Журнал издаётся при содействии Ассоциации русскоязычных журналистов Израиля ( IARJ )
имени Михаэля Гильбоа (Герцмана)

Наши награды:

ЗОВ ОЗЕРА» Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

0

ЗОВ ОЗЕРА» Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Еврейская трагедия и сердце поэта Андрея Вознесенского, которому 12
мая исполнился бы 81 год

Я во Львове,
Служу на сборах,
В красных кронах,
Лепных соборах…
(А.Вознесенский, 1965 г.)
Тогда в стране была «оттепель», какие-то проблески свободы пьянили
головы, особенно молодые, «Литературка» опубликовала «Бабий Яр»
Е.Евтушенко, возвращались из лагерей немногочисленные еще живые
политзаключенные, а на страницы учебников — фамилии и даже фотографии
уничтоженных в сталинские времена известных деятелей, литераторов,
ученых.
В один из моих приездов в Москву я попал на вечер в Политехнический
музей, где с восторгом и провинциальным удивлением слушал тогдашних
поэтических кумиров — А.Вознесенского, Р.Рождественского, Е.Евтушенко
и других. Потом мы пару раз всей командой ходили на площадь к
памятнику Маяковскому, где выступали перед тысячами слушателей поэты и
барды — Б.Окуджава, Ю.Визбор и другие, ставшие потом известными и
знаменитыми. С некоторыми из них нам даже удалось познакомиться.
После возвращения во Львов мы еще долго обсуждали услышанное и
увиденное, рассказывали знакомым, доставали сборники стихов, по много
раз прокручивали тоненькие пластинки из журнала «Кругозор».
И вдруг летом 1965 года знакомые ребята из армейской команды сообщают
нам новость: на военных сборах в нашем Прикарпатском округе находятся
Андрей Вознесенский и еще несколько поэтов. Они ездят по гарнизонам,
носят офицерскую форму. Правда, боевой подготовкой не занимаются, да и
живут не в казармах, а в гостинице. Но, самое главное, скоро они будут
выступать в окружном доме офицеров. Конечно, друзья — спортивные
соперники — провели нас на встречу с москвичами (помню, что там были
еще Костров, Куняев — тогда он не проявлял свою будущую юдофобскую
суть — и еще один поэт, чью фамилию я забыл). Они по очереди читали
свои произведения, отвечали на вопросы переполненного зала.
Вознесенский был с погонами лейтенанта, он тоже прочитал несколько
своих стихов. Среди прочитанных было и потрясшее меня «Зов озера».
После окончания выступления я подошел к поэту, поблагодарил за стихи и
предложил гостям провести экскурсию по своему любимому городу. А на
следующий день во время прогулки попросил Андрея Андреевича рассказать
историю «Зова озера». И поэт рассказал.
Попал он недавно в один из гарнизонов в Ивано-Франковской области,
выступил. И гостеприимные хозяева пригласили на рыбалку. Поехали,
половили, развели костер, начали варить уху, конечно, выпили немного.
И тогда один из «местных товарищей» рассказал, что озера этого раньше
здесь не было, а был глубокий большой овраг. Именно в него в 1942 году
нацисты и их добровольные местные помощники загнали евреев из гетто и
расстреляли. Там же уничтожили и арестованных подпольщиков. А чтобы
скрыть следы своего преступления, затопили овраг водой из недалекой
речушки.
«И как здесь рыба ловится!» — потирал руки рассказчик.
Потрясенный этим рассказом, поэт написал стихотворение «Зов озера»,
которое было сразу напечатано в окружной военной газете. А через
несколько лет Вознесенский опубликовал поэму «Ров» — проклятье
негодяям, которые раскапывали возле Симферополя ров — место расстрела
12 тысяч евреев и плоскогубцами вырывали у трупов золотые коронки.
Поэма вошла во все сборники поэта, а «Зов озера» (насколько мне
известно) — только в некоторые.
Прочитай его, читатель, оно того стоит.

Андрей Вознесенский и Владимир Высоцкий. Оба близко к сердцу приняли
трагедию еврейского народа. Второй отчасти по зову крови. Первый — по
зову души
Использованы воспоминания львовского военного журналиста Б.Комского.

ЗОВ ОЗЕРА
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Памяти жертв фашизма: Певзнер 1903, Сергеев 1934, Лебедев 1916, Бирман
1938, Бирман 1941, Дробот 1907…
Наши кеды как приморозило.
Тишина.
Гетто в озере. Гетто в озере.
Три гектара живого дна.
Гражданин в пиджачке гороховом
зазывает на славный клев,
только кровь
на крючке его крохотном,
кровь!
«Не могу, — говорит Володька, —
а по рылу — могу,
это вроде как
не укладывается в мозгу!
Я живою водой умоюсь,
может, чью-то жизнь расплещу.
Может, Машеньку или Мойшу
я размазываю по лицу.
Ты не трожь воды плоскодонкой,
уважаемый инвалид,
ты пощупай ее ладонью —
болит!
Может, так же не чьи-то давние,
а ладони моей жены,
плечи, волосы, ожидание
будут кем-то растворены?
А базарами колоссальными
барабанит жабрами в жесть
то, что было теплом, глазами,
на колени любило сесть…»
«Не могу, — говорит Володька, —
лишь зажмурюсь —
в чугунных ночах,
точно рыбы на сковородках,
пляшут женщины и кричат!»
Третью ночь как Костров пьет.
И ночами зовет с обрыва.
И к нему
Является
Рыба
Чудо-юдо озерных вод!
«Рыба,
летучая рыба,
с огневым лицом мадонны,
с плавниками белыми
как свистят паровозы,
рыба,
Рива тебя звали,
золотая Рива,
Ривка, либо как-нибудь еще,
с обрывком
колючей проволоки или рыболовным крючком
в верхней губе, рыба,
рыба боли и печали,
прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…»
Ничего не отвечает рыба.
Тихо.
Озеро приграничное.
Три сосны.
Изумленнейшее хранилище
жизни, облака, вышины.
1965

Перепост.

Иллюстрация:

Поделиться.

Об авторе

Наука и Жизнь Израиля

Прокомментировать

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.