Эдгарт Альтшулер, Академик, профессор, д.т.н.
Настоящее счастье – здесь и сейчас.
Оно не имеет никакого отношения к
Прошлому и Будущему
(Ошо, индийский философ)
Еврейский авторитет
( фрагмент из новой книги)
1.1
Был обычный осенний вечер 24 сентября 1968 года: тёплый,
безветренный, немного влажный. Гудели автомобили, звенели трамваи,
громко трещали птицы. Воздух был напоён запахом прелых листьев, которые
шуршали под ногами возвращающихся домой после напряжённого рабочего
дня людей. Дворники в белых фартуках вышли в вечернюю смену на улицы
города Ростова – на – Дону и аккуратно сметали с тротуаров напавшую за
день листву.
Вдруг на пути дворника Денисова возникла фигура немолодого, в
добротном костюме, человека, который неподвижно сидел на тротуаре,
привалившись спиной к стенке здания финансово – экономического
института.
— Гражданин, здесь нельзя сидеть. Поднимайтесь и идите домой.
Фигура на голос дворника никак не среагировала.
— Вы что, не слышите меня? Быстренько вставайте.
Когда снова ответа не последовало, Денисов прикоснулся к руке
сидящего на тротуаре человека. Она была холодной. Не теряя времени,
Денисов зашёл в здание института.
— Федотыч, — обратился он к швейцару, с которым ежедневно пил чай, —
позвони в милицию и скажи, что рядом с входом в ваш институт лежит
мёртвый человек. Нужно забрать.
— Тебе это надо, Василий? Обошёл его и дальше пошёл махать метлой.
— Ты что, Федотыч? Да у него орденская планка на полгруди. Посодют меня
и тебя за недонесение важной информации. Бегом звони.
Приехавший на милицейской машине старший оперуполномоченный
капитан Быков сразу установил личность лежащего на улице гражданина. В
правом внутреннем кармане пиджака лежало его служебное удостоверение с
отметкой “Особые полномочия”:
“Выдан Рожанскому Исааку Марковичу, 1921 года рождения.
2
Начальнику Специального строительно-монтажного Управления
Норильского горно-металлургического комбината. Разрешён допуск ко всем
объектам Норильского комбината без ограничения.
Начальник службы ООК полковник Данилов В. И.”
В левом кармане пиджака умершего лежал бумажник с солидной суммой
денег и коробочка с леденцами. Капитан Быков достал из планшета блокнот,
что – то в нём написал и вручил вырванную страницу врачу скорой помощи,
которая почти одновременно приехала вместе с ним.
— Как ваша фамилия? – спросил Быков у врача.
— Доктор Ващук.
— Ну вот так, доктор Ващук. Немедленно доставить покойника в специальный
бокс морга медицинского института. Вскрытие трупа не проводить до
особого распоряжения. Я об этом в записке заведующему боксом написал.
Вам всё понятно?
— Понятно.
— Выполнять. Да, и скажите, какая причина смерти гражданина Рожанского?
Хоть приблизительно?
— По моему, инфаркт, но точно можно будет сказать только после вскрытия.
— Хорошо. Вы свободны.
1.2
Возвратившись на своё рабочее место, капитан Быков позвонил
начальнику Кировского отдела милиции города Ростова – на Дону
полковнику Скоморохову по прямому телефону. В трубке раздалось
короткое “Да”.
— Товарищ полковник. Капитан Быков, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Вернулся сейчас с вызова. Имею информацию, которую обязан доложить
вам лично.
— Жду вас у себя через двадцать минут.
Через двадцать минут капитан Быков стоял на пороге кабинета полковника
Скоморохова.
— Разрешите войти?
— Входите, капитан.
— Сегодня на дежурном вызове, в 17 часов 35 минут, мной обнаружен рядом
со зданием финансово-экономического института труп начальника
Специального строительно – монтажного управления Норильского горно-
металлургического комбината Рожанского Исаака Марковича. Труп, по
моему указанию, доставлен службой скорой помощи в специальный блок
морга Ростовского мединститута. Жду ваших указаний.
— Присядьте, капитан. Правильно, что вы мне напрямую доложили об этой
неприятности. Норильский комбинат – ведущее предприятие стратегического
значения Советского Союза, а значит его кадры – весьма серьёзные люди.
3
Думаю, что нам следует немедленно предпринять следующие шаги.
Записывайте:
Первое. Составить и отослать в адрес дирекции Норильского горно –
металлургического комбината на нашем служебном бланке сообщение о
смерти сотрудника комбината.
Второе. Дать указание моргу Ростовского мединститута поместить труп
Рожанского в бокс длительного хранения. Всё – таки люди летят с Крайнего
Севера. Кстати, причина смерти установлена?
— Предполагается, что инфаркт.
— И третье. Докладывать мне лично о результатах работы по данному
происшествию ежедневно. Вам понятно?
— Так точно, товарищ полковник.
— Выполняйте.
1.3
В два часа дня 25 сентября 1968 года из канцелярии директора
Норильского горно-металлургического комбината в приёмную начальника
Норильского Строительного комплекса федерального значения Калмыкова
Владимира Дмитриевича поступило факсовое сообщение следующего
содержания:
“ Директору Норильского комбината.
С глубоким прискорбием сообщаем, что вечером 24 сентября сего года
скоропостижно скончался в Ростове-на-Дону (предположительно от
инфаркта) сотрудник вашего комбината Рожанский Исаак Маркович.
Прошу сообщить предполагаемые вами действия.
Начальник Кировского отдела милиции Ростова – на Дону
Полковник Скоморохов.
Сообщение подготовил
Старший оперуполномоченный
Капитан Быков “
На факсовом сообщении стояла резолюция директора Норильского
комбината:
Начальнику комплекса тов. Калмыкову В. Д.
Главному бухгалтеру комбината тов. Свиридову П. С.
Срочно выполнить необходимые мероприятия по подготовке и проведению
похорон т. Рожанского И. М.
Это был тот редкий случай, когда секретарь Калмыкова зашла в кабинет
своего начальника без стука. Варвара Семёновна молча положила ему на
стол полученную из канцелярии директора комбината бумагу и без
приглашения села напротив него.
4
— Что это? – спросил Владимир Дмитриевич секретаря и опустил глаза на
поданную ему бумагу.
— Читайте, – тихо сказала Варвара Семёновна.
— Не может быть, — тихо произнёс Калмыков.
— Не может быть, — снова громко, на весь свой огромный кабинет, прокричал
Владимир Дмитриевич.
Он был последний. Последний. Я остался один. –
И, опустив голову на кулаки, Калмыков зарыдал.
Варвара Семёновна, которая знала всех друзей Владимира Дмитриевича,
тоже тихо заплакала. Она первой пришла в себя: вернулась в приёмную,
налила из графина четверть стакана воды и накапала в него тридцать капель
валерьянки. Потом снова вошла в кабинет Калмыкова, плотно закрыв за
собой дверь, и уже другим голосом сказала:
— Владимир Дмитриевич, выпейте, пожалуйста. У вас сегодня много дел.
