Глава 8. Соперницы
8.1
Бабушка Оли в начале 30-х годов двадцатого века жила вместе с родителями в Орле и училась на рабфаке на швею верхней одежды. Каждый день, идя на занятия, она проходила мимо здания городской военной комендатуры и однажды заметила симпатичного молодого солдатика, который стоял в карауле. Парень был очень строгий и в её сторону даже не посмотрел. Бабушка остановилась рядом с ним, чтобы обратить на себя внимание, но солдатик продолжал стоять с невозмутимым видом.
Тогда она решила к нему подойти поближе, а он как щёлкнет затвором винтовки и суровым голосом говорит:
— Проходите, барышня. Здесь стоять не положено.
— А что такое?
— Не положено и всё.
Грозный охранник очень Наташу напугал, и она стала ходить в рабфак другой дорогой. А через неделю она решила пойти с подружкой на танцы в городской парк и встретила там этого охранника. Он её тоже сразу узнал и пригласил на танец.
— Извините, а что вы сегодня без ружья и фуражки?
— Сейчас я на отдыхе, а не на службе. В увольнении нам разрешается переодеваться в гражданское.
— И разговаривать тоже разрешается?
— И разговаривать разрешается. Вы меня извините за тот случай, но в карауле солдатам общаться с посторонними запрещено.
— А если очень хочется?
— А если очень хочется, то об забор чешутся.
— Что это за грубая шутка, молодой человек?
— Это мне отец так всегда говорил, когда я что-нибудь у него просил. Строгий он у меня.
— А что можно попросить у отца в деревне?
— Много чего. В ночное с ребятами пойти, жеребца Макарку оседлать…
— И всё?
— И — всё. А что ещё?
— Понятно. А как вас звать?
— Димка. Дмитрий Николаевич, — серьёзно ответил парень, сразу сообщив девушке имя и отчество, чтобы больше не было вопросов.
— А меня — Наташа.
Но тут закончилась музыка. Димка, не проводив девушку до её места, бросил, где стоял, и пошёл в другую сторону. Парень был, конечно, очень сельский, но какой-то необычный, не похожий на развязных и пошловатых ребят, с которыми Наташа училась на рабфаке. А когда снова заиграла музыка, Димка быстрым шагом подошёл к ней и пригласил на танец.
— Нет, Димка, не хочу. Пригласите Веру, подружку мою. Она ещё сегодня не танцевала.
— Нет, только вас. Она мне не нравится, потому что некрасивая. А вы красивая и привлекательная.
— Ну ладно, идёмте.
Когда они вышли на танцевальный круг, Наташа тихим голосом, но жёстко сказала Димке:
— Послушайте, Дмитрий Николаевич. Я понимаю, что хорошим манерам в деревне не обучали, но я с вами больше танцевать не буду. Во-первых, девушку нужно провожать после танца до того места, где вы её пригласили, а во-вторых, нельзя говорить девушке, что она некрасивая. Это ей обидно слышать. Вам понятно?
— Понятно. Вы меня извините, я сегодня первый раз в жизни вообще с девушкой танцевал. В нашей деревне ни клуба, ни танцев никогда не было. Собирались вечером пацаны, чтобы потолкаться, а иногда подраться. Вот и всё моё воспитание.
— Ладно, я вас прощаю, но больше так не делайте.
— Хорошо. Но теперь и я с вами больше танцевать не буду.
— Почему так?
— Нельзя, чтобы баба делала мужику замечание. Непозволительно это в деревне.
— Ну и не надо.
После этого разговора Димка с грустной физиономией проводил Наташу до места и, не сказав «спасибо», пошёл к своему товарищу. Больше в этот вечер он ни с кем не танцевал.
8.2
А через четыре месяца, поздним вечером в феврале, они встретились снова. В темноте, около её дома кто-то Наташу окликнул. Это был
Димка. По всей видимости, он стоял на улице давно, так как на его шапке уже образовался маленький сугроб снега.
— Наташа, я вас жду, чтобы попрощаться.
— Зачем мне с вами прощаться? Я и здороваться не собираюсь.
— Дело в том, что меня на следующей неделе направляют учиться в Ленинградское военное авиационное училище на три года. Даже не знаю, что мне делать. Служба есть служба, а без вас ехать никак не могу.
Хоть вешайся, — и совершенно без подготовки, замёрзшими, дрожащими от холода губами, на одном выдохе произнёс:
— Выходите за меня замуж. Я вас очень люблю. Обещаю, что всё сделаю для нашего счастья. Буду большим начальником, — Димка протянул Наташе руку с зажатым кулаком. А когда он его разжал, то в темноте она еле увидела, что на ладони лежит маленький серебряный крестик.
