Продолжение. Начало 19.11.23.
Часть 2
Глава 4
Тоска по Норильску
4.1
1 сентября…Начало занятий на последнем пятом курсе. Марк обходил
ребят из своей группы, чувствуя их крепкое дружеское пожатие руки, пока не
дошёл до Валерия.
— Здоров, Шопен. Как настроение? Что это у тебя такое вялое рукопожатие,
как у барышни?
– Ничего хорошего.
– Почему? Чего раскис?
— Ты ещё спрашиваешь? Да я после твоего визита к Даше окончательно с ней
разошёлся: на звонки она не отвечает, встречаться со мной не хочет. Не твоя
ли это работа, дружок?
— Нет, не моя. Я с ней тоже, после того как выполнил твоё поручение, больше
не виделся.
— И по телефону не говорил?
— Нет, не говорил.
— Честно?
— Ну, ты, Валера, как Гаврик. Помнишь?
— Нет, не помню.
— Ну, когда он сказал Петьке: “Жри землю, что не врёшь”.
Марк легонько толкнул Валерия в плечо, вроде как извиняясь, за
сравнение с босяком Гавриком.
— А я уже подумал, что вы за моей спиной закрутили краковяк. Извини, если
обидел.
— Да нет, не обидел. Ну что, успокоился?
— Нет, не успокоился. Даша у меня из головы не выходит.
— Так пойди и поговори с ней. Женщины любят, чтобы их уговаривали и
клялись в любви до гроба.
— А ты откуда знаешь, что такие советы даёшь?
– Знаю.
– Не верю. Из – за своей любви к мордобою, ты, поди, ни с одной девушкой
не встречался.
— Книжки надо читать. Жалостливые. Там всё написано.
— В книжках нет описания того, что с нами происходит. Каждый сам топчет
дорожку к алтарю.
— Это верно. А ты знаешь, Валера, у меня появилась идея, как нам собраться
втроём – ты, я и Даша.
— Что за идея?
— Когда я был у Даши дома, я ей обещал когда — нибудь рассказать о
Норильске. Она очень заинтересовалась.
— А я тебе скажу – почему? Даша в детстве жила на северном Урале. А там
зима и морозы, как у вас.
— Понятно. А давай я ей позвоню и приглашу в гости. Мама собирается
двадцать четвёртого сентября организовать вечер памяти моего папы.
— А почему двадцать четвёртого?
— В этот день исполняется 10 лет со дня его скоропостижной смерти. Кстати,
он умер и похоронен в Ростове на Северном кладбище.
— Нет, Марк, как – то неудобно. Эта дата связана с семейной скорбью,
воспоминаниями о близком человеке, а тут мы придём.
— Почему неудобно? Удобно. Ведь проводят вечера памяти известным
писателям, артистам, спортсменам.
— Известным людям — да. А это просто твой папа.
— Мой папа в Норильске был самым знаменитым узником Норильлага. Он
организовал и возглавил самооборону политических заключённых от
уголовников, которых в лагере было десятки тысяч. Это спасло многих от
верной гибели.
— Что ты говоришь? Вот это да. Очень интересно послушать о таком
человеке.
4.2.
Марк предложил отметить годовщину смерти своего отца не только
потому, что сам хотел встретиться с Дашей, но и для того, чтобы рассказ о
Норильске из его уст не выглядел пустой похвальбой. Он гордился своим
отцом и искренне любил город, в котором родился и провёл восемнадцать
лет жизни. Более того, был уверен, что на такое мероприятие обязательно
прилетят из Норильска гости.
Обидное замечание Валерия о девушках Марк оставил без ответа, так
как, в самом деле, кроме нескольких прогулок с одноклассницей по
вечернему Норильску, ни с кем больше не встречался. И тем не менее,
некоторые впечатления детства о норильских женщинах у него, всё – таки,
были.
До того как Марк пошёл в школу, он жил с родителями в пятиэтажном
доме с комнатами гостиного типа — гостинках. Единственное отличие
гостинок от общежития заключалось в том, что все комнаты имели свой
санузел, а на входе не сидела вахтёрша. На каждом этаже было не менее
тридцати комнат и длинный полутёмный коридор, в котором, когда родители
были на работе, Марк с друзьями проводил всё свободное время. В коридоре
не только было теплее, чем в комнате, где дуло изо всех щелей, но и
интересней. Здесь перед его глазами разворачивалась настоящая картина
жизни.
Однажды перед сном, Марк спросил у отца:
— Папа, а почему у нас на этаже дяди часто дерутся? И тёти тоже.
— Понимаешь, сынок, это когда они после тяжёлой работы напьются водки.
— А зачем пьют водку?
— Хороший вопрос, но ты ещё очень мал для того, чтобы понять, почему они
это делают.
— Ну почему мал? Я смогу понять, если ты мне объяснишь на языке моего
возраста.
— Ладно. Я попробую. Только десять минут, не то нас мама будет ругать.
— Хорошо.
— Ну, так вот. Мы живём с тобой в особенном городе, где очень холодно. На
улице не погуляешь, особенно зимой, а зима у нас длинная.
— Правильно. Поэтому я играюсь с ребятами только в коридоре. Правда,
иногда выхожу на улицу.
— Совершенно верно. После работы, на которой люди очень устают, нужно
отдыхать. Если человек образованный, то он читает книги, играет в шахматы,
как мы с тобой, ходит в кино. А если без образования, то, как правило, он
пьёт водку.
— А почему же они дерутся?
— По разным причинам: иногда на всех водки не хватает, иногда из – за
девушек.
— Это как?
— Ну, например, двум мальчикам нравится одна девочка. Вот они друг друга
толкают, спорят. У вас ведь тоже такое бывает?
— Конечно, бывает, – авторитетно подтвердил Марк.
— Ну вот видишь. А теперь спи. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Марк согласился с папой, что бывают дяди, которые тяжело работают,
вечерами не читают интересные книжки и не играют в шахматы, а пьют
водку. Но почему так плохо ведут себя тёти – он не понял. Вид пьяных,
небрежно одетых, дерущихся и ругающихся матом женщин, многие из которых были в норильском лагере, оставил весьма тяжёлое впечатление на всю жизнь маленького ребёнка.
4. 3
Несколько дней Марк вынашивал идею отметить десятую годовщину
смерти папы и, наконец, решил посоветоваться по этому поводу с мамой.
Выбрав время, когда она была более – менее свободна от домашних хлопот,
Марк спросил:
— Скажи, пожалуйста, мама, я правильно посчитал, что в конце сентября
этого года исполняется десять лет как умер папа?
— Правильно. А почему ты об этом, сыночек, спрашиваешь?
— Дело в том, что в следующем году я оканчиваю институт. Мне, как и всем
однокурсникам, предстоит распределение на работу и неизвестно, где я в это
время буду. Поэтому предлагаю отметить десятилетие со дня смерти папы в
этом году.
— Хорошая мысль. Конечно, я согласна — посидим, поговорим, вспомним папу
и нашу непростую жизнь в Норильске. Я по этому поводу приготовлю
хороший ужин.
— А можно, мама, я приглашу своих друзей? Пусть они послушают, какой
наш папа был герой.
— Конечно, пригласи.
Марк сначала задумывал это мероприятие, как повод помирить Дашу и
Валерия, но сейчас у него созрел совсем другой план. Он до сих пор не мог
забыть, как его, большого мальчика, не взяли на похороны папы. Владимир
Дмитриевич Калмыков много раз рассказывал, как папу провожали тысячи
людей во главе с начальником всей милиции Ростовской области генералом
Смирновым.
— Мама, напомни, пожалуйста, каким образом собралось столько людей на
похороны папы?