— Какие у меня могут быть сегодня дела? У меня сегодня нет никаких дел.
Умер человек, который был совестью всех политзаключённых.
Было видно, что известие о смерти Исаака его просто “убило”, но Варвара
Семёновна продолжала говорить.
— Владимир Дмитриевич, прежде всего, позвоните жене. Вам сразу станет
легче, разделив с близким человеком это большое горе. Во-вторых, скажите
мне, пожалуйста – на кого заказывать авиабилеты в Ростов: жена Вера
Рожанская – раз, ваш помощник Валерий Иванович – два. Всё или вы ещё
кого-то хотите послать?
— Нет, не всё. Ещё я.
— Ну зачем вам, Владимир Дмитриевич, самому лететь? Зачем?
— А как же, Варвара Семёновна? Исаак – мой близкий друг ещё с лагерных
времён. Он мне столько раз жизнь спасал.
— И всё – таки…
— Нет. И разговора быть не может.
— Хорошо. Тогда я ещё в группу на вылет включу юриста управления. Не
возражаете?
— Нет, не возражаю.
1.4.
Беатрис была дома и сразу ответила по телефону:
— Слушаю вас.
— Это я.
— Володя, что у тебя с голосом? Что случилось?
— Случилось. Исаак умер.
— Как умер? Где?
— В отпуске. В Ростове. Я должен туда лететь.
— Подожди, не горячись. Зачем тебе самому лететь? Пошли с Верой
толкового сопровождающего.
5
— Нет, должен я. Дело серьёзное – может понадобиться привести тело в
Норильск и похоронить здесь с почестями. Это легенда Норильска. Второго
такого человека здесь не было и не будет.
— Ну, не знаю. Подумать надо.
Но тут Владимир Дмитриевич резко перебил жену.
— Тут думать не о чем. Вопрос в другом. Как сообщить Вере о смерти Исаака:
приехать мне к ней домой или перехватить её после работы прямо на улице?
Может будет не так больно.
— Не могу тебе сказать, дорогой, как лучше. А давай я поеду с тобой –
женщина более мягко, более деликатно может всё это сделать.
— Хорошо, я через час за тобой заеду.
Когда Владимир Дмитриевич вошёл к себе в квартиру, на нём “лица не
было”: бледный, без перчаток и шапки, которые забыл в машине.
— Володя, давай я тебе налью рюмку коньяка, а то ты на себя не похож.
— Нет, нельзя придти выпивши в такой момент.
— Можно, не то у тебя может возникнуть спазматическая реакция сердца и ты
тоже, совсем не во время, сляжешь.
— Я сказал – нет. Бутылку возьму с собой.
Дверь на звонок открыла сама Вера.
— О, гости дорогие, заходите. То – то у меня сегодня нос чесался. Да вы
проходите. Чего топчетесь у порога?
После того, как она расцеловалась с Беатрис и Владимиром
Дмитриевичем, все прошли в большую комнату. На звук голосов выскочили
из своей комнаты двое мальчишек, а из кухни вышла в переднике мама Веры.
— Как хорошо, что вы пришли. Мы только собирались обедать. Теперь
составите нам компанию, — засуетилась Вера, почувствовав, что не просто так
в середине рабочего дня пришёл к ним такой начальник, как Калмыков.
— Мама как раз сварила пельмени, — продолжала она говорить.
— Да вы присаживайтесь, Владимир Дмитриевич. В ногах правды нет.
Присаживайтесь.
— Верочка, можно тебя на минутку в другую комнату, – прошептала Беатрис
ей на ухо и, взяв под руку, увела от мамы.
Через несколько минут в квартире Рожанских было страшно находиться.
Плакали и кричали все: каждый в своей комнате, на свой лад, своим и не
своим голосом. Никто никого не уговаривал, не успокаивал, не утешал.
Владимир Дмитриевич сидел в большой комнате один. Его глаза были
полны слёз, но ему плакать уже не хотелось. В голове мелькали разные
эпизоды его с Исааком лагерной жизни, встречи с друзьями в бане,
многочасовые беседы на разные темы.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, когда бы из дальней комнаты
не вышли Вера и Беатрис. Владимир Дмитриевич подошёл к Вере, крепко её
обнял и громким начальственным тоном сказал:
— Верочка, держись. Мы с тобой. Вечером позвоню. Скажу, когда наш вылет
из Норильска в Ростов. И, прошу тебя, ни о чём не волнуйся. Всё сделаем,
как положено.
6
1.5
Вечером того же дня, на личном бланке Генерального директора
Норильского строительного комплекса федерального значения Калмыкова
Владимира Дмитриевича, в адрес начальника Кировского отдела милиции
города Ростова – на – Дону полковника Скоморохова поступило факсовое
сообщение следующего содержания:
“ В связи со скоропостижной кончиной тов. Рожанского И. М., рейсом 1206
Норильск – Москва (стыковочный рейс 567 Москва – Ростов), вылетает
комиссия в составе:
1. Калмыкова В. Д. – генерального директора комплекса
2. Сурина С. П. – главного юриста комплекса
3. Степанова В. И. – помощника генерального директора
4. Рожанской В. Ю. – жены умершего Рожанского И. М.
Прошу подтвердить получение факса
Помощник Генерального директора комплекса
Степанов В. И.”
Получив факс из Норильска, полковник Скоморохов вызвал к себе
своего заместителя по кадрам подполковника Крыжевского:
— Виктор Андреевич, внимательно прочитай факс, который мне сейчас
принесли. Как ты считаешь, что за фигура – Генеральный директор
Норильского строительного комплекса федерального уровня?
— Не могу точно сказать, товарищ полковник, но всё, что связано с
Норильском, всегда очень серьёзно. Может этот Калмыков, имеющий
личный бланк, числится в ранге заместителя Министра? Не знаю. Надо
подумать.
— Знаю – не знаю, это не разговор. Формулирую задачу:
1. Встретить вам лично комиссию из Норильска в аэропорту города
Ростова – на — Дону.
2. Забронировать в гостинице “Центральная“ три номера: люкс — 1,
одноместный — 1, двухместный — 1.
3. Предоставить комиссии служебный транспорт повышенного класса.
Организовать специальное сопровождение на всё время пребывания в
Ростове.
— Сделаем.
— Да, и вот ещё что. Дело находится на контроле у Начальника
областного Управления милиции генерала Смирнова. Всё понятно?
— Так точно.
— Выполнять.
— Есть.
7
1.6
Сразу по прибытию самолёта в аэропорт Ростова – на – Дону группа
из Норильска разделилась: Сурин и Степанов поехали в гостиницу, а
Вера и Владимир Дмитриевич, в сопровождении подполковника
Кружевского, — в морг Ростовского мединститута. Владимир
Дмитриевич пытался уговорить Веру отложить опознание до утра:
— Верочка, может завтра поедем в морг? Всё — таки целый день летели,
устали…
— А ты думаешь, Володя, что я без этого засну? Нет, лучше сегодня…
— Я просто боюсь, что ты не выдержишь такой нагрузки.
— Выдержу. Поехали.