— Это мне мама повесила на шею, когда я уходил в армию служить. А сейчас хочу его дать вам, чтобы вы поверили моим чистым и честным обещаниям. Выйдете за меня?
— Да, выйду…
Пока Димка учился в ленинградском училище, Наташа закончила в Ленинграде курсы кройки и шитья. Небольшие деньги, которые она зарабатывала частными заказами, хватали молодым на очень скромную жизнь. По окончании военного училища с красным дипломом авиационного техника, Димку распределили на испытательный полигон в Вологодскую область. А спустя год у Дмитрия и Наташи родился сын
Николай, которого они отвезли в деревню к его родителям. Командование воинской части заметило скромного трудолюбивого техника Дмитрия Никанорова и через пять лет направило на учёбу в Ленинградский военно-технический институт. А ещё через восемь лет Дмитрий окончил Академию Генерального штаба и получил направление на работу в Северо-Кавказский военный округ. Последние годы Дмитрий Николаевич Никаноров работал на высокой должности в Генеральном штабе Советской Армии в Москве и вышел на пенсию в звании генерал-полковника. Прожили бабушка с дедушкой вместе больше пятидесяти лет. На вопрос внучки, как им это удалось, бабушка загадочно улыбнулась и ответила:
— Был у меня, Олечка, в общении с твоим дедушкой один маленький секрет, который всегда безотказно работал.
— Какой, бабушка, расскажи?
— Секрет очень простой: я научилась подбирать себе нужных подруг.
— В каком плане «нужных»?
— В том, что я на их фоне всегда выглядела умнее и красивее. Это позволяло мне успешно справляться с любой неординарной ситуацией в нашей непростой семье.
— Ну, бабушка, ты — гениальная женщина! Я тебя очень люблю и искренне горжусь!
8.3
Этим вечером Оля Никанорова в гостинице города Апатиты так и не нашла в себе решимости позвонить Сергею Павловичу Платонову. А ночью ей приснился телефонный разговор с мужчиной, который несколько раз сегодня в течение дня встречался на её пути.
— Добрый вечер, Сергей.
Это — Оля. Извините, что я так поздно вас беспокою, но ведь вы сами попросили позвонить, когда я освобожусь?
— Не понял, какая Оля?
— Стюардесса. Мы на одном рейсе летели с вами в Апатиты. А потом вы ужинали в ресторане гостиницы и всё время смотрели мне в затылок, смущая своим присутствием.
— Да, да. Я вспомнил вас, Оля. Вы ещё долго не приносили мне кофе в самолёте. А воду вообще подала другая девочка. Она сказала, что вы очень заняты иностранцами.
— Это правда. Мы должны по инструкции их обслуживать в первую очередь. Но в записке, оставленной у дежурного в гостинице, вы написали, что я вам понравилась.
— Я такое написал? Не может быть! Зачем?
— Наверное, хотели со мной встретиться?
— Да, да. Я совсем забыл. Ну конечно. Хотел просто вас пригласить к себе в гости.
— С какой, простите, целью?
— Обсудить тяжёлую жизнь коренного населения Карельской автономной области.
— Извините, мне завтра рано вставать. Давайте в другой раз.
— Жаль, Оля, а то у меня есть бутылочка хорошего грузинского вина. Я уверен, вы такого никогда не пили.
— Всё равно в другой раз.
— Другого раза может и не быть. Нельзя так с жизнью безответственно обращаться. Вы меня слышите?
— Слышу. Спокойной ночи…
Проснувшись утром следующего дня, Оля не сразу сообразила, говорила ли она с Сергеем Павловичем по телефону или это ей всё при снилось. Времени на анализ прошедшей ночи уже не было, так как через два часа она должна улетать назад со своим экипажем. И тем не менее, на выходе из гостиницы Оля попросила дежурного администратора передать Сергею Павловичу Платонову записку, в которой сообщила свой домашний номер телефона в Москве. Платонов вспомнил о стюардессе Оле, только проводив профессора Васнецова. Особого сожаления о том, что она не позвонила, не было, хотя девочка ему понравилась. Весь вечер он обсуждал с профессором тему, которая очень интересовала его объединение. Дело было даже не в том, что сведения, которые сообщил профессор Васнецов, отодвигали сроки выпуска новой модели самолёта на неопределённый срок. Они
вообще ставили под сомнение принятое и одобренное наверху решение. Это делало участие Сергея Павловича в завтрашнем совещании у вице-президента Кольского филиала АН СССР лишённым всякого смысла.
8.4
В восемь утра Сергей Павлович позвонил в секретариат Кольского филиала Академии наук СССР и попросил предупредить руководство, что приедет не к десяти, как договаривались ранее, а к девяти утра, объяснив это производственной необходимостью. Буквально через несколько минут в номере Платонова раздался телефонный звонок:
— Сергей Павлович, доброе утро. Алёшин Анатолий Александрович, вице-президент филиала. Как вы себя чувствуете, как отдохнули? У вас всё в порядке?
