«ПИШЕМ ТАК, КАК ДЫШИМ»
Интервью нашего корреспондента Ларисы Мангупли
с интересным человеком, Сергеем Леонидовичем Штильманом
Фото: herzenlib.ru
Как-то, собираясь помочь внучке извлечь корень какой-то там степени, уже и не помню, какой (давно это было), я вдруг поняла, что и сама не знаю, как его извлечь. Математика никогда не была моей страстью. Я позвонила подруге. Татьяна – бывший учитель, имеет высшее инженерное образование. Но в какой-то момент она поняла, что зря в угоду родителям не пошла в пединститут: мол, в школе гроши платят, да и здоровье потерять можно. Но мысли о том, что её призвание – всё-таки школа, – Татьяну не покидали. Она оставила НИИ, в котором успешно работала, и пошла преподавать детям математику и физику. Правда, не только по школьным учебникам, а так, как считала нужным. Далеко не всё в новом преподавателе нравилось руководству школы. Татьяна же радовалась успехам своих учеников. А уехав из Москвы в Хайфу и выучив иврит, стала помогать израильским старшеклассникам усвоить то, чего недодаёт средняя школа.
Да, так вот. Я попросила Татьяну помочь извлечь злополучный корень. Она не оперировала правилами из учебника математики, а объяснила так просто и доходчиво, что, наверное, и «козе стало бы понятно». Я всегда знала, что моя подруга – человек творческий, с детства пишет стихи, много лет мы общаемся в литературных кругах. Полагаю, что творческое мышление Татьяны, какой бы области знаний оно ни касалось, помогает ей неординарно подходить к любому делу: редактированию чьей-то рукописи, прочтению сюжета художественного полотна, оценке стихов или рассказов друзей…
Но далее пойдёт речь отнюдь не о Татьяне, и это будет не очерк и не эссе, а интервью с учителем русского языка и литературы, поэтом, писателем и филологом. Читатель может задать вопрос: мол, к чему тогда такое вступление о другом человеке, инженере и учителе? Отвечаю: в любом деле важен творческий подход, если хочешь, чтобы дело это стало важной, а может, и главной частью жизни, чтобы давало оно ожидаемый результат и, значит, приносило радость. Вот такую радость получает от своей работы и известный московский словесник Сергей Штильман, работавший в педучилище и пединституте, сменивший за 28 лет десять московских школ, в которых обучал детей русскому языку и литературе, написавший несколько книг по методике преподавания этих дисциплин. Он автор книг «Как научить писать грамотно», «Русский язык в старших классах. Орфография», адресованных учителям, ученикам и их родителям. Обе книги были уже несколько раз переизданы, дополнены и переработаны.
Кроме этих книг, в разные годы в московских издательствах вышли две книги его литературоведческих статей. В Издательстве МГУ в этом году – «От заглавия до последней строки. Учимся читать классику». С 2002 года он – член Союза писателей Москвы, с тринадцати лет пишет стихи, автор двух поэтических сборников, а также книги художественной прозы – «Терра инкогнита», киносценариев и более семидесяти литературоведческих статей. Остальное, надеюсь, узнаем из нашей беседы с Сергеем Штильманом, постоянным автором интернет-журнала «Наука и жизнь Израиля», на страницах которого мы и познакомились.
– Сергей Леонидович, ваши трогательные рассказы: «Десять букв на стеле» – о бабушке Доре и её семье – и «Маца тёти Сарры» легли на душу такой искренностью, что захотелось поближе познакомиться с их автором. Теплота, с которой вы вспоминаете родных вам людей, язык повествования – простой и доходчивый – говорят сами за себя. Автор рассказов – мастер слова. Откуда истоки этого мастерства?