В морг Ростовского мединститута вела многоступенчатая крутая
каменная лестница. Владимир Дмитриевич шёл для страховки первым.
Несколько раз при спуске ему казалось, что Вере требуется помощь, но
она молчала. Наконец, они достигли нулевого этажа. Подполковник
Кружевский объяснил гостям, что специальные боксы находятся справа
от лестницы. На двери должна висеть табличка “Вход по специальному
разрешению”. Там их ждут. Перед дверью в специальное отделение
Вера своей ледяной рукой крепко схватила ладонь Владимира
Дмитриевича и больше не отпускала. Последние несколько шагов к
двери она сделать сама не смогла – её силой тянул Калмыков.
Толкнув дверь, они оказались в небольшом зале с четырьмя
столами, на двух из которых под простынями лежали трупы. Под
столами располагались сетки, где хранились, завязанные узлом, вещи
покойного. Вера инстинктивно бросила взгляд на дальний стол и
увидела, что узел с вещами, расположенный на сетке, перевязан
жёлтым шарфом Исаака. В этот момент она потеряла сознание.
Владимир Дмитриевич подхватил Веру на руки и вынес её из
прозекторской в коридор морга, где к ней сразу подошёл человек в
белом халате.
— Доктор Смирнов. Не волнуйтесь, у нас такое часто бывает. Вы
провели опознание?
— Нет, не успели. Жене покойного стало плохо.
— Тогда вы сами пройдите в зал и вам покажут покойного, а я пока
приведу женщину в чувство.
— Но это его жена.
— А вы кто?
— Друг семьи.
— Покойного знаете?
— Обижаете. Я с ним в одном бараке провёл шесть лет.
— Ну и чудно. После опознания распишитесь за неё. А женщину мы, с
помощью санитаров, поднимем на свежий воздух. После такого
глубокого обморока ей, как минимум, час нужен покой.
8
— А можно спросить?
— Слушаю вас.
— Что показало вскрытие?
— Вскрытие показало, что у покойного был шестой инфаркт. На моей
практике ничего подобного не было. Это был, по всей видимости,
человек высочайшего мужества.
Владимир Дмитриевич промолчал, только снова защипали глаза.
— А где вещи и документы покойного?
— Всё получите наверху по описи, в том числе и вещи. Там на улице,
рядом с нашей лестницей, есть коптёрка. Паспорт у вас с собой?
— Да.
— Ну и прекрасно. Не забудьте согласовать с нами дату похорон. Мы
должны успеть покойника сделать молодым.
1.7
Быстро стемнело, всё – таки осень. Получив из окошечка коптёрки
документы Рожанского И. М., а также деньги и связку ключей,
Владимир Дмитриевич сел в служебную машину, которую закрепили
милицейские власти Ростова за группой Калмыкова. Туда уже
принесли в казенном мешке вещи покойного.
Он специально сел на второе сиденье рядом с уже пришедшей в себя
Верой.
— Володя, ты Исаака видел? – шёпотом спросила Вера. Почему – то она
назвала покойного мужа полным именем.
— Да, видел.
— Ну как он выглядит?
— Как всегда — мужчиной с большой буквы.
— В каком смысле?
— В прямом – такой же красивый, каким и был при жизни.
— А я не смогла.
— Ну и пусть, Верочка, он в памяти твоей останется живым.
Из машины, остановившейся у входа в гостиницу “Центральная”,
вышла женщина в чёрного цвета пальто и чёрных перчатках. Ёе
бережно поддерживал Владимир Дмитриевич Калмыков.
— Верочка, я понимаю твоё состояние, но ты можешь уделить мне пять
минут внимания?
— Нет, Володя, немного позже.
– Хорошо, но решение вопроса, который я хочу тебе задать, не требует
отлагательства. Завтра утром я встречаюсь с Начальником управления
милиции Ростовской области генералом Смирновым и должен дать ему
ответ, где мы собираемся хоронить Исаака Марковича: в Ростове или
везём в Норильск?
— Я подумаю.
9
Вера лежала на кушетке в своём гостиничном номере, накрывшись
пледом, и молчала. Рядом с кушеткой, наклонившись к ней и весь
обратившись в слух, сидел на стуле Владимир Дмитриевич. Он не
торопил её с ответом, но чтобы ускорить принятие ею решения,
первым нарушил молчание:
— Смотри, Верочка, хочу открыть тебе небольшой секрет: Норильский
комбинат – это особое, и по замыслу и по исполнению, предприятие.
Его могли построить в экстремальных условиях Крайнего Севера
только заключённые. Больше никто.
— Почему?
— Потому что у них был стимул – побыстрей освободиться из лагеря и
уехать домой, у кого он был. На комбинате в те времена работала
система зачётов – за каждую правительственную награду снимали
часть срока. Чем высшего достоинства награда, тем на большее число
месяцев и даже лет уменьшался срок заключения.
— А какое это имеет отношение к Изе?
— Самое прямое. У Исаака Марковича было наибольшее, среди
работающих на комбинате, количество орденов и медалей. Он
выдающийся человек и заслуживает похорон в Норильске со всеми
почестями. С целью быстрого и грамотного оформления документов
для транспортирования тела в Норильск я привёз с собой юриста и
своего помощника. Это первый вариант.
— А какой второй вариант?
— А второй — мы хороним Исаака Марковича на ростовском кладбище,
рядом с его родителями. Тебе, Верочка, решать.
1.8
Вера среагировала на предложения Калмыкова мгновенно, не
раздумывая, как будто была заранее к ним готова.
— Конечно, здесь, Володя. В Ростове. Там где Исаак Маркович родился,
учился. Рядом с папой и мамой.
Калмыков не ожидал такого быстрого и эмоционального ответа от
Веры, но понимая её состояние, не стал спорить. Через несколько минут
она сама, как бы оправдываясь за своё решение, продолжила говорить.
— Понимаете, Владимир Дмитриевич, — вдруг она перешла на вы, — у меня
умер муж, но осталась семья – двое его детей и старенькая мама. Без
Исаака жизнь в Норильске для нас бессмысленна. Значит надо уезжать на
материк. А куда я уеду, если Изя будет похоронен в Норильске?
— Верочка, в Норильске есть прекрасные учителя, современная медицина.
Будь уверена, я о вас позабочусь.
— Извините, Владимир Дмитриевич, что ловлю вас на слове, но я хотела,
чтобы вы о нас позаботились здесь, в Ростове.
— Каким образом?
10
— Дело в том, что когда родители Исаака умерли после войны, а он сам
находился в Норильском лагере, их жилплощадь забрал себе
райисполком. Когда Изя освободился из лагеря и обратился к ним с
письмом о возвращении жилплощади, то ему просто в наглую отказали в
прописке.
— Какая была у родителей квартира?
— Двухкомнатная. Правда, с соседями.
— Это неважно. Как звали родителей Исаака?
— Папа – Марк Матвеевич Рожанский, а мама – Циля Моисеевна
Рожанская. Но это может быть не точно, так как еврейские имена и
отчества в оригинале отличаются от того, как они произносятся.
