два. Я, кажется, могу ему помочь.
Несмотря на противоречивые чувства, (ведь помогая ему, я его теряю), я пошёл к моей знакомой, преподавательнице арабского языка в средней школе. Её звали Натали, но уже не помню, как я убедил ее. Главное, она согласилась.
Они занимались интенсивно ночами напролёт. Он усердно зубрил…. Так пролетело все лето. В конечном итоге экзамен сдал хорошо, а в «придачу», учительница стала его подругой.
Осенью он начал проходить спецподготовку.
В течение этой подготовки, тянувшейся с полгода,
изредка навещал меня. Многого не рассказывал и лишь намекал:
— Учеба изнурительная и слишком продолжительная, но я ничего не страшусь …
Успешно, как я понял, закончив спецподготовку, он вскоре уехал куда-то за границу, не успев попрощаться, как положено.
Иногда, во время кратковременных отпусков, он заходил ко мне, но беседы не клеились. Они становились немногословными, менее откровенными, много недомолвок и тайн.
Он почти ничего не рассказывал о своей новой жизни, а я и не расспрашивал. Понимал — работа секретная. Даже на общие темы разговор никак не ладился. Однажды, в один из вечеров, он пришел ко мне с учительницей Натали. Он был весел, а она грустна.
— Дружок,- сказал он.- Завтра я отбываю в мою первую самостоятельную командировку.
— Что ж, поздравляю, — без энтузиазма ответил я, – так давайте за это и выпьем. Выпили. Молча закусили, но разговор не клеился.
Спросить его, куда направляют, не отваживался.
В какой-то момент, меня, на кухне перехватила Натали.
— Знаешь, он едет туда, к нашим врагам. Я очень волнуюсь за него….
Я приложил палец к ее губами и, не реагируя на сказанное, попросил её помочь мне с подачей фруктов…
2
Не видел и не слышал о нем долго. Может, лет пять — шесть. Его подруга Натали, тем временем, вышла замуж за другого. Был на свадьбе. О нашем общем друге не обмолвились ни словом.
Вдруг Он объявился…
Краткий звонок по телефону и мы встретились в ресторане.
Я был искренне рад его видеть. Гриша был скуп на слова и всё время нервно курил. А он, как я помню, никогда не брал сигарету в руки.
О тридцатипятилетнем человеке нельзя было сказать «постарел», но он в моих глазах, несомненно выглядел значительно старше своих лет. И я понял — эти годы он прожил отнюдь не в радости и душевном комфорте.
«Страх провала — вот что, скорее всего, старит разведчика»,- подумал я. — Особенно, если мой друг служит в той стране, где агентов не сажают за решётку, а жестоко пытают. Конец тогда неизбежный. Вешают на центральной площади на глазах воинственно настроенной толпы, как в случае Эли Когана *, которая ещё была свежа в нашей коллективной памяти.
Гриша делал всё, что от него требовалось, все что нужно было для успеха дела, все для той жизни, которая казалась ему единственно возможной. И это я понимал, но не разделял.
По-моему — это насилие над самим собой. В конечном итоге, так мне кажется, это и привело его к трагическому концу.
Вновь мы встретились ещё через два года, когда он вернулся на совсем. Проведал меня в моей конторе. Я угостил его чаем, но разговор не получался.
Мне было эгоистично обидно, что он так легко пожертвовал нашей дружбой. Я понимал, что жертвовать личной жизнью он имел право. Идти на самопожертвование — тоже! Но почему жертвовать нашей дружбой?
Я чувствовал, что он неспроста пришел проведать меня.
Может и хотел что-то рассказать, но, вскоре, подавленно махнул рукой и ушел. Если бы я знал, что вижу его в последний раз…
…. Звонок.… На противоположной линии знакомый голос.
Узнал. Бывшая подруга Гриши. Сколько лет, сколько зим!
Ее голос был тихий, еле слышный. Недавно, она случайно узнала о смерти Гриши….
Он похоронен на кладбище….
***
И вот я здесь, по пути к его могиле. Шёл к ней скованными медленными шагами. Чувствую себя скверно.
Редко бываю здесь, ну и, слава Богу!
С годами, не странно ли, (хотя, может быть, это и к лучшему),
у меня пропал интерес к загробному миру.
Особенно когда подходят сроки и смерть становится все более и более ощутимой и реальной.
Шёл и размышлял: три моих лучших друга – уже покойники…
Н- да. Наверное, в молодости дружба основывается на интуиции, на подражание, на общие интересы, а с возрастом, наверное все эти элементы ослабевают, а затем и исчезают.
Дружба в то время, когда у человека только формируется мировоззрение, зарождается на юношеском азарте, безумных поступках, надеждах и мечтах, а с годами постепенно ослабевает
из-за различных убеждений и всяких субъективных мнений и личных комплексов…
Для молодых ссора, ревность, и разногласие — не страшны. Всегда можно завести новую дружбу. А для пожилого влачить одинокое существование — печально и грустно…
Шагал по тихой тропинке, держа перед собой записку с «адресом» захоронения моего покойного друга. Прислушивался к чириканьям птиц, сверчков, шумам густой листвы. Прислушивался к царившей вокруг меня мертвой тишины продолжающейся жизни…
Шёл и прислушивался к себе, к самому себе и не верил, что навеки потерял ещё одного близкого друга. Но ничего не шевельнулось во мне. И боли никакой…
Осталась лишь, какая та пустота. Пустота, и чувство горечи. Горечи собственной вины…
Но почему? …
* Эли Коган – израильский разведчик, почти достигший поста президента Сирии. Был пойман и разоблачен сирийской контрразведкой в феврале 1965 года. Двух недельный суд состоялся при закрытых дверях. Был осуждён и повешен на центральной площади Дамаска. Его тело, до сегодняшнего дня, не было передано израильским властям.
*Мосад – израильская внешняя контрразведка.
Иллюстрация: success-secrets.ру