— Дело в том, что утром в день похорон, было по ростовскому радио
выступление Владимира Дмитриевича Калмыкова. Он рассказал о нашем
папе, его фронтовой жизни, Норильском каторжном лагере, трудовых
заслугах. И ещё он сказал, что если бы его хоронили в Норильске, то
собрались бы десятки тысяч людей. А так его, по всей видимости, будут
провожать в последний путь в Ростове только несколько человек. Вот тогда
незнакомые люди – ветераны войны, бывшие заключённые, их родственники
и друзья — откликнулись на призыв Калмыкова собраться, чтобы отдать дань
уважения своему заслуженному земляку.
На следующий день Марк позвонил в Норильск Калмыкову и рассказал о
своём плане отметить десятилетие со дня смерти отца. Владимир
Дмитриевич не только с благодарностью принял приглашение приехать в
Ростов, но и пообещал активно участвовать в проведении этого мероприятия.
В канцелярии генерала Смирнова приняли информацию о проведении дня
памяти гвардии капитана Рожанского Исаака Марковича и сказали, что
сообщат об этом генералу Смирнову.
4.4
Предложение Марка Вера решила обсудить с младшим сыном Витасом,
которому недавно исполнилось пятнадцать лет. Мальчик был непростой,
избалованный, не знавший, в силу материального достатка в семье, слова нет.
Несколько дней назад у Веры с Витасом состоялся неприятный разговор,
который закончился обидой на сына. На вопрос, кем ты собираешься себя
записать по национальности при получении паспорта, он, не задумываясь,
ответил:
— Эстонцем, как дедушка.
— Это твоё право, — заметила мама, — но объясни – почему?
— Что почему?
— Почему эстонцем, а не русским, как я, или евреем, как папа?
— Потому что ни русских, ни евреев не люблю. Хочу принадлежать к
арийской расе.
— Тебе кто – то посоветовал или ты своими мозгами дошёл до этой
гениальной мысли?
— Сам.
— Ну ладно. Не будем опережать события.
Сегодня, когда Марк ей сообщил о своём желании организовать вечер
памяти папы, Вера сразу подумала о Витасе. Наверняка, он будет против, но
говорить с ним в любом случае надо. Вечером, когда Витас вернулся с
гуляния, Вера села за стол напротив сына:
— Как дела?
— Мама, ты каждый день задаёшь мне один и тот же глупый вопрос?
— А ты каждый день мне грубишь.
— Я где – то читал анекдот: "Кто такой демагог?"
— Ну и кто?
— Демагог – это человек, который на вопрос: “Как живёшь?” начинает
рассказывать, как он живёт.
— Хорошая шутка.
— Это не шутка, мама, — это жизнь.
— Молодец, сыночек, маму жизни учишь. Но я не об том хочу с тобой
поговорить.
— А о чём?
— В конце сентября исполняется десять лет со дня смерти нашего папы.
— И что?
— Марк хочет организовать вечер воспоминаний.
— А я причём? Я его почти не помню: приходил домой какой – то дядька,
когда я уже спал, и уходил, когда я ещё спал. В выходные он, как правило, с
Марком уезжал на охоту или рыбалку. Вот и все мои впечатления от
общения с папой.
— Нет, не все. Он тебя очень любил. Когда ты маленький был, он с тобой
много гулял, игрался.
— Ну не помню я эти еврейские сюсюканья.
— Зачем ты так о папе говоришь? Он герой.
— Да какой он герой? Вот наш дедушка — заместитель министра обороны
Эстонии, который умер в лагере от голода, он герой.
— Нельзя делить людей на героев и не героев только потому, что один остался
живой, а другой умер.
— А делить всех, кто погиб, на евреев и неевреев, можно? Короче, мама, не
буду я в этом шабаше участвовать. Спасибо за ужин.
4.5
Своим материнским чутьём Вера не только чувствовала коренные
изменения, происходящие с Витасом, но и постоянно находила этому
подтверждение. Недавно она обнаружила на его книжной полке эстонско –
русский словарь и тоненькую тетрадь, в которой он пробовал себя в
эстонском языке. Так как Вера несколько лет училась в эстонской школе, то
без особого труда прочитала короткие предложения, с написания которых
начал изучать Витас эстонский язык. Их было, многократно написанных,
всего два:
-“ Я не люблю Россию. Я люблю Эстонию“.
-“ Приходит время, когда мы очистим Эстонию от русских и евреев“.
В принципе, этим глупым лозунгам было три копейки цена, но страшно,
что Витаса в эту сторону тянет. Не исключено, что кто – то его в
националистическом плане постоянно настраивает и подзуживает. Для того
чтобы хоть приблизительно установить этого "кто – то”, Вера пошла на
хитрость. Когда сын вернулся с вечерних гуляний, она за ужином у него,
между прочим, спросила:
— Витас, ты не передумал поехать на зимние каникулы в Москву –
посмотреть столицу нашей Родины? В это время там будет ещё и розыгрыш
кубка мира по баскетболу среди студенческих команд.
— Нет, не передумал. С удовольствием поеду.
— Мне знакомая в турагентстве предложила две дешёвые путёвки, но я не
могу оставить бабушку одну. Придётся отказаться.
— Ну зачем, мама, отказываться? Я предложу твою путёвку своему другу
Севе. Он тоже хотел поехать.
— Хорошо, я завтра поговорю в агентстве на счёт путёвок, а ты приведи Севу
к нам домой. Мне нужно знать, с кем ты собираешься поехать на экскурсию в
Москву?
— Договорились. Завтра он не может, а послезавтра мы придём.
Витас привёл своего друга познакомиться с мамой через два дня. Сева
приехал в Ростов из Львова год назад в связи с переводом отца на службу в
Северокавказский военный округ. То, что они были оба новенькие в классе,
их подружило. Сева был блондин небольшого роста с серыми острыми
глазками, которыми сразу обшарил всю квартиру. В отличие от
немногословного Витаса, весь вечер он рассказывал о себе и своей семье.
Информации было мало, но Вере не понравилось, что он всё время,
независимо от обсуждаемой темы, говорит о деньгах.
— А кто у тебя родители, Сева? Чем занимаются? – спросила Вера.
— Папа военный, а мама преподаёт историю в седьмых классах. Она и меня
учила в львовской школе. Правда, в классе говорила одно, а дома – совсем
другое. Иногда просто противоположное.
— А что другое?
— Другое. Про власть, наших кремлёвских руководителях, политике партии и
правительства. Папа её всё время ругает за это, а она продолжает заниматься
антисоветской пропагандой.
Чтобы сменить тему разговора, Вера спросила у гостя:
— А чем ты увлекаешься, Сева? Что тебя интересует, помимо школьных
занятий?
— Вот как раз школа, с её убогими и пустыми занятиями, меня меньше всего
интересует.
— А что интересует?
— Люблю читать зарубежную литературу, самиздат. Только вы меня не
выдавайте. Я, правда, знаю, что вы сами из бывших репрессированных, но
всё равно.
— Зачем мне тебя выдавать, если ты с моим сыном дружишь?
— Не знаю, но папа говорит, что в нашей непростой жизни нельзя никому
доверять.
— Ну ладно, Сева. Пошли я тебя провожу домой, а то ты сегодня очень
разболтался, — вдруг вступил в разговор Витас.
— Я думаю, что твой друг пойдёт домой один, — жёстко сказала мама.
— Уже поздно, чтобы кого – то провожать.
— Ладно. Севка, до завтра.
А на следующий день вечером Вера сказала Витасу, что экскурсия в
Москву отменяется, так как, оказывается, кроме путёвки, нужно покупать
страховку, а у неё на это денег нет.
4.6
Все в семье Рожанских, за исключением Витаса, с нетерпением ждали дня,
когда соберутся люди, чтобы отметить десять лет со дня смерти отца и мужа.
Решение всех организационных вопросов взял на себя Марк, а за подготовку
стола отвечала Вера. Когда мама спросила Витаса, чем он может помочь, тот
в грубой форме ответил:
— Мы с бабушкой к еврейской части нашей семьи никакого отношения не
имеем.
— Стыд какой, — заметила Вера. — Ты хоть бабушку сюда не приплетай, идиот
доморощенный.