— Ну, ты молодец, Верочка. Всю картину перевернула с ног на голову, —
пошутил Калмыков.
— На кладбище есть книги регистрации покойников, где всё точно
записано, — пропустила шутку Калмыкова Вера.
— Не волнуйся, Верочка. Я завтра встречаюсь с генералом Смирновым. У
него есть ко мне производственные вопросы, так что обсудим и твою
проблему. А сейчас отдыхай. Если что будет нужно – звони мне в любое
время. Я в 208 номере. Тебе всё понятно?
— Всё. Спасибо.
— Тогда до завтра.
Но рано утром Веру разбудил другой телефонный звонок. Сначала в
трубке раздавались какие – то непонятные звуки, типа вздохов и
восклицаний. Потом они сменились всхлипываниями и, наконец,
раздалась нормальная человеческая речь.
— Ох, какое горе. Какое горе. Это горе для всех евреев.
— Кто вы, уважаемый, и что за причитания?
— Это Яник из Центральной синагоги, что на Газетном. Мне наш ребе
сказал, что я должен быть первым, кто разделит с вами такое большое
горе, мадам Рожанская. Вот я так рано и позвонил.
— Какой Яник и при чём ваше учреждение? Можете внятно объяснить?
— Конечно, но для этого нам надо с вами встретиться. Когда это можно
сделать?
— Никогда, мне сейчас не до встреч.
— Вы напрасно сердитесь, мадам Рожанская. Вас Вера зовут?
— Не важно.
— Очень важно. Мы всё про вашу семью знаем. Божьим был человеком
Исаак Маркович. Его нужно похоронить по нашим еврейским обычаям.
— Оставьте Бога себе. Мой муж был глубоко неверующим человеком.
— Не говорите так о Боге, мадам Рожанская. Нельзя.
— А зачем вы сейчас подсовываете ему Бога? Где вы были, вместе со
своим Богом, когда его били, оскорбляли, унижали. Он перенёс шесть
инфарктов, прошёл все круги советского ада.
— Мы всегда думаем о наших братьях.
11
— Думать, не делать. Всё. И прекратите мне звонить, не то я обращусь в
милицию.
— Хорошо, мадам Рожанская. Мы знаем, что полковники милиции стоят
перед вами навытяжку.
— Это не ваше дело. До свиданья.
Вера резко положила трубку и последних слов Яника уже не слышала.
1.9
После разговора с настырным незнакомым человеком, назвавшимся
Яником, Вера больше не могла заснуть. Она лежала с полными слёз
глазами и пыталась вспомнить, когда и где увидела первый раз своего
Исаака?
— Наверное, это было на планёрке у начальника цеха. Он был один
заключённый из всех начальников смены. Сидел Исаак Маркович, как
правило, в самом конце большого стола. Никогда ни в какие разговоры,
если не спрашивали, не вступал. Обращались к нему все уважительно по
имени – отчеству “Исаак Маркович”, но иногда, в пылу обсуждения, по
лагерному погоняло, “Офицер”. Был он выше среднего роста, крепкого
телосложения, с русой короткой бородой и седой головой. Со спокойным
и внимательным взглядом. Если бы Вере сразу не шепнули, что он еврей,
его можно было, по внешнему виду, принять за латыша. Но его имя –
отчество, написанное карандашом на дверях каптёрки начальника смены,
не оставляло сомнения, что он не её земляк.
Содержался Исаак Маркович Рожанский в каторжном барака, так как
был осуждён на двадцать пять лет строгого режима по очень тяжёлой
статье. Работал, как правило, в первую смену, но регулярно оставался на
вторую, возвращаясь в свой барак только переночевать.
Вера влюбилась в Исаака Марковича сразу и без оглядки. Пытаясь
обмануть себя, чтобы не встречаться с ним на работе, она даже выходила
в ночную смену. Но это было бесполезное занятие: в тот день, когда она
его не видела в цеху, Вера шла на дорогу, по которой гнали с собаками
колонну каторжников. В этой колонне Исаак был всегда правофланговый.
Он, прикованный цепью к своей пятёрке, вёл всю колонну: задавал темп
движения, отгонял сторожевых собак, останавливал колонну в связи с
какой – либо чрезвычайной ситуацией. В колонне всегда стояла мёртвая
тишина – только был слышен, за много километров, топот бегущих
людей и звон кандалов.
Иногда ей казалось, что она Исаака не достойна:
— Наткнулась на него случайно и скоро у неё его отберут. Он еврей, а их
вера предписывает, чтобы женился на еврейке. Во всяком случае,
родители не одобрили бы его выбор, если были бы живы.
12
Потом сердилась и сама себя одёргивала, продолжая рассуждать:
— А то, что он еврей – я даже горжусь. Настоящий еврей – это источник
света и ума. Некоторые хвастаются своим еврейством, некоторые
тяготятся, а Исаак об этом никогда не говорил. На таких, как Исаак, мир
стоит и все люди это отлично понимают.
1.10
Весь день Яник следил за Верой. Не отставал от неё ни на шаг.
Получив утром жёсткий отпор, он не знал, как к ней ещё раз подойти.
Сегодня вечером он должен доложить ребе результат общения с Верой и
поэтому следует срочно что — то сейчас предпринять. К сожалению, она
из своего номера весь день не выходила, но в районе четырёх часов дня
Вера неожиданно вызвала лифт и спустилась со своего этажа в лобби.
Там она присела на близкое ко входу в гостиницу кресло, кого – то
ожидая.
— Извините, мадам Рожанская, что я снова вас беспокою. Это Яник. Мы с
вами говорили сегодня утром по телефону.
— Говорили и я всё вам сказала. Что вы ещё от меня хотите?
— Хочу вас убедить, что вашего мужа нужно хоронить на еврейском
участке ростовского кладбища с соблюдением всех требований Бога, а не
просто так.
— У каждого свой Бог, уважаемый.
— Бог один. Наш еврейский Бог.
-Я не знаю, о каком Боге вы говорите, но для меня Богом был мой муж –
сильный, умный, порядочный человек, которого я очень любила и
беззаветно верила.
— Мы в этом не сомневаемся, мадам Рожанская. Но сейчас он по пути на
небо, чтобы предстать перед Богом, и мы его должны к этой встрече
подготовить.
— Он мой и только мой, уважаемый. Поселился в моём сердце навечно и
никуда оттуда, пока я жива, ни к какому Богу не уйдёт.
— Так вы, мадам, окончательно не хотите, чтобы Исаака Марковича
похоронили на еврейском кладбище как настоящего еврея, а не среди
всяких гоев?
— Не поняла ваш вопрос?
— А что тут понимать: он должен лежать в могиле среди своих, а ни среди
непонятно кого.
— Это кого вы “непонятно кем” называете? Людей, которые прошли
войну, лагерь, голод, разруху, плен? На своих плечах вынесли все тяготы
тяжелейшего времени? Да как у вас язык поворачивается такое мне
говорить? А ну пошёл вон отсюда, гнида паршивая, и больше ко мне не
подходи. Ты понял?
— Понял, понял.