– У меня были прекрасные учителя. В пятнадцать лет я пришёл в литературный кружок в Центральный московский дом пионеров. Руководил кружком студент Литинститута Александр Брагин. Там, на Ленинских горах, я познакомился с талантливыми, очень начитанными ребятами. От них впервые услышал стихи многих поэтов Серебряного века, в том числе долгие годы не издававшихся в СССР: Мандельштама, Георгия Иванова, Ходасевича, Ахматовой, Гумилёва. Да и стихи современных классиков: Рубцова, Слуцкого, Передреева, Самойлова, Ахмадулиной, Кушнера… Потом была литературная студия в институте имени Баумана и в библиотеке имени Достоевского – «Чистые пруды» (ЧП), которой руководила Людмила Васильевна Сурова. Это – огромный этап в моей жизни. В студию ходили ребята, имена которых хорошо известны в России и за рубежом: Лёня Колганов, Феликс Чечик, Олег Борушко, Ваня Макаров, Равиль Измайлов. Равиля и Лёни уже нет с нами… Параллельно с ЧП несколько лет я ходил в литературную студию при издательстве «Молодая гвардия». В разные годы ею руководили Евгений Храмов, Олег Дмитриев и Эдуард Балашов. Из этой студии вышли многие известные сейчас поэты и писатели: Андрей Максимов, Александр Архангельский, Анна Гедымин. Ну и, разумеется, пять лет учёбы на филфаке МГПИ, чтение классики. Вдумчивое, постоянное, «медленное».
– И в результате имеем подтверждение того, о чём написал в своих стихах Булат Окуджава (если немного его перефразировать): «… пишем так, как дышим». За долгие годы работы с детьми школа могла стать для вас родным домом. Почему вы ушли из неё и уже семь лет работаете репетитором, готовите детей к экзаменам по русскому языку и литературе, корректируете грамотность ребят из разных классов, помогаете осваивать школьную программу детям, находящимся на семейном обучении – и всё это вне школьных стен? Что, есть большая разница между школьными методами обучения и вашими, индивидуальными?
– Я работал в школе, пока мог это делать: хватало сил, да и школьная атмосфера была совместима с жизнью. К тому же из двадцати восьми лет семнадцать я проработал в частных школах. Их в моей жизни было шесть. Там и платили больше, чем в государственных, и предоставляли мне почти полную свободу. Руководство частных школ интересовал конечный результат. А то, каким образом, с помощью каких приёмов и методик я его добивался, было моим личным делом. В государственных школах с этим мне было посложнее. Впрочем, я всё равно добивался и там если не полной, то хотя бы частичной автономии. Если кислород пытались перекрыть полностью – а такое случалось не единожды – уходил. После 2012 года, когда я в последний раз переступил порог школы в качестве учителя, в школе многое изменилось. Причём не в лучшую сторону. Массовый отток лучших и самых талантливых учителей из школы сейчас приобрёл угрожающие размеры. Кроме того, на принятие мною окончательного решения – уйти из школы – повлияло резкое ухудшение слуха. Но мне было куда уходить. Я профессионально занимался репетиторством с конца восьмидесятых. Разница между преподаванием в школе и репетиторством огромная. Репетитор не даёт образования. Его дело – обнаруживать лакуны и белые пятна в знаниях детей и заполнять их. А ещё – он, в отличие от школы, учит детей учиться, объясняет просто и доступно самый сложный материал, готовит их к конкретному экзамену в заданном формате. Школа занимается этим далеко не всегда.
Работа репетитора имеет ещё один огромный плюс по сравнению с трудом учителя. Учитель не имеет права выбирать учеников – работает со всеми. А репетитор имеет полное право отказаться от неуча и хама.
– Тогда попутно такой вопрос: почему вы написали о своём репетиторском опыте, о нестандартных подходах к изучению русского языка именно книгу «Как научить писать грамотно», а не, скажем, защитили диссертацию на такую же или подобную тему? Всё-таки имели бы учёную степень, а ваш метод, возможно, распространился бы как ценное пособие для начинающего репетитора…
– Мой метод коррекции грамотности молодые (и не очень) учителя и репетиторы осваивают уже семнадцать лет: первое издание «Как научить писать грамотно» вышло в 2002-м году. Рецензентом этой книги был академик Николай Максимович Шанский, долгие годы – главный редактор журнала «Русский язык в школе». Шанскому не нужно было объяснять, насколько остро стоит проблема практической грамотности (точнее – безграмотности) в России. Кстати, тот, первый, тираж был по нынешним временам просто огромный – 5100 экземпляров. За эти годы у меня появились сотни последователей. Они находят меня в Интернете и в социальных сетях. Для этого вовсе не нужно, чтобы я был кандидатом или доктором филологических наук. Методика моя работает. А это для учителей – самое главное. Многим из них я дал надёжный кусок хлеба. Помог стать умелыми и мастеровитыми репетиторами и учителями.