— Да, всё в порядке. Спасибо.
— Мне сказали, что вы решили приехать к нам на час раньше запланированного заседания экспертной комиссии
— Совершенно верно, Анатолий Александрович. Вы уже на работе?
— Нет, я ещё в пути. Просто хочу предупредить, что машина придёт за вами, в связи с внесёнными изменениями, без пятнадцати девять, а не без пятнадцати десять, как ранее договаривались. От вашей гостиницы до здания Академии наук ехать всего семь минут. Так что вы всё успеете. До скорой встречи.
— Спасибо, вы очень любезны.
Тон разговора с вице-президентом филиала Академии наук Сергею Павловичу не понравился. Голос у него был какой-то жёсткий и, как
ему показалось, недоброжелательный. Возможно, это было по вине телефона в машине, искажающего звук, а может, и по другой причине.
Во всяком случае, сегодня возможны всякие варианты переговоров. Профессор Васнецов вчера его предупредил, что давно направил свои
замечания в экспертный совет Академии, но они не были приняты. Не исключено, что руководство филиала и само предполагало такое развитие событий, зная точку зрения профессора. «Нечего гадать — всё сегодня станет ясным. В любом случае, принимать чью-либо сторону в предстоящем разговоре в мои обязанности как представителя заказчика не входит, — пришёл к окончательному
выводу в своих рассуждениях Платонов. — Самым разумным решением будет попить с хозяевами встречи чай и откланяться. Пусть они
сами разбираются, кто прав, кто виноват, и направляют в адрес нашего объединения свои аргументированные рекомендации».
Положив трубку после разговора с вице-президентом, Сергей Павлович вдруг вспомнил, как хотел установить себе телефон в машине.
Но на свою просьбу сначала получил от хозяйственного управления объединения, без объяснения причин, отказ. Вообще, Платонов был человек не тщеславный, мог спокойно обойтись и без этого коммуникационного достижения человечества. Но, во-первых, телефон позволял
ему оперативно решать срочные вопросы, находясь вне рабочего места. Тем более что посещение различных производственных объектов, разбросанных по всей области, как правило, продолжалось не менее нескольких часов. А во-вторых, ему казалось, что при телефоне в машине
он сразу становится в глазах других людей более важной персоной.
8.5
Прошёл почти год. Вопрос с телефоном в машине не решался, да и Сергей Павлович о нём уже успел позабыть. Но сегодня утром водитель, подъехав к его дому, сообщил радостную новость:
— Сергей Павлович, вчера мне звонили из хозяйственного управления и сказали, что после обеда будут устанавливать в вашей машине
телефон. Просят машину оставить для работы в гараже до конца рабочего дня. Что мне делать?
— Выполнять распоряжение руководства хозуправления. Если будет нужно, я воспользуюсь дежурной машиной объединения.
— Понятно. Тогда я на сегодня свободен?
— Да. Завтра, как обычно.
После того как телефон в машине установили, Сергей Павлович пригласил к себе начальника отдела по новой технике:
— Виталий Иванович, хочу вас поблагодарить за телефон и посоветоваться по вопросу его грамотной эксплуатации.
— Слушаю вас внимательно, Сергей Павлович. В чём проблема?
— Проблема состоит в том, что я лишился фильтра звонков в лице своего секретаря. Теперь мне могут напрямую звонить люди, с которыми я в данный момент общаться не могу или не хочу.
— Откуда они могут узнать ваш номер телефона в машине?
— Мало ли откуда! Мой секретариат знает, а дальше уже эту цепочку отследить невозможно. Как можно сделать так, чтобы я мог сразу видеть того, кто звонит?
— Я предлагаю поставить на ваш телефон новую программу определителя номера. Она хорошо себя зарекомендовала в течение нескольких лет в Германии.
— Интересная программа, мне нравится. Но нужно завести на этот телефон два отдельных номера, на которые я обязан реагировать днём и ночью. Это — звонок генерального директора и от мамы.
Виталий Иванович расплылся в широкой улыбке.
— Это, Сергей Павлович, у вас ещё жены нет. Извините за каламбур. На всякий случай, я один номер зарезервирую.
— Хорошо, а каким образом это можно сделать?
— Просто несколько номеров следует вывести на отдельный контакт приёма звонков с загоранием, например, красной лампочки. Вы обычно сидите рядом с водителем или на втором сидении?
— Как правило, на втором. Там есть возможность спокойно работать с бумагами.
— Понятно. Так как телефон стоит между первым и вторым сидением, то вам со своего места всё будет хорошо видно: загорается красная сигнальная лампочка или нет.
— Спасибо, Виталий Иванович. Когда вы эту дополнительную работу можете сделать?