13
1.11
На встречу с начальником Областного управления милиции генерал-
лейтенантом Смирновым Калмыков приехал точно, как было договорено
по телефону. Зайдя в приёмную и увидев, как резко поднялся со своего
места в приветствии, выполняющий секретарские обязанности майор,
Калмыков понял, что его уже ждут.
— Проходите, пожалуйста.
Майор открыл перед гостем тяжёлую дверь в кабинет начальника
Управления. Из – за стола вышел моложавый генерал и пошёл навстречу
Калмыкову.
— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич.
— Здравствуйте, товарищ генерал.
— Можно без “генерал”. Просто Леонид Петрович. Спасибо, что
откликнулись на моё приглашение. Хотя, повод, как мне известно, по
которому вы приехали в наш город, весьма печальный. Прошу прощения,
кем вам приходился умерший Рожанский?
— Близким другом. Мы с ним в одном бараке, на одной полке через
перегородку в Норильском лагере много лет сидели.
— Да, это серьёзная жизненная ситуация. Я вас прекрасно понимаю,
Владимир Дмитриевич. Так вы его в Ростове будете хоронить или в
Норильске?
— Мы бы хотели увезти тело в Норильск и там с почестями предать земле,
но жена возражает.
— Почему?
— Она считает, что её на Севере после смерти мужа ничего уже не держит.
У Исаака Марковича осталось двое детей. Они должны жить на
“материке” и получить хорошее образование, Плюс старенькая мама,
здоровье которой требует серьёзного внимания.
— Можете коротко рассказать о Рожанском?
— Думаю, что коротко не получится, но попробую. Исаак Маркович
прошёл за свою короткую жизнь все круги ада: плен, побег, штрафную
роту, Норильлаг, каторжную тюрьму. В Норильск он попал в 1946, а в
1948 году, когда по приказу Сталина были созданы каторжные бараки,
мы с ним и познакомились. Он герой нашего лагерного прошлого.
Благодаря таким, как он, был построен Норильский горно —
металлургический комбинат.
— На когда назначены похороны? – вдруг перебил Владимира
Дмитриевича генерал.
— Похороны назначены на четыре часа на завтра.
— На каком кладбище?
— На северном. Я завтра, сразу после похорон, улетаю в Норильск, но в
Ростове остаётся мой помощник, который доведёт до конца всё, что
связано с оградкой и памятником.
14
— Если какая – нибудь помощь будет от нас нужна, пусть обращается
лично в мой секретариат.
— Понятно. Заранее благодарю за поддержку. Но у меня остался, если
позволите, Леонид Петрович, ещё один вопрос.
— Слушаю вас внимательно, Владимир Дмитриевич.
— Я думал его решать из Норильска несколько позже, когда у семьи
Исаака Марковича утихнет боль от потери главы семьи, но сейчас,
пользуясь случаем, хочу его с вами обсудить.
— Излагайте.
— Дело в том, что семья Исаака Марковича после его смерти должна куда —
то выехать из Норильска. Они прожили на Крайнем Севере более
двадцати лет.
— А почему вы обращаетесь ко мне?
— По мнению моего юриста, это должен быть Ростов – на – Дону. Во –
первых, Исаак Маркович здесь родился в 1921 году, это его родина, а во –
вторых, он отсюда ушёл на фронт. Закончил войну в звании гвардии
капитана Советской Армии.
— Логично. А дальше что?
— А дальше, Леонид Петрович, он в 1946 году был ложно осуждён по
58 – й статье за измену родине. В 1956 году был полностью
реабилитирован и восстановлен в партии, но в возвращении жилплощади
умерших родителей в Ростове, где жил до войны, ему горисполком
отказал.
— Ну, вы и молодец, Владимир Дмитриевич. Всё так аргументировано, по
полочкам разложили, что возразить нечего. Собирайте документы, будем
рассматривать этот вопрос.
— А, в принципе, всё готово. Со мной в Ростов приехал юрист, который в
курсе всех дел, связанных с семьёй Рожанских.
— Вот это да. Если в Норильске все такие хваткие, деловые и настойчивые,
как вы, то не зря Норильский комбинат гремит по всему Советскому
Союзу.
— Думаю, что все.
— Ну, тогда пусть ваш юрист обсудит детали этого дела с моим
помощником.
— Хорошо. Спасибо.
1.12
Поздно вечером в номере Владимира Дмитриевича раздался
телефонный звонок.
— Товарищ Калмыков?
— Да.
— Вас беспокоит майор Малышев – помощник генерала Смирнова.
— Слушаю вас внимательно.
15
— Леонид Петрович просит разрешить ему лично участвовать в церемонии
захоронения одного из руководителей Норильского комбината.
Подскажите, пожалуйста, последнюю должность Рожанского для надписи
на траурном венке.
— Пожалуйста. Рожанский Исаак Маркович, 1921 года рождения, гвардии
капитан, командир десантного батальона, начальник Специального
строительно-монтажного Управления Норильского горно-
металлургического комбината. Передайте мою благодарность генералу
Смирнову.
— Спасибо, товарищ Калмыков. У меня всё. До завтра.
Калмыков сразу набрал телефон своего помощника.
— Хорошо, что я вас застал, Валерий Иванович.
— Слушаю вас, Владимир Дмитриевич.
— У нас на завтра всё готово?
— Да. Прощание с покойником будет только при погребении. Сергей
Петрович контролирует ситуацию в морге, а я – на кладбище. По поводу
захоронения, в том числе и оплаты, я с директором кладбища обо всём
договорился.
— Хорошо. Теперь, Валерий Иванович, слушайте меня внимательно.
Первое. Так как в похоронах будет принимать участие сам генерал
Смирнов, то нужно обеспечить стойки для нескольких дополнительных
венков. И второе. Согласуйте с майором Малышевым место и время
поминок. Мероприятие должно быть не больше часа. И не забывайте,
что мы вечером с Верой Юстусовной улетаем в Норильск. Вам всё
понятно?
— Всё понятно.
— Доброй ночи.
— Спасибо.
Когда Валерий Иванович утром незаметно подошёл к месту
захоронения Исаака Марковича, яма уже была наполовину вырыта и из
неё раздавались голоса двух землекопов.
— Слышь, Колян, ты не знаешь – для кого могилу роем?
— А чего ты спрашиваешь?
— Да директор уже два раза прибегал смотреть, как у нас идут дела.
— И чего?
— Как чего? Да он из своего кабинета, кроме как в сортир, никуда не
выходит.
— Не знаю. Посмотри дощечку.
— Какой-то еврей. Рожанский…
— Не может быть. Они своих на 8 — м квартале хоронят. Как – будто там
земля другая.
— Может быть, не может быть? А ты заметил, что ментов на кладбище —
полная поляна?
— Заметил. И чего?
16
— Чего? Чего? Быстренько сбегай к Клавке в бухгалтерию. Она должна
знать, кого хоронят и кто заплатил?
Через двадцать минут первый землекоп вернулся.
— Ну что Клавка сказала?
— Сказала, что сегодня погребут на нашем кладбище большого
норильского авторитета.