А по поводу диссертации и «остепенения» скажу вот что. Будете смеяться, но, решая вопрос, по какой теме защищаться, я просил руководство дать мне в качестве темы кандидатской диссертации именно проблему коррекции грамотности. Учёная дама, доктор наук, которую мне предлагали в качестве научного руководителя, заявила, что это вовсе не тема для кандидатской, и настоятельно порекомендовала нечто вроде «Проблемы редуцирования третьего заударного звука». Я утрирую, конечно. Но предложенная тема была мне абсолютно неинтересна, не имела никакого практического значения, но была, по мнению моей научной руководительницы, «диссертабельна». Так что, сдав кандидатский минимум и отработав в Московском городском пединституте, что на ВДНХ, два года на кафедре преподавания русского языка и литературы, я ушёл оттуда. И никогда не жалел об этом. Пока там работал, не раз и не два выступал на различных конференциях, говорил о своём опыте, предлагал свои подходы к преподаванию русского языка в школе. Со мной вежливо соглашались, возразить моим «остепенённым» коллегам мне было нечего, но внедрять мой опыт никто не собирался.
Особенно памятно мне выступление на одной из конференций, на которой я говорил о том, что изучать в школе пунктуационные правила, не объяснив сначала детям, что именно обозначают знаки препинания (двоеточие, тире, запятая, точка с запятой, точка, скобки), мягко говоря, методически неверно. Сначала нужно договориться о терминах и условных обозначениях, как это делается, например, на первых же уроках физики, химии, алгебры, геометрии, а уж потом задачки решать. Если вы не знаете, что обозначают, скажем, нотные знаки или знаки дорожного движения, вряд ли вы сможете уверенно чувствовать себя за рулём или музыкальным инструментом… Меня вежливо выслушали, со мной согласились, но ничего менять не собирались и не собираются. Как сказала мне одна дама – доктор филологических наук: «Нам что теперь, по вашей милости, учителей переучивать, учебники переиздавать?» Так и живём дальше: проходим правила пунктуации, не удосужившись сначала объяснить детям, что обозначают знаки препинания. Как сказала мне одна учительница: «А дети и так понимают, что обозначают эти ваши знаки!» Да разве только это! Это я так – для примера…
– Сергей Леонидович, а ваша методика преподавания как-то повлияла на направленность новых учебников по русскому языку?
– Увы, нет. Она повлияла на методы преподавания русского языка нескольких десятков (а может, даже и сотен) умных, творческих, продвинутых учителей, которые используют на уроках мои книги. Есть такие и в Москве. Начиная с 2004 года, по моей книге «Русский язык в старших классах. Орфография» работают многие учителя. В книге этой даётся блоковый принцип изучения орфографии. Я абсолютно уверен в том, что изучать и повторять правила правописания нужно системно – блоками. Не «гор – гар» в пятом классе, а «зор – зар» – в шестом, а все случаи чередования гласной в корне в одном и том же классе. То же – и с «Н и НН в суффиксах различных частей речи», и с «О, Ё (Е) после шипящих и Ц в различных морфемах». А учебники… Они «шлёпаются» из года в год по старым лекалам – 34-е стереотипное издание, 42-е… Конвейер запущен. Тиражи огромные. Денежки капают. Зачем что-то менять?
– Кем считаете себя больше – учителем или репетитором? Или это, по вашему мнению, не взаимоисключающие понятия?
– Я бы не стал ставить между этими двумя профессиями ни знака равенства, ни непроницаемого водораздела. Думаю, настоящий репетитор обязательно должен быть и хорошим учителем: в совершенстве знать школьную программу, владеть основными преподавательскими методиками и навыками, иначе он вряд ли добьётся успеха. С другой стороны, репетитор – это особая профессия. Профессия эта сродни труду логопеда. Тот ведь учит произносить не все звуки нашей речи, а именно те, которые ребёнок плохо выговаривает: например, звук [р] или [ц]. И формат предстоящих учебных испытаний, которые должен пройти его подопечный, репетитор должен знать как свои пять пальцев.