— Завтра и сделаем.
— Ещё раз спасибо.
Но если красная лампочка от звонка генерального директора объединения загоралась сравнительно редко, то мама теперь находила Сергея Павловича каждый день, задавая традиционно два простых, но конкретных вопроса: «Ты где?» и «Что делаешь?» И хотя мамино прессование иногда его серьёзно раздражало, в целом установкой телефона в машине Платонов был весьма доволен.
Сейчас Оле Никаноровой было ни до кого — в Москву приехали в отпуск её родители. Мама — почти на два месяца, а папа, как он сам доложил дочери, на двадцать шесть суток. Мама была весь день в домашних хлопотах, связанных с единственной дочерью, а папа продолжал жить своим гарнизоном, ежедневно получая сводки о положении дел в оставленном на заместителе большом хозяйстве. Утром папа, как правило, куда-то из дома исчезал: ходил по кабинетам Министерства обороны, встречался с какими-то нужными людьми. Мама же кружила вокруг дочери с утра и до вечера. Правда, на пять дней летала в Амстердам, но сегодня ночью вернулась с массой впечатлений и чемоданом подарков.
Сейчас, после восторженного обсуждения покупок, мама с дочкой сидели на кухне, пили кофе и увлечённо беседовали на бесчисленное количество интересных тем. Кухня была самой большой, около тридцати квадратных метров, и самой уютной комнатой в квартире. Лет двадцать назад, по особому разрешению московского горисполкома, в кухне сделали камин, который топили настоящими сухими дровами. В соответствии со специальным проектом также была сделана металлическая труба, выходящая на крышу, благодаря которой дым от камина никого из соседей не беспокоил. В квартире Никаноровых было ещё четыре, одинаковых по площади, комнаты, но все домочадцы, как правило, толкались весь день на кухне. Самое удивительное заключалось в том, что, сколько бы народу на кухне не собиралось, всем, благодаря двум диванам и большому столу, всегда хватало места. Но сейчас Оля с мамой сидели за маленьким столом у окна. Оля с увлечением рассказывала о своей работе, о взаимоотношениях с коллегами, перспективах служебного роста. Мама, не перебивая, внимательно слушала дочь, а в середине её рассказа задала
неожиданный вопрос:
— Скажи, Олечка, а друзья у тебя есть?
— В каком смысле? Мужчины, что ли?
— Не важно, мужчины, женщины… Друзья.
— Понимаешь, мамочка, я живу в Москве, а не в Иркутской области, где взял бутылку водки, перешёл дорогу и поёшь с соседом любимые песни до утра. Здесь у каждого масса дел. Темп жизни сумасшедший, приоритеты разные. Все под самую завязку заняты. А если и встречаются друг с другом, то крайне редко .
— Ты не поняла, дочечка, мой вопрос. Я тебя спросила о друзьях, а ты мне рассказываешь о москвичах. Я тоже, как ты понимаешь, жила в Москве — училась, работала, тебя родила…
— Хорошо, мамочка, я выскажу тебе своё мнение о друзьях. Только ты, пожалуйста, не обижайся. Настоящие друзья, как мне кажется, бывают только в детско-юношеском возрасте, когда людям друг от друга ничего, кроме общения, не надо. Во все другие времена в дружеских отношениях между людьми присутствует, как правило, какой-нибудь интерес. А если нет интереса, то это просто собутыльники.
— Ты не права, Олечка. У тебя в рассуждениях чересчур много чёрной краски. Это плохо.
— Права, мамочка, права. Ты в каком году меня в Москву отправила? Сколько мне было лет?
— Восемнадцать.
— Вот именно. А когда узнавали, что я внучка генерал-полковника, то тут дружбе наступал конец.
— Почему ты так считаешь, девочка моя?
— Потому что так устроен человек. Попав в нашу квартиру, он начинает что-то для себя хотеть. Есть такое поганое слово — зависть: у тебя
есть, а у меня нет. В провинции совсем не так. Вот Анька Кузякина, дочь
поварихи нашего гарнизона, так это была моя настоящая подруга. Она ничего от меня не хотела. А сейчас — совсем другое время.
— Какое, Олечка, время? Ты не уходи от ответа. Не заслоняйся своим выдающимся дедушкой. Для того чтобы стать таким, как наш дедушка, надо очень много работать.
— Да я не ухожу от ответа и, тем более, никем не заслоняюсь. Ты просто со своими патриархальными представлениями о дружбе, как говорит современная молодёжь, не въезжаешь в тему. Женщина и мужчина, по определению, дружить не могут и не должны. Это порочно. Они созданы для любви и продолжения человеческого рода. А то, что имеет место сейчас, — всякие однополые сочетания, то это от глупости, пресыщения жизнью и безделья.