Накануне из Норильска прилетел Владимир Дмитриевич Калмыков.
Шумный, энергичный, он сразу из ростовского аэропорта позвонил Вере и
сказал, что у него есть замечательный сюрприз, о котором никто не
догадывается.
— Владимир Дмитриевич, скажите, а то я ночь не буду спать.
— Такой сюрприз, Верочка, стоит одной бессонной ночи. Не скажу.
Сбор гостей был назначен на три часа дня, но перед этим Калмыков решил
посетить кладбище и возложить на могилу Исаака Марковича и его
родителей цветы. И хотя он отлично знал всю композицию захоронения, так
как Норильское строительно — монтажное управление оплатило все расходы –
от проекта памятника до сооружения, Владимир Дмитриевич остался очень
доволен тем, что увидел: посередине площадки стоял большой бюст Исаака
Марковича из чёрного мрамора со всеми наградами, а по обеим сторонам от
него – в половину размера бюста – были выполнены памятные надгробия из
того же материала мамы и папы. Территория площадки позволяла
похоронить ещё несколько близких им людей.
Валерий заехал за Дашей на такси и они первыми приехали по
указанному адресу. Марк только успел их познакомить с мамой ( Витаса, как
всегда, не было дома ), как шумной компанией ввалился Калмыков. За ним
проглядывал высокий, спортивного вида молодой парень с необыкновенно
интересным лицом. После того как гости перецеловались с Верой и Марком,
Владимир Дмитриевич голосом Левитана объявил:
— Знакомьтесь, это наш молодой друг еврейско – эскимосского
происхождения по имени Илья. Сын Клавки и Файвуса, выполненный в
одном эксклюзивном экземпляре. Илья владеет практически всеми языками
народов Севера, мастер спорта СССР по лыжному спорту. По образованию
инженер – металлург.
Вера от неожиданности опустилась на стул – она видела этого юношу в
Норильске один раз десятилетним мальчиком, когда Клавка с сыном
приходили к ним посоветоваться по какому – то вопросу с Исааком
Марковичем. А сейчас перед ней стоял взрослый человек с восточным
разрезом глаз и европейским цветом лица.
— Быть этого не может, — и она бросилась обнимать и целовать Илью.
— А как мама? Она жива? Как себя чувствует?
— Хорошо. Живёт вместе с нами. Нянчится с двумя внуками.
— Боже мой, боже мой, – причитала Вера, вытирая слёзы.
4.7
Быстро рассевшись вокруг заставленного всякими блюдами и тарелками
стола, слово взяла Вера.
— Спасибо, дорогие друзья, что в такой день к нам пришли. Мне сейчас
трудно говорить. Я скажу несколько слов попозже.
— Ну что ж, — инициативу сразу перехватил Владимир Дмитриевич.
— Позвольте мне, как самому взрослому за этим столом, произнести самый
простой тост:
– За здоровье всех присутствующих и за память по отсутствующим. Прошу
всех встать и выпить.
— Эти слова, — продолжил Владимир Дмитриевич, — должен был сегодня
сказать старший рода Рожанских — Исаак Маркович. Мы собрались, чтобы
вспомнить великого, не побоюсь этого выражения, человека, то я, как его
близкий друг, их произнёс. С Исааком Марковичем мы прошли, в самое
страшное для нашей страны время, весь путь человеческих страданий. Это
был умный, мужественный, надёжный человек. Доброго здравия на небесах.
Он этого заслужил.
После этих объединяющих всех присутствующих слов обстановка за
столом стала совсем другой – доброй и открытой. Все дружно начали
закусывать, тем более что северные гости привезли с собой массу вкусных
экзотических продуктов – оленью колбасу, копчёную рыбу, медвежье мясо,
северного гуся и всяких других разносолов.
— А сколько людей сегодня в Норильске живёт? – робким, не свойственным
ему голосом, спросил Валерий.
— Около трёхсот тысяч, однако желающих приехать в Норильск на работу
очень много. В настоящее время мы никого на наше предприятие не
принимаем – не позволяет жилищный фонд комбината.
— Большой город, но он в три раза меньше по числу жителей, чем Ростов, –
заметил Валерий.
— Наверное. А где вы учитесь, молодые люди?
— В Ростовском инженерно – строительном институте, — ответил за всех
Валерий.
— У нас работают выпускники вашего института. Все они герои. Работать в
строительстве на Крайнем Севере, при экстремальных климатических
условиях, – это настоящий подвиг. Вы побыстрее заканчивайте институт и
тоже к нам приезжайте. Не пожалеете.
Но Марк не прислушивался к разговору между Калмыковым и Валерием.
Он сидел рядом с Дашей, которая отделяла его от сокурсника. Сидел так
близко, как никогда не сидел ни с одной женщиной. В силу того, что
количество гостей из – за Ильи получилось больше, чем рассчитывали они с
мамой, то Марк, как хозяин дома, примостился на табуретке, которая еле
поместилась между стульями, на которых сидели Даша и мама.
И тем не менее, дело было не в тесноте – он готов был испытывать такие
неудобства вечно, так как своим бедром соприкасался с бедром Даши.
Неожиданно плотный контакт с девушкой его мечты захватил Марка
настолько, что он не мог ни пить, ни есть. В какой – то момент ему даже
показалось, что между ним и Дашей проскочила электрическая искра.
Марк в своём сознании был сосредоточен только на ощущении рядом
сидящей с ним девушки и вообще не слышал, о чём говорят за столом. Вывел
его из этого непонятного состояния вопрос, который задала Владимиру
Дмитриевичу сама Даша.
— А скажите пожалуйста, какие черты характера воспитывает в человеке
Крайний Север?
— Это вы задали мне, красавица, очень трудный вопрос, но я постараюсь на
него ответить. Наверное, сильную волю, умение преодолевать любые
трудности, а главное, ценить людей и уметь дружить.
— Вы тоже были заключённым, как папа Марка?
— Да, но такой, как Исаак Маркович, был в лагере один. Он совершенно ни на
кого не походил — сильный, смелый, добрый, решительный человек. Я ему, да
и не только я, обязан жизнью.
— Вы можете рассказать об этом более подробно?
— Хорошо, но это займёт время.
— Мы за этим и пришли. Прошу вас.
4.8
Владимир Дмитриевич начал свой рассказ необычно тихим голосом, как
о чём – то очень сокровенном и личном.
— Это был конец 1948 года. Сталин решил, что заключённые, осужденные по
политическим статьям, так называемые каторжные, недостаточно сурово
наказаны. Поэтому требуется на всей территории Советского Союза,
ужесточить условия их содержания. С этой целью в Норильском
исправительно – трудовом лагере, в соответствием с указанием вождя,
целый ряд бараков был перестроен. Перестройка заключалась в том, что на
окнах бараков были поставлены мощные железные решётки, деревянные
двери заменены на стальные, закрывающиеся по приходу этапа на
несколько замков до утра. Была ликвидирована всякая возможность
получать посылки и письма. Введён строгий запрет на любые покупки в
лагерном ларьке. Каторжные использовались на самых тяжёлых работах без
ограничения длительности рабочего дня.
В этом месте своего рассказа Калмыков остановился. Молча налил себе
рюмку водки и залпом, без закуски, выпил.
— После войны в Норильском лагере, за счёт прибытия бывших
военнопленных, политических заключённых стало намного больше. Но и
уголовников разного уровня бандитской квалификации, в том числе
бандеровцев и власовцев, прибавилось. Понимая, что теряют власть,
уголовники несколько приутихли, но ненадолго. Чувствовалось, что они
готовят большую и кровавую провокацию.
— В тот вечер на вахте знакомый вертухай, снимая с меня кандалы, шепнул,
что сегодня ночью в нашем бараке будет массовая резня политических.
Точное время, правда, неизвестно, но что – то ближе к утру.