И ещё – и репетитор, и учитель должны постоянно УЧИТЬСЯ. Иначе грош им цена. Ведь формат экзамена по русскому языку за курс средней школы постоянно меняется. Он, кстати, существенно изменился и в этом году. И учитель, и репетитор должны уметь получать информацию – в том числе с помощью новых технологий и гаджетов, быть готовыми к самообразованию. И, конечно, учить этому детей.
– Два года назад вышла книга вашей прозы «Terra incognita». В ней опубликованы две повести. В журнале «Наука и жизнь Израиля» опубликована одна из них – «In the box». Повесть эта автобиографическая. В ней вы рассказываете о девяти годах работы в транспортном отделе одного из московских «почтовых ящиков». Другая повесть – «Тропинка через пустырь» – о школе и школьных проблемах. Прототипы героев повести – ученики. Расскажите, пожалуйста, о том, какую роль в их жизни сыграли вы как преподаватель и в чём сами видите миссию учителя.
– Из тех моих седьмых классов, в которых я начал работать в 1984-м году, через тридцать с лишним лет меня нашли и постоянно со мной общаются десятка полтора человек. С кем-то это ежедневное общение, с кем-то – от случая к случаю. Дня три тому назад нашёл меня в Фэйсбуке ещё один ученик. Поразительно, но факт: в той моей, первой, школе – № 798 – я проработал всего пять четвертей, меньше полутора лет, а помнят меня те ребята, которым сейчас почти пятьдесят, – до сих пор. Не буду говорить за всех и обо всех, но прототип главного героя повести «Тропинка через пустырь», который был на презентации книги полтора года назад, главный хулиган школы, с семи лет состоявший на учёте в детской комнате милиции, рассказал мне о себе вот что. Он не «сел». Закончил восемь классов, ушёл в «путягу» (ПТУ – профессионально-техническое училище), потом – в армию. Перед уходом в армию нашёл меня (я уже работал в другой школе). Попрощался – как он сказал «на всякий случай»: тогда вовсю ещё шла война в Афганистане. Пришёл из армии, закончил институт. Но самое главное, пожалуй, не это. У него очень тяжело заболела мать – астма в тяжёлой форме. Врачи сказали: из Москвы нужно уезжать, причём срочно, иначе она долго не проживёт. И мой ученик продал московскую квартиру, купил дом в экологически благополучном месте. И смог продлить жизнь матери на двадцать с лишним лет. И – знаете – я горжусь своим учеником.
Разумеется, не у всех моих учеников того, «первого призыва», жизнь сложилась благополучно. Кто-то сел в тюрьму и уже оттуда не вышел, кто-то «сел» на иглу и не смог с неё слезть. Кого-то убили. «Проклятые» девяностые прошлись по поколению моих первых учеников, как каток. Но многие всё-таки выжили. И не только физически, но и нравственно. Думаю, и я сыграл в этом свою роль. А миссию учителя (не преподавателя) я мыслю так: поменьше говорить – побольше делать. Дело в учительской профессии, живой наглядный пример куда значимее тысяч слов. И ещё. Есть такая библейская притча: «Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день, научи его ловить рыбу, и он будет сыт всегда». Это – в полной мере о миссии учителя.
– Года четыре назад в газете «Московский комсомолец» была опубликована ваша статья «Одиннадцать лет школьного режима». Она в основном – о недостатках школьного преподавания, о том, почему дети не усваивают русский язык. Совершенно согласна с вашим утверждением: «Только то, во что вложен труд души и ума, становится твоим». Где тот источник, та сила ума и сердца, которые питают вашу душу и побуждают ребят познавать красоту русского языка?
– Источников три: Вера. Надежда. Любовь.
Вера в ребёнка, в его возможности: а они у детей практически неограниченные. Дети могут куда больше, чем мы думаем.
Надежда на то, что мой труд не пропадёт.