8.7
Время отпуска Татьяны Петровны Никаноровой подходило к концу, но главную задачу своего пребывания в Москве она так и не выполнила. Не получилось поговорить с Олей о том, что пора заканчивать заниматься карьерными делами и переходить к тому, для чего природа создала женщину — выходить замуж, рожать детей, создавать семейный очаг. Правда, она заранее знала об отрицательной реакции дочери на обсуждение этой темы, но сдаваться не собиралась. Просто нужно было найти хороший повод для этого разговора, чтобы не нарваться на скандал.
И такой повод представился. Соседка напротив, молодая актриса
одного из столичных театров Марина Зотова, позвонила перед вечером в дверь квартиры Никаноровых. Мама открыла дверь.
— Здравствуйте, Оля дома?
— Олечка, тебя тут спрашивают, — крикнула мама.
— Привет, Марина. Заходи, поболтаем.
— Нет, Олечка, мне некогда. Ты можешь вечером посидеть с Акулиной? У меня спектакль, а нянечка заболела.
— Конечно, могу. Приводи своё чудо.
Девочка, в самом деле, была чудесной. С большими глазами, толстыми щёчками и постоянной улыбкой на лице. Она не оставляла никого равнодушным к себе. Все хотели её взять на руки, потискать, поцеловать. Ей было только два годика, но она уже вовсю разговаривала, правда, на своём, не совсем понятном для окружающих языке. Татьяна Петровна уже несколько раз видела: когда приводили Акулину, Оля полностью преображалась. Она сразу откладывала все свои дела и занималась только ребёнком: украшала её своей бижутерией, повязывала красивые косыночки, рисовала какие-то цветочки и звёздочки. Не отходила от неё до тех пор, пока не уложит спать.
— Смотрю я на тебя, дочечка, и вижу, что ты уже очень хочешь ребёнка.
— Да, хочу, но только без замужества.
— Ну и в чём проблема? В настоящее время всё возможно. Это я тебе как врач говорю. Только зачем тебе бастард?
— Это кто такой, мама?
— Это незаконнорожденный ребёнок.
— Почему незаконнорожденный? Всё будет оформлено в соответствующем органе как положено. Со свидетельством о рождении.
— И с прочерком в строке отцовство и страшной травмой для ребёнка на всю жизнь?
— Получается, так. Ну нет у меня мужчины, мама, от которого я бы хотела иметь ребёнка. Нет. Что я могу сделать?
— Понятно, дочечка. А теперь послушай меня. Когда я училась в мединституте, а время было послевоенное, тяжёлое во всех отношениях, группа у нас была чисто женская.
— Что, ни одного парня среди вас не было?
— Ни одного. Но я не об этом. На пятом курсе вёл у нас занятия по акушерству и гинекологии один немолодой врач. Без учёной степени и звания, да и по жизни не очень преуспевший. В общем, типичный холостяк. Однажды он ни с того ни с сего спросил у аудитории: «Кто из группы замужем?» Оказалось, что никто. Преподаватель отошёл к окну, открыл форточку и закурил папиросу, что никогда в аудитории до этого не делал. Долго смотрел в окно, а потом повернулся к нам и каким-то трагическим голосом сказал:
— Это неправильно. Вы в середине самого продуктивного, с точки зрения деторождения, возраста. Вам кажется, что всё ещё впереди, а на самом деле вы катастрофически опаздываете. И не сравнивайте себя, прошу вас, с мужчинами — они живут в других возрастных категориях и с другими, данными им от природы, обязанностями.
Потом снова отошёл к окну, постоял, будто что-то вспоминал, и каким-то уже сердитым голосом продолжил:
— У женщины существуют три временных периода для создания нормальной семьи. Первый — это с двадцати до тридцати, когда идёт
энергичный перебор большого числа претендентов на место мужа. Кто знает, как называется этот период? Аудитория настороженно молчала.
— Сразу ставлю зачёт, кто назовёт. Никто?.. Очень жаль… Этот период называется шатанием и проходит он под тихую убаюкивающую музыку со словами: «Не спеши, родная, принимать подарки. Может что-то лучшее с неба упадёт»… Второй период — это с тридцати до сорока, когда, со знанием дела и жизни, оцениваются поредевшие ряды претендентов на руку и сердце. Этот период называется мотанием и проходит под сурдинку ранее упущенных возможностей. Но музыка ещё звучит. И, наконец, третий — это сорок лет и выше, когда лихорадочно собирается любая информация об освободившихся вакансиях. Этот период называется хватанием. Он проходит, как правило, в тишине и не гарантирует качество претендента, если он ещё подвернётся.
— Ну, ты, мама, даёшь! Это, на самом деле, было или ты всё прямо сейчас придумала?