Улучив удобный момент, я эту информацию передал Исааку Марковичу,
авторитет которого в бараке был непререкаем. Подумав немного о
готовящейся провокации, Исаак мне ответил:
— Когда потушат в бараке свет, мы с тобой, Володя, поменяемся местами.
При этом из своего ватника и других подсобных средств ты сделай фигуру,
похожую на мою. Сам притрись к стенке барака и замри. Это первое.
Второе – аккуратно передай информацию нашим ребятам. Пусть они тоже
сделают всякие рокировки для дезориентации нападающих. И третье —
никому не спать и никакого оружия не применять.
Утром, прибывшее в бунтующий барак руководство лагеря, обнаружило
семь трупов уголовников. Найденные орудия убийства указывали на то, что
все они были сделаны самими ворами. Резонансное дело, грозившее
увеличением сроков политическим заключённым, было закрыто за
недостаточностью улик.
Владимир Дмитриевич замолчал и все, сидящие за столом, думали, что он
закончил свой грустный рассказ. Но тут его лицо осветилось улыбкой.
— В настоящее время в Норильске проводятся официальные соревнования
молодых боксёров севера России. Зная многолетнюю волонтёрскую
деятельность Исаака Марковича Рожанского, благодаря которой его два
подопечных вошли в сборную Российской федерации по боксу, Норильский
комбинат обратился с ходатайством в Норильский спорткомитет о
присвоении этим соревнованиям имени Исаака Рожанского. Я привёз две
памятные медали, которыми хочу, от имени руководства Норильского
спорткомитета, наградить его сыновей.
4.9
Марк хотел подняться со своего стула и стоя принять от Калмыкова
награды в честь отца, но не смог. Какая – то неведомая сила не позволяла
ему это сделать, удерживая на стуле. Он понимал, что производит тяжёлое
впечатление на окружающих, улыбался и благодарил, но оторвать себя от
Даши не получалось.
И тут она, почувствовав конфуз Марка, спросила у Владимира
Дмитриевича:
— А скажите, пожалуйста, был ли какой – то ощутимый результат в
отношении поведения уголовных заключённых от этого серьёзного
происшествия?
— Хороший вопрос. На самую суть проблемы обратили внимание.
— Спасибо.
— Конечно, был. С этого дня уголовники категорически отказывались
находиться в одном бараке с политическими. Это была лагерная революция.
Все её участники чувствовали себя героями, а Исаак Маркович стал для
меня самым близким другом.
— А в общеполитическом плане — что это дало? — неожиданно задал вопрос
Валерий.
— В каком смысле?
— Как всё это повлияло на каторжный режим в лагере?
— Никак не повлияло, но Сталин получил обратный результат тому, на что
рассчитывал.
— Не совсем понятно. Если можно, поясните, пожалуйста, — попросил
Валерий.
— Во – первых, во всех каторжных бараках возникло организованное
движение сопротивления сталинскому режиму. Воровской власти в
норильском лагере пришёл конец. Заключённые создавали свои подпольные
организации и выбирали серьёзных руководителей. В нашем бараке, как вы
уже догадались, руководителем организации единогласно был выбран Исаак
Маркович.
— Ну и во – вторых, в Норильлаге начали выпускать газету, а также листовки,
прокламации и другой разъяснительный материал, со всей силой
взорвавший изнутри Норильский лагерь во время самого крупного восстания
заключённых в СССР, связанного со смертью Сталина в марте 1953 года.
Вот так.
4.10
Страстное выступление Владимира Дмитриевича Марк слушал, чувствуя
что не может на нём сосредоточиться: то ли потому, что многое из его
рассказа знал, то ли из — за неземного соседства Даши. Оно его не отвлекало,
нет. Оно просто больше ни о чём не позволяло думать. Самое удивительное
состояло в том, что Даша не старалась отодвинуться от Марка, не пыталась
сделать вид, что его прикосновение неприятно и что это не следует делать.
Она просто никак себя не проявляла, но его состояние было как после
тяжёлого многораундного боя с противником, которому он, несмотря на все
усилия, проиграл по очкам.
Мама что – то подкладывала ему на тарелку, Даша улыбалась, Владимир
Дмитриевич, прилетевший из Норильска в Ростов за тысячи километров,
продолжал рассказывать о папе, а голова Марка была забита тем, что сейчас,
по окончанию этого необыкновенного вечера, Валерий пойдёт провожать
Дашу, будет её обнимать, целовать. После этого они помирятся и всё это он
сделал своими собственными руками.
– Зачем ему это надо? Из каких соображений?
— Неужели из чувства ложного товарищества, которое привил ему отец?
— Нет, отец говорил о другом. А может так повлияла на него жизнь на
Крайнем Севере?
В это время мама толкнула его локтем в бок.
— Марк, очнись. К тебе обращается Владимир Дмитриевич.
— Извините, задумался.
— Я спрашиваю: ты уже полностью адаптировался на материке?
— Да, уже пятый год здесь живем. Потихоньку привыкаю, правда, здесь народ
немного другой,
— Лучше, хуже?
— Жиже. В смысле – слабее.
— Это точно. А то давай после института к нам назад, в Норильск?
— Нет, нет, — замахала руками Вера.
— Ну и зря. Я помню, как после лагеря нам внушали – создавайте семью,
рожайте детей. А с кем создавать? Женщин в Норильске практически не
было. Да и дел было невпроворот.
— А сейчас?
— А сейчас – город — красавец: еда, транспорт, спортивные и культурные
учреждения. Главное – у людей есть деньги.
— А причём тут деньги? — удивлённо спросил Марк.
— Как причём? Количество детей – функция денег: игрушки, книги,
спортивные секции, кино, театр, путешествия – всё стоит денег.
— Правда?
— А как же? Детей нужно учить, развивать их кругозор, заниматься ими с утра
и до вечера. Вот тогда будет толк. Как ваши родители это делали, несмотря
на всю занятость.
— Это верно. Но годы всё равно никого не пощадили,
— Как это не пощадили? Ещё как пощадили. Посмотри на свою маму –
красавица.
При этом все, сидящие за столом, дружно захлопали.
— А папа? Твой папа, Марк? Такой мужчина был один на весь Норильск. К
сожалению, в силу своего характера, прожил несколько жизней и не
выдержало сердце.
Калмыков вдруг оглянулся по сторонам и завопил:
— Слушайте. А что же мы про Илью забыли? Мальчик через всю страну летел,
чтобы увидеть семью Исаака Марковича.
— Ой стыд какой, — запричитала Вера. – Такой стеснительный парень. Сидит и
молчит. А ну давай, Илья, рассказывай о себе, о маме, о своей интересной
жизни. Давай.
4.11
Гости вдруг заговорили все разом, перебивая друг друга, но Вера их
осадила и призвала к тишине:
— А позвольте мне, всё – таки, сказать несколько слов о своём муже Исааке
Марковиче, прежде чем Илья начнёт рассказывать о себе и отвечать на ваши
вопросы. В 1945 году я закончила краткосрочные курсы нормировщиков при
Норильском комбинате и была направлена на работу в механический цех
Большой обогатительной фабрики. Начальником одной из смен работал
высокий спортивного вида человек с посеребрёнными сединой волосами,
который мне сразу очень понравился. Я так в него влюбилась, что не могла
дождаться следующего утра, чтобы снова увидеть.
— А ты знала, Верочка, что он был самый тяжкий среди нас? – первым
спросил Калмыков.
— В каком смысле тяжкий?
— Имел самый большой срок заключения. Двадцать пять лет плюс пять
поражения в правах.
— Нет, не знала. Но это всё равно в моём отношении к нему ничего бы не
изменило. Ну ладно, давайте сейчас вернёмся к Илье, а точнее, к его
родителям.
— Ты их обоих знала? – опять перебил её Калмыков.
— Обоих. С Синоптиком, папой Ильи, была знакома с 1946 года. Его привёл
ко мне начальник цеха и сказал, что будет моим помощником по обработке
информации. А Клаву я узнала значительно позже, когда она уже была
замужем за ним.