И Любовь. К детям. К своему делу. Любовь ко мне моих близких, без которых я вряд ли чего добился бы в жизни.
– Мы ведём об этом речь сегодня, когда компьютеризация завладела всей нашей жизнью, когда вполне можно обойтись и без знаний правил русского языка – невидимый редактор сам подчеркнёт ошибку, заставляя обратиться даже не к книжному словарю, а в Википедию, лишь нажав на кнопку клавиатуры…
– Да, компьютеры, гаджеты очень изменили и облегчили нашу жизнь. За несколько секунд можно найти необходимую информацию, я уж не говорю о разнице между гусиным пером, пишущей машинкой – даже электрической – и современным компом. Но давайте зададим себе вопрос: а зачем нужно знать, слитно, раздельно или через дефис пишется то или иное слово, одна или две буквы Н пишутся в суффиксе, Ы или И мы пишем после приставок, заканчивающихся на согласный, а также после Ц?
— Разумеется, необходимо быть человеком грамотным. Но практическая грамотность – вовсе не самоцель. Куда важнее формирование у детей умения быстро, безошибочно, системно решать ту или иную учебную задачу. Это абсолютно необходимое в жизни умение. Без него в нашем мире, где подчас приходится принимать единственно верное решение в условиях цейтнота и психологического давления, просто не выжить. Это то самое – «научи ловить рыбу». Это умение останется с человеком и через много лет после окончания им школы. Как и навык грамотного письма.
– В одном из своих интервью вы говорили о врождённой грамотности, о природной интуиции, что ли… Откровенно говоря, за долгие годы работы над словом я уже позабыла многие правила правописания, хотя пишу грамотно. А как научить этому ещё в школе, минуя зазубривание порой очень запутанных правил? У вас, вероятно, есть уже свои секреты, точнее – приёмы, наработанные репетиторством.
– В условиях одного интервью всего не скажешь. Выскажу очень спорную для кого-то мысль. Её во время работы в Яснополянской школе сформулировал полторы сотни лет назад Лев Толстой. Мысль простая: не надо учить ребёнка тому, что он знает и так. Проходя с крестьянскими ребятишками категорию рода, Толстой с удивлением обнаружил, что те дети, которые безошибочно определяли род таких слов, как, например, дорога, солнце, дом, река, после изучения этого материала в школе стали допускать ошибки.
В школе в одном кабинете сидят бок о бок дети и с обычной, и с «врождённой» грамотностью. В первую очередь – орфографической. Часто она свойственна левшам. Так вот, «леворукие» и «праворукие» дети, обладающие врождённой грамотностью и дети, не обладающие ею, изучают ту или иную орфограмму или пунктограмму одинаково. К чему это приводит? Правильно: к тому, что дети с врожденной грамотностью начинают делать ошибки в словах, которые до изучения очередного правила писали грамотно. В школе их заставляют «проходить» то, что они и так знают. Это, кстати, очень серьёзная проблема. Ею толком в России (про весь мир не скажу) не занимаются. Мой же репетиторский подход – я изучаю со своими учениками только то, что они по тем или иным причинам в школе не усвоили. Заниматься разрушением уже сформированного у ребёнка навыка у меня нет никакого желания.
– Вы считаете, что самый эффективный способ учения – это не лекции слушать, а заниматься самообразованием. Может, в недалёкой перспективе и школы изживут себя, как храмы науки, а мы перейдём на домашнее обучение своих детей и внуков, используя труд репетиторов?
– Школу в её современном виде, при всех её модификациях и вариациях, в частности классно-урочную систему, почти четыреста лет назад придумал сын мельника Ян Амос Коменский. Алгоритм действия по превращению разных по весу и форме (пусть эта разница и кажется ничтожной, но она, однако, есть!) зёрен в однородную массу – муку – был заложен в Коменского с самого раннего детства. Посещения отцовской мельницы сыграли свою роль. С того времени мало что изменилось. Да! Система образования в России и, скажем, в Финляндии, Греции, Лихтенштейне, Израиле разные. Но суть школы изменилась мало. Берутся зёрна разных злаковых культур, помещаются в некую ёмкость (школу, класс, кабинет, лабораторию) и с помощью жерновов перетираются, превращаясь в муку. Унифицируются. Теряют свою индивидуальность. В России в последнее время резко увеличился отток из школы детей в экстернаты, семейное обучение набирает обороты… Родителей, которые приняли решение учить своих детей вне школьных стен, не останавливают ни неоправданно сложные переводные экзамены, ни материальные затраты, на которые они готовы идти ради сохранения здоровья детей.