-Да ты чего? Евреи тоже в авторитете бывают?
— Значит, бывают, раз вокруг такая суета.
— А от чего он помёр?
— Говорят — крепко нажрался и ночью башкой в стенку влетел на
Ворошиловском проспекте.
— Ну, дела, Колян.
— Вот такие дела. Только ты лишнего не болтай. Не то прихватят нас
обоих.
1.13
К двум часам дня квартал, где была вырыта могила для захоронения
Исаака Марковича, был полностью оцеплен ростовской милицией, а без
пятнадцати четыре на кладбище прибыл сам генерал Смирнов с большой
свитой старших офицеров. Ростовское северное кладбище никогда не
видело такого скопления милиции на одной площадке, да ещё в таких
высоких чинах. Ровно к четырём часам дня из морга привезли богато
отделанный красной и чёрной материей гроб с покойником.
Исаак Маркович выглядел в гробу как живой, но абсолютно седой.
Ему было неполных 47 лет. Вопреки страхам Веры, что будет мало
цветов, могила была завалена цветами. По углам могилы на высоких
штативах красовалось шесть венков:
— Дорогому, вечно любимому папе, мужу и зятю от безмерно скорбящей
семьи Рожанских.
— От дирекции Норильского горно-металлургического комбината.
— От руководства и производственного коллектива Норильского
строительно – монтажного федерального комплекса
— От Ростовского областного управления милиции
— От Ростовского областного комитета Ветеранов войны
— От администрации северного кладбища Ростова – на – Дону.
Ближе всех к могиле стоял, бледный как бумага, Калмыков. Он, не
отрываясь, смотрел на покойника. Наконец, отвёл от гроба глаза и поднял
руку. Стало тихо и холодно.
— Мы сегодня провожаем в последний путь героического человека,
несгибаемого борца со злом и насилием — Исаака Марковича Рожанского.
Я знал его с 1946 года. Он пришёл в Норильск со страшным
послевоенным этапом, состоявшим, в основном, из изменников родины,
бандеровцев и бандитов.
17
Владимир Николаевич полез в карман за платком, вытер почему – то
только губы и продолжил говорить.
— В это время в Норильском лагере всем заправляли уголовники. Но с
приходом Исаака Марковича началась у политических заключённых
другая жизнь. Власть паханов и ножей в лагере закончилась.
Он опять полез в карман за платком. Было такое впечатление, что ему
тяжело говорить и он, доставая из кармана платок, просто выигрывает
время.
— Благодаря Исааку Марковичу Рожанскому многие узники, в том числе и
я, остались живы. Сегодня я потерял большого друга, дорогого, очень
близкого мне человека. Я потерял отца.
Калмыков замолчал. Продолжать выступление у него уже не было сил.
И тут неожиданно взял слово генерал Смирнов. Он снял головной убор и
тихим голосом, не соответствующим его командной должности, стал
говорить:
— Уважаемая Вера Юстусовна, уважаемые представители славного
города Норильска! Примите мои искренние соболезнования по поводу
кончины норильчанина — ростовчанина Исаака Марковича Рожанского. Я
не случайно, вместе со своими друзьями и коллегами, пришёл проводить
в последний путь этого замечательного человека. Нашего земляка,
отдавшего большую часть своей непростой жизни заполярному
Норильску. Я пришёл сюда и затем, чтобы коллективной памятью
вспомнить свою мать, Светлану Фёдоровну Смирнову. Будучи невинно
осужденной в 1938 году, она отбывала свой срок в Норильском
исправительно — трудовом лагере и погибла в 1944 году, вместе с ещё
девятью женщинами, выполняя какие – то работы за зоной. Все эти
женщины, возвращаясь в лагерь. попали в чёрную пургу, сбились с
дороги и замёрзли. В те годы в Норильске людей не хоронили. Их просто
по весне закапывали в мёрзлую землю. К сожалению, до сегодняшнего
дня я не знаю, где это место, и там нет никакого памятника.
На кладбище стояла мёртвая тишина.
— Сейчас, стоя рядом с могилой гвардии капитана Рожанского, боевого
офицера и ветерана труда, замечательного отца и друга, обещаю, силами
нашего Управления, взять под контроль захоронения всех политических
заключённых сталинской эпохи на всех кладбищах Ростовской области.
Слава герою.
Последним выступил директор северного кладбища.
— Прежде всего, приношу свои искренние соболезнования семье
покойного. По договорённости с представителями семьи, администрация
северного кладбища обязуется выполнить в ближайшее время
перезахоронение останков родителей покойного Рожанского и
предоставить для совместного погребения с сыном участок в центре
нашего кладбища.
Вечером того же дня Вера Юстусовна Рожанская и Владимир
Дмитриевич Калмыков вылетели в Норильск.
18
1.14
Сидя рядом в самолёте, Вера и Калмыков между собой почти не
общались. Вера всё время плакала, а Владимир Дмитриевич сразу уснул.
За последние три дня ему удавалось отдыхать не больше четырёх — пяти
часов в сутки. Желание успеть выполнить всё намеченное, ничего не
пропустить и не перепутать, вымотало его полностью. Хорошо, что
Калмыков взял с собой своего помощника Валерия Ивановича, который
практически весь день крутился на кладбище.
Сейчас Валерий Иванович остался в Ростове, чтобы захоронить на
одном участке тела Исаака Марковича и его родителей, выполнить все
работы по сооружению ограды, подготовить и согласовать со всеми
ответственными организациями, до своего отъезда в Норильск, эскиз
памятника. Денег, как сказал ему Владимир Дмитриевич, ни на какие
работы не жалеть.
Вера, в отличие от Владимира Дмитриевич, заснуть не могла. Перед
её глазами проплывала вся её жизнь, чётко разделённая на до и после
знакомства с Исааком. Родилась она в 1924 году в городе Таллине в семье
старшего офицера Генерального штаба Эстонской республики. Получила,
под неусыпным контролем своей мамы, полное домашнее образование.
Владела несколькими европейскими языками. Окончила Тартусский
университет по экономической специальности. Выйдя замуж по большой
любви за условно – досрочно освобождённого политического
заключённого Рожанского, была безмерно счастлива. В этой жизни,
кроме семьи, её больше ничего не интересовало.
Исаак Маркович быстро карьерно рос и через несколько лет, после
выхода из лагеря, стал начальником специального строительно –
монтажного управления. Им выделили большую трёхкомнатную
квартиру на главной улице города Норильска. В 1956 и 1963 годах Вера
родила двух прекрасных сыновей. Старший Марк был копия отца –
высокий, плотный, черноволосый, самостоятельный и принципиальный
мальчик. Младший Витас, на семь лет младше Марка, флегматичный,
белотелый блондин, типичный эстонец, вечно висящий на маме.
Мальчики между собой не дружили: темпераментный Марк не
воспринимал слабого и инфальтивного младшего брата, а тот и не
претендовал на участие в компании старшего.