— Я ничего не придумала. Это — жизнь, дочечка, во всем её многообразии и сложности. Придумать можно всё что угодно, умных людей на свете, слава Богу, много. Но в любом случае, хочешь ты этого или не хочешь, окажешься, помимо своей воли, в одной из перечисленных ситуаций.
— И что же делать?
— Как поётся в известной песне, дочечка, «шить сарафаны из ситца…»
— Ох, и хитрая же ты, мамочка. Хитрая и умная.
— Запомни, дочечка, простую истину: мама для своего ребёнка должна быть самой хитрой, умной, решительной и бесстрашной. Это — основой закон природы и его нельзя ни заменить, ни скорректировать.
8.8
Вера Петровна Черникова и Евгения Ивановна Сотникова знали друг друга много лет, но близкими подругами никогда не были. И не только потому, что выросли, как говорила мама Веры, на разных этажах, но и имели совершенно несхожие характеры. Вера — тихая, выдержанная девушка, не стремящаяся кому-нибудь специально понравиться. Женя, наоборот, — темпераментная, голосистая, ничего без умысла не делающая и всегда готовая обратить на себя внимание.
Сегодня, по окончанию заседания секции методического совета кафедры, Веру Петровну неожиданно окликнула Евгения Ивановна.
— Верочка, у тебя есть свободное время?
— Минут десять есть. Не больше. Мне нужно кое-что посмотреть перед следующей лекцией.
— Ну, нет. Я хочу поговорить с тобой так, чтобы никто из нас никуда не спешил.
— Такого времени у меня нет.
— А давай я к тебе в гости приду. Я бы с удовольствием пригласила тебя к себе, но дети, муж и всё такое прочее не дадут спокойно поговорить. Ну, ты понимаешь…
— Хорошо. Приходи. В пятницу, часам к семи вечера. Ты знаешь, как ко мне доехать?
— Адрес скажи. А как доехать, водитель мужа разберётся. Он Москву хорошо знает. Вечером в пятницу около семи вечера раздался громкий стук в
дверь. От неожиданности Вера даже вздрогнула.
— Женечка, у меня есть звонок, а ты ломишься в дверь, как биндюжник в трактир. Я как-то к этому не привыкла.
— Привет, Верочка. Извини за шум. У меня дома дверного звонка вообще нет, так как никто его, по определению, не услышит. Всегда в квартире играет музыка, орёт телевизор, звонит телефон. Ну, в общем, каждый у нас открывает дверь своим ключом.
— Весело ты живёшь.
— Это точно.
— Проходи, пожалуйста.
— Спасибо. Обожаю рассматривать незнакомую квартиру. Всегда можно увидеть что-нибудь оригинальное. Можно пройтись?
— Пройдись. Ничего оригинального у меня нет. Квартира как квартира, но мне очень нравится.
— Не скажи. Один романтический балкончик чего стоит. Никто тебе серенады по ночам не поёт?
— Нет. Некому.
— Всё равно очень уютненько. И книжные стеллажи даже есть. Редко сейчас такое увидишь в современных квартирах.
— Это родительская библиотека. Они собирали книги всю жизнь. Я с этими книгами выросла.
— Ну, сейчас другое время, Верочка.
— Какое другое, Женечка? Образованных интеллигентных людей, читающих книги, никто не отменял.
— Понимаешь, Верочка, когда мы с тобой учились, в нашей стране была удивительная ситуация: ученики хотели учиться, учителя хотели учить. Сейчас такого энтузиазма в народе и совпадения интересов в обществе, к сожалению, нет.
— И что? — с удивлением спросила Вера.
— А то, что изменились цель и средства получения образования.
Одни получают диплом, заранее не собираясь по этой специальности работать. Другим он вообще нужен только для карьерного роста. В общем, диплом ради диплома.
— Ну, не совсем так. Некрасивые случаи были, есть и будут, но основная масса студентов приходит в институт за знаниями. Просто нужно, чтобы люди обернулись назад и вгляделись в те далёкие годы, когда высшее учебное заведение было храмом знаний и науки, а не местом получения сомнительной квалификации.
— Ты — прелесть, Верочка! Предлагаешь людям вернуться в старые добрые времена?
— Если угодно, то да. Без качественного образования общество, в лучшем случае, топчется на месте, а в худшем — движется назад. Всё в мире — производное от образования. Не может появиться хороший специалист из слабого студента или плохого ученика.
— Верочка, о чём ты говоришь! Сейчас у нас всё значительно прагматичней. Государство вкладывает деньги, если ты об этом ещё слышала, не во все университеты, а в несколько избранных, чтобы соответствовать зарубежным стандартам. Их перечень, даже не стесняясь, правительство приводит в прессе. Не страна, а какие-то полулегальные потёмкинские деревни.
— Ну, подобный подход вообще не имеет смысла в такой огромной стране, как Россия.
— Почему?
— Потому что отсутствует элементарная связь между образовательным, даже самым лучшим, учреждением и местом приложения знаний. Наивно думать, что выпускник солидного московского вуза поедет работать куда-нибудь в глубинку.
— И что ты предлагаешь?
— Прежде всего, не заниматься показухой. Это всегда боком выходит. В первую очередь, убрать перечень избранных вузов. А во-вторых, срочно реформировать всю систему образования и науки в нашей стране.
— Верочка, ты веришь в то, о чём говоришь? Где деньги взять на эту грандиозную реформу?
— Про деньги ничего не могу сказать, но нужно сделать всё для того, чтобы образованные люди не уезжали из страны и применяли свои
знания здесь. Без этого никакие проблемы невозможно решить.
— Идеалистка ты, Верочка, и фантазёрка, оторванная от реальной ситуации. Ничего из этого интересного набора слов, которые ты произнесла, в обозримом будущем воплотить в жизнь нельзя.
— Ладно. Поживём — увидим.
— К сожалению, при нашей жизни не увидим ничего.
8.9
За разговором с Женей, Вера незаметно положила на журнальный столик две красивые салфетки, поставила бутылку белого вина, два красивых бокала и вазочку шоколадных конфет.
— Женя, ты пьёшь сухое вино?
— Я пью всё, что горит… О, совсем забыла! Я же принесла ананас.
Как говорит мой муж, колониальный товар. Но его нужно уметь нарезать. У тебя есть острый нож с тонким лезвием?
— Должен быть. Сейчас посмотрю на кухне. Правда, не уверена, что есть такой, но может что-нибудь похожее найдётся.
— У тебя можно курить? — громким голосом, чтобы та услышала на кухне, спросила Женя.
— Кури. Пепельницы у меня нет, так как у нас никто не курит. Стряхивай пепел в розеточку.
— Верочка, ты живёшь здесь одна или кто-то, извини за вопрос, тебя посещает?
— Муж иногда заходит, если у него есть настроение и время. А почему это тебя интересует?
— Да так. Ты прекрасно устроилась, дорогая. Красивая, обеспеченная, независимая. Ну, просто ячейка будущего современной женщины.
— А у тебя, что, не так?
— К сожалению, нет. Мой любезный мелькает целый день по квартире в майке и трусах — противно смотреть.
— А ты хочешь, чтобы он ходил в смокинге и бабочке? Ты же тоже не ходишь по дому в вечернем платье.
— Не обо мне речь. Женщина всегда выглядит женщиной. Когда он ухаживал за мной, я его видела в другом виде. А сейчас — чёрт-те что! Главное, всё бросает, где стоял, и сам, идиот, после этого ничего не может найти.
— И какой выход из этой ситуации, дорогая Женечка?
— Выход, Верочка, простой. Нужно найти мужчину, который будет появляться перед тобой в приличном виде и в то время, которое тебя устраивает, а не когда ему приспичит.
— Замечательная идея, Женечка, а главное, очень новая. Ты уже такого красавца присмотрела или пока в поиске?
— В принципе, присмотрела. Это — Платонов Сергей Павлович. Наш студент, с которым ты поругалась на экзамене.
— Я с ним не ругалась. Я вообще забыла о его существовании.
— Мне тоже так казалось до того момента, пока однажды я случайно не увидела, как он тебя ждал на выходе из института с красивым букетом цветов.
— Ну и что с того, что ждал? Мало ли студентов нам преподносят цветы в благодарность за то, что мы им даём знания.
— Верочка, ну не прикидывайся дурой. Это тебе совершенно не идёт. Я, слава богу, ещё в состоянии отличить тупую мужскую благодарность от душевного трепета.
— Так в чём проблема? Что ты от меня, Женя, хочешь?
— Как — что? Договориться, чтобы ты на него не претендовала и не стояла у меня на дороге. Всё-таки мы — подруги.
— Точнее будет сказать — коллеги по кафедре.
— Ну, хорошо, коллеги. В любом случае, некрасиво отбивать у своей коллеги мужчину.
— Это верно. Другими словами, ты хочешь, чтобы я тебе вроде как уступила Платонова?
— Если тебе такая формулировка больше нравится, то да. Не только хочу. Страстно мечтаю.
— Ты что, Женечка! О чём разговор! Я на него не претендовала и не собираюсь претендовать. Где я, а где этот студент!
— А вот здесь ты, Верочка, сильно ошибаешься. Ты знаешь, дорогая, что это далеко не простой студент. Ему тридцать девять лет, холостой, обеспеченный. Судя по машине, которая его постоянно привозит в институт, занимает серьёзное положение. У нас он получает второе экономическое образование.
— Меня эти детали не интересуют. Пусть хоть третье.
— Не интересуют, говоришь? Ну, смотри, Вера. Я тебя в отношении Платонова предупредила. Чтобы потом было без обид.
Евгения Ивановна Сотникова ушла, а в квартире Веры Петровны Черниковой остались недопитая бутылка вина и стойкий запах дорогих сигарет. Сама она бросила курить, когда ей исполнилось сорок лет — прочитала в каком-то толстом журнале, что от дыма желтеет кожа лица и портятся зубы. Но сейчас Вере очень хотелось закурить, но сигарет в доме, к сожалению, не было.
— А почему бы вам, мадам, не выпить бокал хорошего вина? — обратилась она сама к себе, глядя на оставшуюся бутылку. — Ведь не каждый день приходит в гости коллега и открывает вам глаза на молодого человека, который уже год не даёт вам прохода…
«Только остался один вопрос к тебе, дорогая, — погрузилась она в раздумья. — Зачем ты пригласила к себе в гости эту Сотникову? Что ты ожидала услышать нового от человека, которого знаешь уже много лет не с самой лучшей стороны?
Ну, мало ли что…
Вот именно…
Неужели ты надеялась на то, что интриганка Сотникова изменила свой стиль поведения, стала более искренней в разговорах и порядочней в поступках?»
Вера Петровна придвинула к себе свой недопитый бокал, опрокинула его одним махом в рот и вдруг вслух произнесла:
— Сука паршивая. Как была, так и осталась. Сказала и сама испугалась, так как никогда в своей речи матерные слова не употребляла.
«Это я зря так сказала, — убирая посуду со стола, подумала Вера Петровна.
— Сука — собака женского рода, приносящая потомство. К ней у меня нет никаких претензий. А вот Евгения Ивановна — мелкая, грязная сучка, постоянно стремящаяся кому-то нагадить. И, главное, получающая от этого нескрываемое удовольствие».
8.10
Получив «согласие» Веры Петровны на контакты с Платоновым, Евгения Ивановна приступила к следующей фазе реализации своего плана. Ей нужно было получить полную информацию об этом студенте: как часто приезжает в институт, с кем встречается, где живёт во время пребывания в Москве. Для этого следовало поближе познакомиться с секретарём заочного факультета Валентиной Полищук, но та неожиданно обратилась к ней с вопросом сама:
— Евгения Ивановна, какими духами вы пользуетесь? Такой приятный запах — просто чудо!
— Это — французские духи, Валечка. Мой муж часто по делам бывает во Франции и балует меня этими пустяками.
— Завидую вам, Евгения Ивановна!
— Не надо завидовать. Я скажу мужу и он привезёт для вас флакончик французских духов.
— Но это же страшно дорого!
— Не волнуйтесь, Валечка. Сочтёмся.
Муж Евгении Ивановны, побывав в Венгрии, привёз несколько флакончиков пробных французских духов. Один из них она подарила секретарю факультета и стала пользоваться её безграничным расположением. Но Евгения Ивановна не спешила задавать ей вопросы относительно Платонова. Просто однажды, как бы между прочим, спросила:
— Ты помнишь, Валечка, мне декан поручал принять экзамен в прошлом семестре у одного студента, вместо доцента Черниковой? Там ещё был между ними конфликт. Не могу найти его контрольную работу. Где она может быть?
— Если сдан экзамен, то в деканате его контрольной работы точно нет. Она может быть только на кафедре.
— Как фамилия этого студента? Напомни, пожалуйста.
— Платонов. Я скажу, чтобы он с вами связался.
— Спасибо, Валечка, но он может не скоро здесь появиться.
— Так… В его карточке есть какой-то телефон. Я ему сама позвоню, Евгения Ивановна, и всё узнаю.
На телефонный звонок по месту работы студента Платонова сразу ответил женский голос.
— Приёмная, слушаю.
— Здравствуйте, вас беспокоят из деканата заочного факультета Московского института экономики и права. Пригласите, пожалуйста, к телефону Сергея Платонова.
— У Сергея Павловича совещание.
— Скажите, что звонила секретарь заочного факультета Полищук.
— По какому вопросу?
— Не можем в деканате факультета найти его контрольную работу по сданному экзамену.
— Хорошо, я передам.
Платонов перезвонил на следующий день— Здравствуйте, студент пятого курса Платонов Сергей Павлович. Мне сказали, что вы вчера меня спрашивали по телефону. Слушаю вас внимательно.
— Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы сдавали экзамен в прошлом семестре доценту Сотниковой. Она не может найти вашу контрольную работу по этому предмету. В деканате её тоже нет.
— Хорошо, я как буду в институте, с ней свяжусь.
— А когда вы будете?
— Думаю, что на следующей неделе, если не пошлют в срочную командировку.
— До свидания.
— Всего хорошего…
Продолжение следует