— В каком это году было?
— В году пятьдесят втором. Володя, ну не перебивай, а то мне трудно
вспоминать.
— Хорошо. Не буду. Только последний вопрос – как ты сама оказалась в
Норильске?
— В 1940 году арестовали папу – он был заместителем министра обороны
Эстонии — и отправили в Норильск, а точнее, в лагерь на озере Лама. Это
недалеко от Норильска, километров двести пятьдесят. Ну, мы с мамой
поехали за ним. К сожалению, нам не разрешили приближаться к этому
лагерю. Во время войны все его заключённые, в том числе и мой папа,
погибли от голода. А вообще, давайте выпьем – это же не панихида, а вечер
памяти замечательных людях. И кушайте, пожалуйста, дорогие гости. Ведь
не зря хозяева старались.
После такого искреннего призыва Веры гости стали активно закусывать,
как будто ждали специального напоминания хозяйки. А минут через
двадцать Владимир Дмитриевич, как тамада, попросил Веру продолжить
свой рассказ.
— С вашего позволения, — начала Вера говорить, — немного дополнительной
информации о Синоптике. Когда я его впервые увидела, это был маленький,
худенький, глубоко несчастный и, как мне показалось, больной человек. В
страшном 1948 году, по требованию какого – то начальника, его даже не
перевели в каторжное отделение, а оставили в бараке с уголовниками.
Приходил на завод в общей колонне заключённых, хотя был осуждён по
политической статье. Ты что — нибудь ещё знаешь о нём, Володя?
— Знаю.
— Расскажи, пожалуйста.
— Могу, только это будет не короткий рассказ. Если что скажу не так,
поправьте меня.
4.12
Владимир Дмитриевич начал свой рассказ об отце Ильи с необычной для
него задушевностью и теплотой:
— Мы находились с Синоптиком несколько лет в одном бараке, но никогда не
разговаривали друг с другом. Он общался только с Исааком Марковичем.
Синоптик был удивительным человеком, непохожим ни на кого в
норильском лагере. Он обладал великолепной памятью и редкими
паранормальными способностями, позволяющими предсказывать погоду. С
учётом этого природного дара и получил кличку Синоптик.
Владимир Дмитриевич сделал паузу, как будто что – то вспоминал, и
ослабил на шее галстук.
— Если я ничего не путаю, он пришёл в Норильск с этапом 1940 года и на него
сразу обратил внимание уголовный авторитет Хряк, включив в список своих
самых приближённых людей. Ситуация “крышевания” продолжалась лет
восемь, пока Синоптиком не заинтересовался один из выдающихся учёных,
тоже заключённый, профессор Буров. Он решил, по договорённости с
руководством Норильского комбината, перетащить его в свой опытно —
исследовательский цех. Хряк этого не стерпел, поставил Синоптика на
карточный кон и проиграл.
— Ну и что с того, что проиграл? – спросил Марк.
— А то, что тем самым Синоптик лишался персональной охраны Хряка. На
него теперь мог, по воровским законам, играть, кто хотел. В конце концов,
кто – то бы его обязательно и убил, но Норильскому комбинату он бы ни в
коем случае не достался.
— Снова непонятно. Он же продолжал находиться на зоне?
— Правильно, но Норильский комбинат обеспечить ему безопасность на зоне
не мог и поэтому решил спрятать Синоптика в тундре. В сопровождении
двух военнослужащих его отправили на метеоточку. Здесь жанр
повествования о Синоптике меняется на 180 градусов. Кстати, Илья, ты по
отчеству как записан?
— Файвусович.
— Правильно, потому что Синоптика, на самом деле, звали Файвус.
Владимир Дмитриевич налил себе водки и, без тоста выпив, стал снова
говорить.
— За этой метеоточкой, когда там не было дежурного персонала,
присматривала местная женщина Клава, к которой был с давних пор
неравнодушен старший конвоир.
— И здесь начинается роман? – с улыбкой спросил Марк.
— Не совсем, но можно сказать и так. Старший конвоир, мало того что, в силу
советского воспитания, ненавидел политических заключённых, так ещё
узнал, что Файвус еврей. С этого дня он каждый день стал его бить и морить
голодом. Файвус безропотно принимал свою судьбу и не оказывал никакого
сопротивления. А когда конвоир заметил, что Клава стала ухаживать за
умирающим зэком, решил из ревности его вообще прикончить. Спасло от
гибели Файвуса то обстоятельство, что оба охранника попали под снежную
лавину и погибли.
— В самом деле, детектив, — заметил Марк. – И дальше что?
— А дальше Файвуса полуживым вернули на зону. Так как он, по лагерной
легенде, “замочил” двух вертухаев, то стал её героем. Клаву приняли на
работу санитаркой в лагерную больничку и она народными средствами
выходила Файвуса. Через год Файвус вышел из лагеря. Клава вышла за него
замуж и родился Илья, который присутствует сегодня собственной персоной
за нашим столом. Теперь все вопросы к нему.
4.13
До этого момента Илья не участвовал в разговоре. Сидел с отрешённым
видом за столом, как будто шла речь не о его отце, а о постороннем человеке.
Во всяком случае, по его непроницаемому лицу и узким, почти закрытым от
природы глазам, ничего нельзя было определить. Но когда Владимир
Дмитриевич торжественно объявил, что теперь все вопросы должны быть
адресованы ему, глаза Ильи заблестели.
— А какие могут быть ко мне вопросы? Вы уже, дядя Володя, всё рассказали и
мне нечего добавить.
— Как это нечего? Да у тебя биография покруче чем у Маугли. Сколько ты,
знаешь языков, помимо русского?
— Точно не скажу, но, думаю, девять — десять. Правда, это языки северных
народов и на них, кроме отдельной группы людей, никто в мире не говорит.
— Правильно, но это разные языки?
— Разные.
– А теперь ты согласись, что это не только языки разных народов, но и их
культура, обычаи, традиции, еда, одежда, способы выживания в
экстремальных условиях Крайнего Севера.
— Согласен.
— Поэтому давай рассказывай — все уже приготовились слушать тебя, а ты
отказываешься.
— Я не отказываюсь. Просто не уверен, насколько это будет всем гостям
интересно.
— Гарантирую, что будет. Не стесняйся. Ты уникальный человек – достойный
книги Гиннеса.
— Ну, это вы, дядя Володя, перехватили.
— Может и перехватил, но по существу.
— Ладно, уговорили. Итак, как все уже поняли, мой папа мог не только
определить погоду на несколько дней вперёд, но и безошибочно вычислить
её основные параметры.
– Да что ты говоришь? – удивился вслух Валерий.
– Да. Кроме того, у него была феноменальная память. Стоило ему прочитать
любой текст один раз в жизни, чтобы через много лет его почти дословно
воспроизвести.
— Вот это здорово, — снова прокомментировал слова Ильи Валерий.
— А теперь хочу сказать несколько слов ещё об одной способности папы — он
видел многие события на перспективу. В связи с этим, в начале пятидесятых
годов, по рекомендации профессора Бурова, руководство Норильского
комбината поручило папе подготовить служебную записку, в которой он
должен был обосновать целесообразность создания научно –
исследовательского института “ Медико – биологические проблемы человека
на Севере“. Основной задачей этого института была не только оценить во
времени отрицательное влияние климатических условий Крайнего севера на
человека, но и разработать серьёзную программу по обеспечению его
здоровья.
— А чем занимался твой папа, Илья, когда вышел из лагеря? – задал, больше
для гостей, чем для себя, вопрос Марк.
– Он ещё несколько лет проработал в архиве Норильского комбината и со
своей потрясающей памятью был просто незаменим. Папа один заменял в
структуре самого большого в ГУЛаге норильского архива крупный
библиографический отдел.