Так получилось, что когда Марк был маленький, Исаак Маркович не
имел возможности, в силу своих служебных обязанностей, уделять сыну
много внимания. Но ситуация кардинально изменилась, когда он достиг
двенадцати лет. Теперь, как только у отца появлялось свободное время,
он его проводил со старшим сыном: вместе ездили на рыбалку, ходили на
охоту, даже отправлялись вдвоём на несколько дней в достаточно
опасные походы по тундре.
19
Марка очень тянуло к отцу. Он просто не мог дождаться, когда тот
придёт с работы. Исаак отвечал ему тем же. Складывалось впечатление,
что отец, оказавшись в возрасте двадцати одного года на фронте, а в
двадцать пять — в Норильском каторжном лагере, не додурачился, не
довеселился. Когда отец и сын оставались одни, они соревновались во
всём: бегали наперегонки, боролись до победы, купались в проруби,
стреляли по мишеням. В тундру они ездили — летом на мотоцикле, зимой
на снегоходе. Компания с сыном полностью устраивала Исаака
Марковича: во – первых, не нужно было пить спиртного, чтобы не
спровоцировать хроническую язву желудка, а во – вторых, давала
возможность поговорить на любые, самые острые темы. А этих тем, по
большому счёту, было две:
— что такое война
— за что сидел в лагере.
Разговор, как правило, начинался, когда они оба забирались вечером в
один спальный мешок. Марк ложился так, чтобы говорить отцу на левое
ухо, так как в одной из драк с ворами Исаака полоснули ножом по лицу.
Был задет нерв, после чего он не мог широко открывать рот, громко
смеяться и плохо слышал на правое ухо.
1.15
Устроившись поуютней в спальном мешке и согревшись, Марк
однажды спросил отца:
— Папа, а почему тебя все боялись в лагере?
— Кто тебе сказал?
— Пацаны во дворе говорят.
— Не боялись, а старались со мной не связываться.
— Почему?
— Потому что я всегда сдачи давал.
— А если на тебя нападали сразу несколько человек?
— Всё равно давал сдачи. Меня этому в специальной школе обучали.
— А если человек был больше тебя и выше? – не отставал от отца Марк.
— Выше, больше – это его проблемы. Кстати, чем больше размерами
человек, тем он более уязвим, потому что менее поворотлив и ловок.
— Папа, а ты можешь научить меня этим приёмам?
— Конечно, могу, но ты ещё маленький.
— Почему маленький? Мне уже двенадцать лет.
— Всё равно маленький.
— Но обижают детей и в этом возрасте?
— Это верно.
— Ну вот.
— Хорошо. Завтра я тебе кое – что покажу. А теперь спи.
На следующий день, перед тем как начать вечером физическую
разминку, Исаак Маркович спросил сына:
20
— А скажи, Марк, зачем тебе нужны приёмы самообороны?
— Чтобы меня в школе все боялись.
— В школе тебя все должны не бояться, а уважать.
— И всё – таки, папа, научи.
— Смотри, сын, приёмами, которые я тебя покажу, следует пользоваться
только в чрезвычайных ситуациях. Например, на войне, в лагере, когда
возникает опасность для жизни.
— Ну, на войне – понятно. А в лагере зачем?
— В лагере бывает пострашней, чем на войне. На войне понятно, в какой
стороне враг, а в какой – друг. В отличие от войны, в лагере не знаешь,
откуда может придти беда.
— И что делать? Как защищаться?
— Самое главное – всегда сохранять чувство собственного достоинства.
— Я не понял, что это такое?
— Не дать никому сесть себе на голову.
— Тоже не понял.
— Ну, это в переносном смысле. Просто нельзя никому в жизни позволять
себя унижать, оскорблять, давать возможность поднимать на тебя руку, а
тем более бить.
— Каким образом — не позволять?
— Вот для этого я и хочу научить тебя нескольким приёмам. Только ты
мне сейчас дашь слово, что никогда их не используешь без крайней
необходимости. Даёшь слово?
— Даю. А как узнать, папа, что наступила крайняя необходимость?
— Это я, сын, не могу тебе подсказать. Должны сработать твои голова и
тело. Но помни – эти приёмы очень опасны как для того, кто наносит
удары, так и для того, кто их получает.
1.16
Сегодня отец и сын проснулись очень рано. Ещё не было пяти утра.
Над озером стоял лёгкий туман и тишина. Иногда где – то что – то ухало,
крякало, гукало и опять наступала тишина. Вылезать из спального мешка
им не хотелось, и чтобы продлить удовольствие, они стали тихо
разговаривать между собой.
— А можно тебя, папа, спросить?
– Спрашивай.
— Несколько дней назад меня мальчик из нашего класса обозвал евреем?
Это что такое?
— Это не что такое, а кто такой.
— Не понял твоего ответа, папа.
— А мой ответ такой: он тебя не обозвал, а назвал.
— Снова не понял.
— Дело в том, что ты, я и Витас – евреи. Это умный гордый народ, к
21
которому мы имеем честь принадлежать.
— Так мне не надо на этого мальчика обижаться?
— Конечно, нет. Он, например, русский, а ты – еврей. Есть много народов
на земле и они по — разному называются. Поэтому на слово “еврей”
следует реагировать с достоинством, а не лезть сразу в драку. Другое
дело, если ты почувствовал, что он тебя этим хочет оскорбить. Тогда
разбирайся с ним по полной программе.
На следующее утро отец и сын пошли ловить рыбу. Весь день они
были заняты разными делами, но вечером, забравшись в спальный мешок,
Марк напомнил отцу о вчерашнем разговоре.
— Я помню, сынок, наш разговор накануне, но я должен быть уверенным,
что ты выполнишь слово, которое я от тебя требую.
— А как ты поймёшь, что я это слово в будущем сдержу?
— Пойму, но ты не спеши мне его давать, пока не почувствуешь
внутреннюю необходимость.
— Хорошо, я согласен.
— Ну, тогда слушай. В удар, который я тебе когда – нибудь покажу, ты
должен научиться вкладывать не только физическую, но и
эмоциональную силу. Только тогда он выполнит поставленную тобой
задачу.
— А почему ты его когда – нибудь мне покажешь, а не сегодня?
— Потому что ты должен для этого удара быть внутренне готов. Его
использовать несколько раз нельзя – он выполняется только один раз. Это
во – первых. А во – вторых, этим ударом ты должен смертельно
покалечить противника. Если у тебя такой цели нет, то этот удар
применять не следует.
Исаак Маркович задумался и замолчал. А через минуту продолжил:
– И учти, бить человека всегда нужно ниже пояса: в печень, пах, колено.
Эти места, как правило, менее всего защищены. Стремление ударить
противника в лицо или скулу – эффектное, но не эффективное действо. К
тому же, если человек неплохо владеет приёмами бокса, он всегда от
этого удара может закрыться, уклониться и ты просто потеряешь
инициативу.
— Ну и, наконец, третье. Этот удар, дорогой сын, нужно отрабатывать всю
жизнь, чтобы его суметь выполнить в любой обстановке мгновенно, на
автомате.