А самообразование было, есть и всегда останется самым эффективным способом получения ребёнком (да и взрослым) знаний, умений и навыков.
– Извините, Сергей Леонидович, не читала вашу книгу «От заглавия до последней строки». О чём она?
– Это сборник моих литературоведческих статей о творчестве русских писателей – от Грибоедова и Пушкина до Бунина и Куприна. Основной метод, который я применяю при разборе литературных произведений – «медленное чтение», то есть чтение с остановками, с рефлексией. О нём, этом методе, этом подходе, писал больше ста лет назад замечательный учёный-литературовед Михаил Осипович Гершензон.
Статьи эти писались в течение почти десяти лет и издавались в разные годы в различных педагогических изданиях. Первое издание моих статей – в той тоненькой брошюрке их было всего лишь пятнадцать – вышло в свет ещё в 2002 году. В нынешнем году в издательстве МГУ вышел наиболее полный сборник всех моих статей. Их сорок три. Каждая из этих статей – открытие. Пусть и небольшое.
Приведу несколько примеров. Как невербально (с помощью мимики и жестов) общаются герои романа И. С. Тургенева «Отцы и дети»?
Почему в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» почти полностью отсутствует общение между героями и вместо диалогов персонажи говорят, как правило, монологами?
Как характеризует Очумелова, одного из персонажей рассказа А. П. Чехова «Хамелеон», его шинель? И почему автор называет её то шинель, то – пальто?
Почему главный герой поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» Павел Иванович Чичиков очень уж напоминает одного из предпринимателей «лихих» девяностых – «продавца воздуха» Сергея Пантелеевича Мавроди?
О чём говорят «говорящие имена» героев русской драмы девятнадцатого века?
Какую информацию вкладывали русские писатели-классики в названия своих произведений, в их эпиграфы и последние строки, в том числе и стихотворные? Отсюда, кстати, и название книги – «От заглавия до последней строки…». Об этом и о многом другом – моя книга.
– А сейчас вопрос к вам, как литературоведу: как приобщить детей к чтению, вызвать интерес к книге? Особенно к той, которую можно взять в руки, а не найти в Интернете. Листая страницы, мы можем вернуться к началу книги или ещё разок заглянуть в только что прочитанную страницу, чтобы уяснить для себя что-то важное, необходимое, осмыслить его и постараться понять главное…
– Главное качество, которым должен обладать человек, который пытается приобщить ребёнка (своего ли, чужого ли) к чтению – он должен сам любить читать. Однажды ко мне после родительского собрания подошла мама моей ученицы и задала вопрос, который меня потряс и ошеломил: «А вот скажите, как мне заставить эту заразу (это она о дочери) полюбить читать?»
Ну что тут ответить? Высокомудро сказать: «Насильно мил не будешь!» Или процитировать слова профессора Преображенского из повести М. А. Булгакова «Собачье сердце»: «Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя… Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый». Я поступил по-другому. Спросил у этой горе-мамаши:
– Простите, а сами-то вы читаете?
– А когда мне читать? Мне читать некогда! Мне нужно деньги зарабатывать!
Давно – и не нами замечено: в курящих семьях дети курят, в пьющих – пьют. В нечитающих семьях – не читают.
А если говорить об этой проблеме применительно к труду учителя, то ему самому должно быть интересно то, о чём он говорит на уроке. Классика – это про нас. Дело учителя – помочь детям понять, что проблемы, о которых писали Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Достоевский и Чехов – русские писатели-классики (разумеется, как и зарубежные) – это наши проблемы. Что при всей гигантской разнице между современными технологиями, образом и темпом жизни в девятнадцатом – двадцать первом веках человек, по большому счёту, изменился мало. Проклятые вопросы никуда не делись. Предательство осталось предательством, благородство – благородством. Люди продолжают любить и ненавидеть, ревновать и страдать. И так будет всегда, покуда жив человек. Тогда и детям захочется, придя домой, открыть книгу. Потому что она – про них. Про их проблемы. А то, что сказал какой-то Фамусов какому-то Чацкому – оно им надо?
– На каких литературных произведениях вы предпочитаете вызывать интерес к чтению, учите способности понимать, анализировать поступки книжных героев? И каков ваш любимый герой?
– Если я берусь индивидуально заниматься с ребёнком, у которого проблемы с чтением, обычно начинаю с рассказов Антона Павловича Чехова. Этот писатель мог в сравнительно небольших по объёму произведениях сказать о невероятно многом. Там, где Фёдору Достоевскому или, скажем, Льву Толстому нужно было написать целый роман, Чехов обходился десятью – максимум пятнадцатью страницами. Я три года назад начал работать по СКАЙПУ с девочкой, родители которой эмигрировали из России, но очень хотели, чтобы их ребёнок приобщился к великой русской литературе. Мы начали именно с рассказов Чехова: «Толстый и Тонкий», «Смерть чиновника», «Ионыч», «Хамелеон», «Человек в футляре». Этим летом я заканчиваю с ней занятия – она окончила школу, поступает в университет. Мы завершаем наше литературное образование романами Ф. М. Достоевского («Преступление и наказание») и Л. Н. Толстого («Анна Каренина»). Путь от «Хамелеона» (рассказ Чехова) до романов Скотта Фицджеральда, Сэлинджера, Брэдбери, конечно, огромный. Но мы его прошли. Разумеется, если бы начали с объёмного, сложного романа, мы бы ничего не добились и никуда бы не пришли.
Любимые литературные герои в разные годы у людей различные. Я не исключение. Сейчас из других литературных героев мне более всего симпатичен Константин Левин (роман «Анна Каренина»). Когда-то мне нравился Мисаил из чеховского рассказа «Моя жизнь». Самый нелюбимый современный литературный герой, крайне мне антипатичный, – Географ из романа Иванова «Географ глобус пропил». Если хотите, это мой антагонист.
Попутно хочу сказать несколько слов о проблеме положительного героя в современной литературе. Такого героя, по сути, нет. Или почти нет. Вот на днях читаю аннотацию к одному из «раскрученных» романов нынешнего российского автора. Он сразу же успокаивает читателя: «Разумеется, мой главный герой – негодяй».
Браво! Вот утешил-то! Эта тяга авторов нынешних произведений литературы к главному герою – подонку и негодяю, – очень показательна. И печальна. И сегодня некоторые литературоведы утверждают: главный герой современных произведений – негодяй. И это, к сожалению, стало трендом.
Я и пытался написать роман, в котором главный герой – Олег Шестаков – учитель литературы и русского языка, не выдуманный, не схематичный, а вполне узнаваемый, был бы в полном смысле положительным героем. Разумеется, не идеальным, у которого и недостатков-то никаких нет. Просто живым, настоящим.
Искренне считаю, что современному читателю негодяи, мерзавцы всех видов и мастей, а также подонки и подлецы в какой-то момент могут надоесть. И тогда он обратится к другой литературе.
– Я понимаю, что ограничила ваш ответ, ведь в течение жизни прочитано столько книг, да и написано вами немало… Вот хотя бы взять повесть «Тропинка через пустырь». В ней вы пытаетесь дать напутствие молодому учителю – как работать со сложными детьми, быть тем самым взрослым, который готов стоять «У пропасти во ржи». Для этого, считаете вы, не надо под танк бросаться. Нужно совершенно иное. Что?
– Вы затронули очень болезненную для меня тему. Мне было очень непросто работать в школе. Особенно сложно – в самом начале. Я тогда за два месяца похудел на шестнадцать килограммов, сменил размер одежды. В какой-то момент даже ушёл из школы – не работал там почти год. Преподавал в педучилище, пединституте. Потом всё-таки вернулся в школу.
Труд учителя – особый. Думаю, один из самых важных и сложных. Многие студенты института, в котором я работал два года, на мой вопрос: «Пойдёте ли вы преподавать в школу?» – отвечали: «Нет, конечно! Что мы, идиоты?» Это очень большая проблема. Наши московские пединституты готовят будущих чиновников, клерков, страховщиков. Кого угодно, только не педагогов. В России всерьёз обсуждают уже проблему распределения. Чтобы, как при СССР, – закончил дневное отделение пединститута – иди ишачить несколько лет туда, куда «Макар телят не гонял».
А многие из тех, кто всё-таки приходят работать в школу, через пару лет оттуда уходят. И вот я задался целью: написать о первом годе работы учителя. О том, какие рифы и айсберги поджидают его на этом нелёгком пути.
Как мне кажется, книга эта – очень важная и нужная. Но московские издательства отмахивались от меня, как от назойливой мухи. Кто-то говорил: «Это слишком сложная тема! Такое сейчас не читают!» Кто-то в порыве откровенности изрекал: «А зачем?»
Ну как тут пробиться к читателю?! Одна дама – литературный агент – заявила мне: «Для издательства сейчас качество текста и проблемы, которые ставит автор, не играют никакой роли. Только имя!».
И тогда я решил выпустить книгу сам. Попросил учеников – в том числе из той, моей первой, школы – скинуться. И ребята собрали деньги. Один из бывших учеников того самого седьмого класса сделал компьютерный набор. Книга увидела свет. Надеюсь, что она ответит на многие вопросы – особенно вопросы тех, кто решил связать судьбу со школой.
А по поводу «бросаться под танк», – скажу так. Самый сложный подвиг – подвиг незаметный. Каждодневный. Кропотливый. Таков многолетний труд учителя. Если вы считаете, что это не подвиг – проверять каждые выходные по восемь пачек тетрадок и ежедневно – по четыре–пять – попробуйте сделать это сами. Для начала хотя бы дотащите эти пачки до дома, а потом прочитайте семьдесят–восемьдесят одинаковых текстов диктантов, написанных неразборчивыми детскими почерками. И с родителями учеников пообщайтесь, притащившись домой после девяти уроков. А чего стоят родительские собрания с истеричными мамашами и мрачными (от футбола оторвали, гады!) папашами…
Да что там! А под танк броситься – многого не надо! Обвязался гранатами – и вперёд! Куда сложнее жить школой и её проблемами каждый день и тянуть лямку, как те самые бурлаки на картине Ильи Ефимовича Репина. И продолжать, несмотря ни на что, любить детей и дело, которому ты служишь.
– Сергей Леонидович, спасибо вам за интересные ответы на непростые вопросы. А сейчас, если не возражаете, проведём блиц-интервью.
– Пожалуйста. И вам спасибо за содержательную беседу о том, что мне близко и дорого, о том, что стало большой частью моей жизни.
– Если бы вам пришлось брать интервью у самого себя, каков был бы самый главный вопрос?
– Ты счастлив?
– На своей «стене желаний» что написали бы?
– Слова стихотворения Пушкина: «Нет, весь я не умру…»
– О чём сожалеете?
– О том, чего не успел сделать в молодости.
– Чему ещё хотели бы научиться?
– Ещё лучше понимать людей.
– Если чувствуете, что обидели своего ученика, как поступите?
– Извинюсь. И чем раньше, тем лучше.
– Долго ли сами помните обиду?
– Долго, но простить обидчика стараюсь сразу.
– Если бы выиграли крупную сумму денег, как распорядились бы ею?
– Улучшил бы жизнь ближних.
– Еврейские мудрецы считают, что счастье – это вечное наслаждение. А что в вашем понятии – счастье?
– Думаю, что человек счастлив не только наслаждением чувственным, вкусовым, тактильным или зрительным, а ещё и наслаждением духовным. И если всё это человек испытывает, то он счастлив.
– О чём сожалеете?
– О том, что когда-то кого-то обидел.
– Вы в ладу с самим собой?
– Скорее, нет. Когда человек в полном ладу с самим собой, то нет развития. Оно обычно происходит после кризиса.
– Удачи вам, Сергей Леонидович!
– И вам, Лариса!
Лариса Мангупли
Иллюстрация: youtube.com