4.14
Во второй половине вечера всё внимание было уделено Илье. Вопросы о
его родителях сменились на вопросы о нём самом. Сначала он стеснялся
рассказывать, но его устыдил Владимир Дмитриевич:
— Илья, люди тебя спрашивают не из праздного любопытства, а из желания
побольше узнать о том страшном времени, которое напрямую пришлось
пережить твоим родителям и тебе.
— Я понимаю, но если я ничего из того времени не помню. Вы хоть дайте
какую – нибудь наводку.
— Ладно. Я попробую зайти к тебе с другой стороны. Кого ты из папиных
друзей помнишь?
— Исаака Марковича. Он приводил Марка к маме на укол. Мы с ним во что –
то играли, а в конце чуть не подрались.
— А меня ты помнишь? – спросил Калмыков.
— Помню. Родители часто о вас говорили. А однажды вы приехали к нам на
большой машине и куда – то нас с мамой увезли.
— Ну вот. А теперь я кое – что к твоему скромному рассказу добавлю. Из
четырёх политических заключённых, которых свела судьба в одном бараке –
твоего отца, Исаака Марковича, Васильева и меня, остался в живых на
сегодняшний день только я.
— А мама Клава и тётя Вера?
— Можно, конечно, прибавить твою маму и тётю Веру к нашей группе, но они
были за зоной и всех ужасов её не пережили. Их мнение обо всех событиях,
связанных с Норильским лагерем, несомненно представляет интерес, но не
обладает соответствующей конкретикой и убедительностью.
— Извините, дядя Володя, но я тоже родился, когда зону уже закрыли, —
продолжал отбиваться от вопросов Илья.
— Не важно, в Норильске остались люди, которые хорошо помнят эти
времена. Ты с ними или с их детьми, безусловно, много раз в своей жизни
встречался.
— Хорошо, я расскажу о нескольких эпизодах, но сразу прошу меня извинить,
если будет что – то не так.
— Ладно, если будет не так – поправим.
— Папу я помню плохо, — начал говорить Илья. — Я его видел считанное число
раз, так как постоянно жил в стойбище у бабушки. Жизнь в стойбище была
настолько интересной и многообразной, что меня вообще в город не тянуло.
Тем не менее, иногда я приезжал к родителям в Норильск, хотя там мне было
просто скучно. Мама всё время была занята больным папой и практически от
него не отходила.
— Но ты что – то, всё – таки, помнишь о папе? – не отступал от него Владимир
Дмитриевич
— Помню. Он всегда лежал в кровати, а когда я приезжал — брал меня к себе и
с закрытыми глазами, как слепой, ощупывал. И ещё я помню, что он много
всяких интересных сказок рассказывал. Я больше никогда не слышал ничего
подобного.
— Ну вот, хоть какая – то информация появилась. А то ничего не помню,
ничего не знаю. Легче всего так ответить.
— А вот я ещё вспомнил нашу легендарную собаку Ветру. Я ей жизнью
обязан.
— Так расскажи об этом.
— С удовольствием.
4.15
Илья начал свой рассказ каким – то тихим необычным голосом, что
ещё больше прибавило интереса у слушателей.
— Ветру, в самом деле, знал весь Норильск. Во всяком случае, те, кто прошёл
зону. Она, в полном смысле этого слова, воспитала меня: следила за
распорядком дня, кормила, защищала, а главное, везде сопровождала. Чтобы
ничего Ветру от меня не отвлекало, мама договорилась с местным
зоотехником и тот сделал ей операцию, после которой она не могла рожать.
Но если бы он даже ничего не сделал, то я всё равно был бы для неё
объектом постоянного внимания и любви.
— Это произошло в конце ноября. Какого года не помню, но я был ещё
маленький, в школу не ходил. Жуткий мороз, полярная ночь. Мама везла
меня из Норильска в стойбище, завёрнутым в одну большую шкуру вместе
больным папой. На последнем отрезке дороги, папе стало плохо. Он начал
задыхаться, а через некоторое время у него пошла горлом кровь.
— Клава, остановись, — обратился папа громким голосом к маме.
— Мне что – то неважно. Я до стойбища не дотяну.
Мама гикнула и собаки замедлили бег. Потом они сами завернули нарты в
небольшую ложбинку и остановились.
— Нам нужно возвратиться в город, — продолжал через силу, но уже тихо
говорить папа.
— Шаман мне не поможет. Он с этим просто не справится.
Мама молча вышла из саней, вытащила папу из тулупа и увидела, что весь
воротник его телогрейки в крови. Естественно, что кровь просочилась внутрь
всей одежды и дошла до нижнего белья, вызвав дополнительное охлаждение
тела.
Чтобы меня не разбудить, хотя я не спал, мама приблизила губы к уху
папы и прошептала:
— Чупик, держись. На счёт шамана я поняла, но до стойбища уже близко.
Километров сорок.
– Клава, не спорь со мной. Поворачивай назад.
– Я не могу это сделать . Нам обязательно нужно передать Илью маме. Мы
через несколько дней летим с тобой в Красноярск.
Но папа её уже не слышал – у него начался диабетический обморок.
Решение пришло к маме мгновенно: она выпрягла из последней пары собак
Ветру, отвязала от задней лаги небольшие хозяйственные санки и аккуратно
положила туда меня, предварительно завернув в свой тулуп. Потом встала на
колени, обняла за шею Ветру и что – то минут пять ей тихо шептала. Собака
не шевелилась, как – будто запоминала слово в слово наказ хозяйки. Не
вставая с колен, мама обратилась ко мне:
— Сыночек мой единственный, золотой. Ты уже большой мальчик и сейчас
поедешь вместе с Ветрой к бабушке один. Без меня и без папы. Ничего не
бойся. Я всё время с тобой.
Видно было, что Илье трудно рассказывать эту историю, но он продолжил
говорить:
— Мама несколько раз обмотала верёвками санки и меня, закутанного в
тулуп, а затем крепко привязала концы верёвок к шлейке Ветры. Тщательно
проверила все крепления и, что – то громко крикнув на понятном Ветре
языке, хлопнула хлыстом. Через несколько минут санки со мной пропали в
темноте полярной ночи. Она ещё несколько минут постояла на дороге,
мысленно провожая меня с Ветрой, потом резко развернула упряжку собак на
сто восемьдесят градусов и легла на моё место, чтобы папа в дороге не
замёрз. До Норильска было порядка пяти часов езды, которые мама в голос
проплакала.
4.16
Все гости тихо сидели под впечатлением рассказа Ильи, сознавая
ничтожность проблем, которые им приходится каждый день решать, по
сравнению с тем, что они услышали. Первым пришёл в себя Калмыков:
— Фантастическая ситуация, никогда ничего подобного не слышал. А что ты
ещё, Илья, можешь рассказать о родителях?
— Мама всю жизнь в нашей семье была и за маму, и за папу. Работала на
нескольких работах. Поэтому зимой я жил в интернате, а летом – в стойбище
у бабушки.
— Что мама сейчас делает?
— Она уже на пенсии. Тем не менее, каждый день чем – то занята. Весь дом на
ней. Жена у меня кандидат технических наук, преподаёт в Норильском
индустриальном институте. Я тоже закончил этот институт и работаю на
Норильском комбинате.
— А как дальше сложилась жизнь вашей семьи, Илья? Что стало с Ветрой? —
поинтересовалась Вера.
— Наша любимая собака в 1967 году, в возрасте шестнадцати лет, умерла.
Похоронили мы с мамой Ветру в овраге, рядом с папой, хотя бабушка очень
возражала.
— Почему?
— Сказала, что их посещают разные духи, которые между собой не дружат. Но
мама всё равно сделала, как хотела.
Марк внимательно слушал Илью, хотя хорошо его знал по Норильску.
Какое – то время они даже учились в одной школе, а потом посещали секцию
бокса у одного тренера. Но когда начали выступать “по юношам”, Марк
остался в секции классического бокса, а Илья перешёл на восточные
единоборства. И тем не менее, то, что сегодня он услышал – его поразило и
ещё раз убедило в том, что в Норильске живут неординарные люди.