Однажды Вера увидела, чем Исаак занимается со старшим сыном. Со
стороны это выглядело обычной игрой, но Вера своим материнским
чутьём уловила, что в этом заложен какой – то другой смысл. Вечером
она спросила у мужа:
— Изя, зачем ты учишь ребёнка каким – то странным приёмам?
— Потому, что он еврей.
— Не поняла. Что это значит?
22
— А то, что ему предстоит нелёгкая жизнь и он должен уметь защитить
себя и свою семью.
— У каждого человека есть семья и что каждый должен уметь такое
делать?
— Здесь идёт речь не о каждом. Здесь имеется в виду только еврей. А вот,
как ты правильно сказала, каждый на земле должен знать простую истину
– еврея трогать нельзя. Всё. Точка.
— И снова не поняла? Что в таком случае будет?
— А будет очень плохо. Еврейский народ создан Творцом не для
издевательств и истребления, а для примера, какими должны быть
настоящие люди.
1.17
В аэропорту Норильска Веру и Калмыкова встречало много людей,
приехавших на нескольких автобусах. Всё это организовала секретарь
Владимира Дмитриевича, обзвонив всех, знавших Исаака Марковича по
работе на Норильском комбинате и Норильскому лагерю. Отдельной
группой стояла мама Веры с двумя внуками и Беатрис. Когда Вера и
Калмыков вышли из самолёта, то они сразу бросились к ним. Все
обнимали и целовали Веру, плача навзрыд и пытаясь что – то сказать.
Владимир Дмитриевич тактично стоял в стороне, ожидая когда на него
обратят внимание. Первой оторвалась от Веры Беатрис. Она обняла мужа
и тихо спросила:
— Страшно было?
— Да, очень. И тяжело. А откуда столько людей?
— Это Варвара Петровна пригласила всех на поминки в кафе. Она со
мной посоветовалась и я дала добро. Я знала, что тебе будет очень
приятно.
— Спасибо, дорогая. К встрече с такой неожиданной смертью, как у
Исаака, никто не может быть готов. Поэтому людям нужно облегчить
душу.
— Правильно. А душа Исаака Марковича принадлежит всем, кто его знал
и любил.
В кафе было накрыто несколько десятков столов, сдвинутых вместе
буквой П. В середине стола села семья покойного Исаака Марковича и
супруги Калмыковы. В зале уже было больше двухсот человек, а люди
всё шли и шли. Минут через двадцать Владимир Дмитриевич поднялся со
своего стула и наступила тишина.
— Дорогие друзья, уважаемые коллеги! Вчера в Ростове – на — Дону было
предано земле тело замечательного человека Исаака Марковича
Рожанского. Мы с Верой приехали в этот город впервые, никого там не
знали, но провожали своего земляка в последний путь тысячи людей.
Исаак Маркович был честным, умным, глубоко порядочным человеком,
23
который всегда беды людей пропускал через своё большое сердце.
Недаром врачи сказали, что он за свою короткую жизнь перенёс шесть
инфарктов.
— В семье нашего, на вечные времена, друга растут двое сыновей. Но это
не сироты, оставшиеся без отца. Это наши норильские дети, которых мы
обязуемся материально и морально поддерживать. Уверен, что они
вырастут такими же прекрасными людьми, каким был их отец. Светлая
ему память.
Выпив по рюмке водки, люди, тихо переговариваясь, сидели за столом
и ждали команды выпить по второй, когда со своего места поднялся
неизвестный никому монтажник Матвеев из управления, которым
руководил Исаак Маркович.
— Извините, люди, что попросил слово, но отмолчаться мне совесть не
позволяет.
После этого вытер рукой нос и продолжил.
— Это было 19 ноября 1949 года. На всю жизнь запомнил эту дату, потому
что второй раз родился. В тот день я на стройке повредил ногу. Нога
распухла так, что ступить не могу и в ботинок не влезает. Колонну
каторжников, как обычно, гнали с собаками в лагерь. Я был в шестой
пятёрке, скованный руками с другими заключёнными Меня просто под
руки тянули мои товарищи. Они и передали правофланговому в первой
пятёрке, что в колонне есть раненый.
Матвеев остановился и снова вытер нос рукой.
— По лагерному уставу, охрана должна была меня пристрелить и вынуть
из пятёрки, чтобы не мешал движению. Но правофланговый остановил
всю колонну. К нему подбежал старший по конвою с пистолетом в руке,
стал на него кричать и угрожать. Но правофланговый ему спокойно
сказал: “ За больного зэка отвечаешь головой.“
Так вот, правофланговым был человек, за которого мы сейчас пьём —
Исаак Маркович Рожанский. Получается — я живой и сижу с вами, а его
нет. Это неправильно и несправедливо. Красивый был душой человек.
Могила ему пухом.
Весь зал встал и в полной тишине выпил вторую рюмку за упокой
достойного человека.
1.18
Марк страшно обиделся на маму за то, что она его не взяла в Ростов
попрощаться с отцом. Он же не Витас, не ребёнок. Ему уже почти
тринадцать лет. Сын не только не подошёл к ней поздороваться, когда
она вышла из самолёта, но и на поминках не сел с ней рядом. Вера так
по этому поводу расстроилась, что, когда поминали Исаака, не могла
ни есть, ни пить.
Приехав домой, она позвала Марка в другую комнату.
24
-Присядь, сыночек, поговорить надо.
— Не о чём мне с тобой говорить, мама. Ты предательница.
— Не горячись, Марк. Ты сейчас очень напоминаешь своего отца – такой
же принципиальный и обидчивый. Я тебя не взяла с собой на похороны
папы, так как оставила за хозяина в семье. Чтобы ты мог, если было бы
нужно, в тяжёлую минуту помочь бабушке и младшему брату. Ты с
честью выполнил это задание, за что тебе моё огромное материнское
спасибо.
— Наша бабушка могла бы спокойно со всеми делами справиться и без
меня.
— Могла, но так ей было спокойней и надёжней. Ты согласен со мной,
сыночек?
— Согласен.
— Вот и хорошо. А теперь я хочу с тобой, как со старшим сыном,
посоветоваться. Сегодня я получила от тёти Лены из Ростова
телеграмму соболезнования, в которой она просит написать ей о
наших планах, после смерти папы, на будущее.
— Какие планы, мама? Я пока даже не представляю, как мы без папы
будем жить. К этой ситуации нам ещё нужно долго привыкать. Во
всяком случае, до окончания мной школы, а это ещё четыре года, мы
должны жить в Норильске.
— Я тоже так считаю. Будем жить как прежде: я буду работать, ты
учиться, Витас ходить в детский сад. И вот что – ты должен записаться
в секцию восточных единоборств. Вы там с папой, за моей спиной,
занимались какими – то приёмами. Теперь ты будешь их
совершенствовать, но уже с тренером.
— А деньги ты откуда возьмёшь на всё это, мама?
— Владимир Дмитриевич сказал, что мне, как вдове ветерана войны и
труда с двумя маленькими детьми, Норильский комбинат будет
ежемесячно материально помогать до их полного совершеннолетия.
Так что, думаю, выкрутимся.
Иллюстрация:
