АДЕЛА.
«Канализация в кишлаках отсутствовала, и в кишлаках сегодняшнего времени она, в основном, также редкость. В каждом доме кишлака имеется глиняная печь или тандыр, которые топятся дровами или кизяком. Кривые улочки кишлака были грязны, по ним ходили облаченные в чадру женщины, мужчины в чалмах и халатах, навьюченные ишаки. Образ кишлака дополняет дерево чинар. Помимо жилых домов важными элементами кишлака являлся базар, мечеть и кладбище. Основным населением кишлаков являются дехкане (крестьяне). Численность населения кишлаков составляет от 20 до 5000 и более человек».
Из интернета.
+++
В отличие от отца, который был молчалив и почти ничем не делился о пережитом с нами, детьми, — мама была более разговорчива. Вспоминала, рассказывала о погибших близких, о тяжких годах эвакуации, и будто заново проживала то страшное военное время. Думаю, у неё была потребность «выплеснуть» весь этот душевный груз и, возможно, тогда она чувствовала какое-то облегчение…
Когда началась война, отца призвали в армию, а мама с восьмимесячным ребёнком, моей старшей сестричкой, эвакуировалась в Среднюю Азию. В переполненный эшелон села в чём была, лишь с маленьким чемоданчиком детских вещей. Ведь тогда думали, что война, это ненадолго, и совсем скоро все вернутся домой. Про мытарства, страдания и лишения в дороге, из Риги в далёкую Среднюю Азию, это отдельный рассказ.
Они попали в Узбекистан. Эвакуированных было немало, в основном такие же горемыки, как и моя мама — женщины с детьми.
Поселили всех в кишлаке, именуемом колхозом, в большом сарае, сколоченном из неотёсанных досок. Сквозь огромные щели в стенах можно было определить, день или ночь на дворе. Чтобы сохранить какую-то жалкую еду, её в узелках подвешивали к потолку, потому что в сарае хозяйничали крысы.
Тяжело было обживаться на новом месте. Местные узбеки, не спешили чем-то делиться с беженками. Щедростью и добротой они не отличались. Женщины и их дети голодали очень. А голодные дети — что может быть страшней для матери?
В сарае начались кражи продуктов, скудных запасов риса и лепёшек, которые женщины припасали для своих деток. Споры, грызня, детский плач, дневная жара и ночной холод…
Некоторые находили выход из ситуации, отселялись в другие сараи, некоторых пускали к себе жить узбеки за определённые услуги. Можно было и тарелку плова заработать «натурой». Голод не тётка… В отдельном сарайчике жила ранее приехавшая одесситка Адела со своим маленьким сыном Борькой. Муж её погиб на фронте. Желающих подселиться к ней не было: Аделу все боялись. Острая на язык, агрессивная, скандальная, неуживчивая. Никто не хотел с ней связываться.
Как-то в очередной раз, ночью кто-то сожрал кусок лепёшки, который мама приготовила, чтобы утром дать ребёнку. Мама сидела и плакала от отчаяния. Никто, разумеется, не признался, чья это былагнусная работа. А одна из женщин вдруг сказала с издёвкой:
«Если тебе здесь так плохо, так иди жить с Аделой!».
«А что, и пойду!» – решила мама, — «хуже не будет!».
И она перебралась к Аделе. И случилось невероятное! Они подружились. Мама, тихая и скромная, со своим прибалтийским воспитанием «цирлих-манирлих», и Адела, бой-баба, жгучий перец. Они прожили бок о бок все годы эвакуации, помогали и выручали друг друга, делились последним куском.
Когда война закончилась, Адела с сынишкой вернулась в Одессу. Долгие годы мама переписывалась с Аделой. Борька, уже взрослый, однажды приехал в Ригу, в командировку. Хотел встретить мою сестру, с которой провёл четыре года своего босоногого детства. К тому времени сестра была уже замужем. Был он у нас в гостях, привёз тёплый привет от своей мамы Аделы моей маме. А меня утащил в ресторан! Вот и мне кое-что «перепало» от всей этой истории. Было мне тогда лет семнадцать…
Иллюстрация: из личного архива автора — с дочерью Вией
Иллюстрация: Мириам с дочерью