— Илья, а ещё что – нибудь расскажи о папе? – тихим голосом попросил
Марк.
— Не знаю, что ещё можно о нём рассказать? Папа был человеком, о котором
можно рассказывать весь вечер, и всё равно до конца не рассказать. Он умер
от рака мозга и диагноз поставил себе сам. Могу только добавить, что папа
до конца жизни имел светлую голову: он сумел грамотно описать свою
болезнь и подробно объяснить результаты всех консилиумов, которые они с
мамой прошли. Более того, он предложил методику лечения своей болезни,
которой воспользоваться не успел. А когда до смерти оставалось меньше
года, папа написал книгу “Заметки с того света”. В ней он рассказал о многих
удивительных ситуациях, в которых перебывал за свою короткую жизнь, но
она пока не опубликована.
— Ну, с книгой, Илья, не сомневайся, будет всё в порядке. А за рассказ – тебе
большое спасибо. Особое спасибо за папу твоей маме, – сказал под
аплодисменты Владимир Дмитриевич.
Вечер подходил к концу. Все были очень довольны встречей с
интересными людьми из Норильска, когда Владимир Дмитриевич снова
поднялся со своего места.
— Позвольте мне сказать на прощание ещё несколько слов. Я всегда с
большим уважением относился и отношусь к своим друзьям, но лагерные
друзья – совсем другая статья. Я даже не могу это состояние объяснить
обычными словами, так как здесь присутствуют другие эмоции, другие
ощущения, другое восприятие жизни.
У всегда улыбающегося, оптимистичного, жизнерадостного Владимира
Дмитриевича Калмыкова задрожал голос, но он с большим усилием над
собой продолжил говорить.
— Лагерная дружба может быть только честной, искренней и настоящей.
Друзья там — это твоя спина, твоя опора, твоя вера в то, что ты доживёшь до
светлого будущего, когда откроются ворота и выйдешь на свободу. Без этих
чувств нельзя было прожить те времена.
И тут снова Калмыков сделал длинную паузу, но закончил мысль.
— Сегодня, благодаря усилиям и настойчивости Марка, мы встретились и
вспомнили добрым словом нашего большого друга – Исаака Марковича
Рожанского. Я вас всех обнимаю и желаю всего наилучшего.
Последней фразой Калмыков вернул Марку хорошее настроение и
уверенность в себе. Он подошёл к Валерию с Дашей и сказал:
— А давайте погуляем все вместе по ночному Ростову. Покажем моему
дорогому земляку Илье наш город. Ведь и у нас в Ростове есть чем блеснуть.
4.17
Был тёплый осенний вечер, по всей видимости, похожий на тот, когда
умер Исаак Маркович. Гости и хозяева вышли на улицу. Расставались как
родственники или старые друзья, обнимаясь и целуясь – настолько тема,
которую сегодня обсуждали в доме Рожанских, за несколько часов сблизила
совершенно разных людей. Владимир Дмитриевич с Верой пошли гулять по
главной улице Ростова, а молодые свернули в сторону набережной Дона.
Марк предусмотрительно поменялся местами с Ильёй, чтобы тот шёл рядом с
Дашей, так как с другой стороны её нежно и уверенно поддерживал под руку
Валерий.
Илья, в самом деле, оказался очень интересным молодым человеком. По
ходу разговора выяснилось, что он не только говорит практически на всех
языках народов Севера, но и понимает язык животных.
— А как ты этому научился? – робким голосом спросила Даша
— Этому нельзя научиться. Это у меня с рождения. А тренировала меня в этом
качестве бабушка.
— В каком смысле — тренировала?
— В прямом. Она имитировала звуки, а я должен был отгадать – кто это.
Потом бабушка стала усложнять задачу: она заставляла меня вкладывать в
вопрос к животному какой – нибудь смысл и слушать его ответ. Для этого
упражнения она выбрала базовое, самое распространённое на Севере,
животное, с которым мы имеем дело с раннего детства.
— И что это за животное? – спросил Валерий.
— Для нашего региона – это олень. Научившись говорить с оленем, можно
переходить и к другим животным – волкам, лисам, зайцам, куропаткам. А
потом по аналогии с ними разговаривать со всеми представителями
животного мира севера.
— А охотиться тебе, Илья, приходилось?
— А как же. Мужчина в тундре без ружья – это не мужчина. Он, прежде всего,
охотник: должен хорошо ходить на лыжах, причём без палок, уметь читать
окружающую природу (состояние снега, рельеф местности, вид
растительности), чувствовать изменение погоды, ну и, конечно, отлично
стрелять. Поэтому у него всегда в руках, вместо лыжных палок, ружьё.
— А давайте поищем на набережной Дона тир и нам Илья продемонстрирует
своё искусство, — предложил Валерий.
— Хорошо, что ты ещё, Валера, не захотел посмотреть, как боксирует Марк, —
заметила Даша.
— Ну, морду кому – нибудь набить – небольшая заслуга, — резко ответил
Валерий.
— В настоящее время тир найти в городе – не простая задача, — подключился к
разговору Марк.
— Придётся поискать милиционера и его спросить, ибо тир, как мне
рассказывал один бывший заключённый, имеет для нашей милиции
многофункциональное назначение.
А когда они, наконец, сами нашли тир, полусонный хозяин по привычке
шутливо сказал:
— Какая цена мишени, мужики? Что будем заказывать?
— А что у тебя, дядя, есть? – спросил Илья.
— Нижний ряд – по рублю. Верхний из четырёх мишеней – по червонцу.
— Давай верхний.
— Сколько хочешь пулек?
— Четыре.
Илья легко справился с заданием и получил четыре приза – детскую
машинку, губную гармошку, игрушечный пистолет и расчёску.
— А что у тебя, папаша, есть подороже?
— Есть у меня один серьёзный приз — красивая говорящая кукла. Пятьдесят
рублей.
— Открой эту мишень.
— Сколько пулек дать тебе, пацан?
— Одну.
Мишень представляла собой пятимиллиметровую чёрную кнопку в плохо
освещённом месте. Хозяин с хитрой ухмылкой её открыл, а Илья, почти не
целясь, поразил.
— Ну, ты молодец. Уже год никто эту куклу не мог выбить.
Он снял с полки куклу и подал Илье.
— Спасибо, уважаемый, за куклу, а все остальные призы оставь себе.
— Слушай, а где ты так научился стрелять?
— В Норильске.
— Это где?
— Тебе это надо, мужик? Далеко и очень холодно.
— Когда холодно?
— Всегда, дядя, всегда.
— А деньги там всем платят за меткую стрельбу? Я тоже умею хорошо
стрелять.
– Конечно, платят. Приезжай.
Компания молодых людей со смехом направилась к двери. А выйдя на
улицу, Илья с улыбкой вручил куклу Даше, за что она его поцеловала в
щёчку.
4.18
После посещения тира настроение у молодых людей заметным образом
улучшилось. Как будто они сделали какое – то полезное общее дело. Так
бывает, когда на твоих глазах произошло что – то хорошее, хотя в этом ты
даже никакого участия не приминал: помогли старику перейти улицу, спасли
котёнка, который залез в трубу, присутствовали при тушении пожара. И хотя
уже был одиннадцатый час, никому расходиться не хотелось.
— Илья, а когда ты уезжаешь? – спросил Марк.
— Завтра в семь утра.
— Так быстро. Почему?
— Некому с детьми сидеть.
Ответ Ильи был такой простой и неожиданный, что все дружно стали
смеяться. Трудно было представить этого высокого спортивного парня, не
пасующего даже при встрече с волком, в роли няньки.
— Друзья мои, а вы чувствуете запах жареного мяса, причём хорошего? –
громко спросил Илья.
— Нет, — первым ответил Марк, который за ужином, увлёкшись рядом
сидящей Дашей, почти ничего не ел.
— Ну как же. Где – то, чуть больше пятисот метров, жарят мясо.
— Правильно, там есть ресторан “Волна”. Я однажды в нём был. А как ты его
учуял, Илья? — спросил удивлённым тоном Марк.
— Это разве расстояние? Хороший охотник звуки и запахи в тундре чувствует
за несколько километров.
– И что из этого следует? – снова спросил Марк.
– А то, что дикий зверь бежит со скоростью порядка пятидесяти километров
в час. Нельзя, чтобы он тебя застал врасплох. Тогда самый лучший карабин
не спасёт.
– А тогда для чего нужна на охоте собака? – спросил Валерий.
– Хороший вопрос, Валера. Без собаки нельзя. Она значительно раньше
хозяина чувствует любую опасность.
Вопросы, ответы, шутки, взаимные подкалывания – прекрасная компания.
Никто не обратил внимания на то, что уже давно Илья стал её центром. Его
рассуждения, замечания, оценки вызывали удивление и восхищение – как
будто это был не двадцатишестилетний молодой человек, а какой – то
умудрённый опытом старик, проживший длинную жизнь и побывавший во
многих непростых ситуациях.
Вот и сейчас Илья неожиданно для всех заявил:
— А сейчас мы зайдём в ресторан и я вас угощу мясом собственного
приготовления.
— Нет, нет, Илья, мы в ресторан не пойдём, – резко возразила Даша.
— Почему? – обиженным тоном спросил Илья.
— Потому что мы студенты и у нас нет денег на ресторан.
— Понятно, но я тоже не Дюпон. Обещаю, что вам это ничего не будет стоить.
— Тем более. Не хватало, чтобы ты ещё за всех заплатил.
— Да нет. Никто не будет ничего платить. Стойте здесь и ждите, когда вас
позовут.
4.19
Илья зашёл в ресторан “Волна” со служебного входа и сразу, минуя
небольшой коридор, очутился на кухне, где находились трое мужчин и одна
женщина.
— Привет, коллеги, — громко произнёс Илья.
Присутствующие на кухне прекратили работать и с удивлением
повернулись в сторону непрошенного гостя.
— Привет, — за всех ответила женщина. – Что скажешь?
— Зашёл познакомиться.
— Да ты чё? Не попутал берега?
— Не попутал. Я шеф – повар Чукотки.
— Да ты чё. Всей Чукотки?
— Не всей. Половины. На запах пришёл. Жареным мясом вкусно пахнет.
— И чё?
— Вот зашёл посмотреть, кто так вкусно готовит и обменяться опытом.
— Чё у тебя за опыт?
— Оленя могу зажарить на вертеле и подать с грибным соусом, кабанчика
молодого засолить, медвежатинку приготовить с брусничным гарниром. А из
северной рыбы могу сотворить всё, что хочешь. На любой вкус.
— Ну, заходи, чукча. Маруся я – старшая по кухне.
— Но я не чукча. Я эскимос.
— А что есть какая – то разница?
— Конечно, есть. Вот ты шашлык готовишь не так, как я.
— Может я лучше?
— Не думаю. Ты кусок мяса берёшь вилкой с раздаточной доски, а нужно его
доставать прямо из кастрюли, пока он не стёк. И рукой. В кастрюле мясо
мариновать с сухой прошлогодней травкой, которая отдаст ему свои
последние соки. А ты, как я вижу, используешь молодую зелёную петрушку,
которая даёт запах, но никак не влияет на вкус.
— Ух ты. А попробовать нашего мяса не хочешь?
— Вообще, некогда мне, но запах вашего мяса понравился.
— Так заходи.
— Но я не один – с друзьями.
— Ну, так зови друзей. Мы столик для вас накроем и ещё поговорим.
Когда Илья вышёл на улицу, он никого не увидел. И тут его громко
окликнул Марк.
— Илья, мы здесь. Даша звонит по телефону.
— Алё, это дежурный?
— Капитан Васильев слушает, — ответил кто – то по громкой связи.
— Это Даша. Свяжитесь с папой и скажите ему, что я задерживаюсь. Пусть не
волнуется.
— Будет выполнено.
— Спасибо.
— Ну что, мои дорогие друзья, — заорал Илья.
— Приглашаю вас на отличные шашлыки.
— Как, сразу на шашлыки?
– Конечно. Столик уже готов.
Хозяева ресторана провожали компанию во главе с Ильёй как старых
друзей. Илья обещал новым знакомым не только написать рецепты
приготовления северных блюд, в особенности рыбных, но и прислать
посылочку с экзотическими травками.
А после посещения ресторана “Волна” Марк поехал провожать в
аэропорт Илью и Валерий вздохнул с облегчением, что, наконец, остался с
Дашей наедине.
4.20
Илья возвращался в Норильск, полный приятных впечатлений. Он ни на
минуту не сомневался, что правильно поступил, поехав на два дня в Ростов.
Правда, для этого ему пришлось, с помощью мамы, долго убеждать жену в
гениальности папы и уникальности Исаака Марковича Рожанского, но
поездка удалась.
-И почему ты так считаешь?
— Потому что, во – первых, отдал дань уважения человеку, который не раз
протягивал руку помощи моему отцу, а во – вторых, услышал много
интересного и приятного о своих родителях. Ну и в – третьих, познакомился
с замечательными ребятами — друзьями Марка.
— А мне кажется, что не это главный результат твоей поездки.
— А какой?
— За два дня поездки у тебя исчезло чувство ущербности, которое не давала
тебе много лет нормально жить.
— Какая ещё ущербность?
— Такая, что ты родился в заброшенном глухом стойбище, не обозначенном
ни на одной карте мира. Что в месте, где ты вырос, люди до сегодняшнего
дня не знают, что такое телевизор, современный театр, модный костюм,
телефон.
– Правильно. Не знают, но зато они знают много чего другого.
— И всё – таки, как же, в таком случае, получилось, что вчера, в компании
студентов известного в стране, как сказал Владимир Дмитриевич, вуза, я
чувствовал себя вожаком, лидером, интересным человеком? Чем это можно
объяснить?
— Тем, что твоя нестандартная жизнь в стойбище значительно отличается от
любой городской.
— Открыл Америку. А конкретно — в чём это отличие?
— В умении принимать самостоятельное решение, брать ответственность на
себя и ничего не бояться.
— Красиво сказано.
– А что? Я уже в десять лет сам перегонял по тундре стадо оленей в сто и более голов.
– Это да. Но нужно всегда помнить, что на Крайнем Севере, за любую, даже
самую мелкую ошибку, можно заплатить жизнью.
И тут Илья вспомнил эпизод, в котором мама открылась ему с совершенно
неизвестной стороны.
К нашим соседям по квартире в Норильске каждый день приходили
друзья, которые регулярно устраивали шумные попойки, драки, ломали
мебель в коридоре, сорили. Папа в то время был уже в очень плохом
состоянии, а когда терпение у мамы закончилось, она выгнала всех пьяных
гостей из квартиры.
Через некоторое время мы с мамой вышли из подъезда и увидели, что
мужики, которых она выгнала из квартиры, стоят на улице, явно их ожидая.
Мама мгновенно спрятала меня за свою спинку, а сама выхватила из сумки
ненецкий хлыст, представляющий собой короткое кнутовище и длинную
плеть, заканчивающуюся тяжёлым свинцовым шариком. Удар хлыстом
может не только нанести травму животному и человеку, но при умелом
пользовании отбиться даже от стаи волков. Этим хлыстом аборигены обычно
управляют собачьей упряжкой.
Когда плеть со свистом пролетела над головами бандитов, они все сразу
разбежались. Я стал уговаривать маму научить меня пользоваться хлыстом,
но она мне жёстко ответила – после десяти лет.
Сейчас я виртуозно владею этим искусством самообороны и могу попасть
свинцовым шариком в спичечный коробок на расстоянии до семи метров.
Хлыст всегда при мне.
Продолжение следует.
Иллюстрация:
