Продолжение. Начало 19.11.23.
Часть 3
Глава 7
Звезда Героя
7.1
В первый же день после ноябрьских праздников, Владимир Петрович
Щербаков методом, подсказанным дочерью, сразу нашёл четырёх человек,
которые слышали, как Федорцов обозвал Рожанского. Сомнений никаких не
осталось, что информация соответствует действительности, но требовалось
подтверждения подследственного.
С самого утра Щербаков никак не мог оторваться от срочных дел, чтобы
съездить в Новочеркасскую тюрьму и получить показания от Марка
Рожанского. Это нужно было сделать обязательно сегодня, так как помощник
секретаря горкома партии Филиппов подтвердил, что Рубцов его примет
завтра в четырнадцать часов.
Сказав секретарю, что поехал на загородный объект, Щербаков в десять
утра, помчался на служебной машине в Новочеркасск. Показав на проходной
тюрьмы служебное удостоверение и не заходя к подполковнику Баранову, он
попросил дежурного отвести его в камеру подследственного Рожанского.
Марк сидел на голой сетки кровати и читал какую – то книгу.
— Почему не встаёте, когда в камеру кто – то входит?
— Не знал, что это положено делать. Ведь я ещё не осужденный.
— Вы являетесь подследственным, Рожанский. Осудить вас – это формальный
акт, проводимый в рамках советского гражданского правосудия. Вам это
понятно?
— Понятно, гражданин начальник.
— Вот, это другое дело. Теперь по какому поводу я к вам приехал? Да
отложите, наконец, в сторону вашу книгу.
— Пожалуйста, если она вам мешает.
— Кстати, покажите, что вы читаете? “Овод”? Совсем не вовремя.
— А чем эта книга вам не нравится?
— Не то, что не нравится. Странно её видеть в руках человека, когда решается
его судьба.
— Чья судьба? Моя? О чём вы говорите, гражданин начальник? Да любой
уважающий себя человек в России сделал бы на моём месте тоже самое.
— Ну хоть вы передо мной, Рожанский, не геройствуйте. За умышленное
убийство существует достаточно большой диапазон наказания, хотя мы
сейчас уже знаем, как вас оскорбил Федорцов. Вам нужно взять хорошего
адвоката.
— Каким образом? Вы же в курсе материального положения моей семьи.
— Догадываюсь. Но вы не знаете, что произошло за то время, что вы здесь
находитесь?
— Не знаю и знать не хочу. Так зачем вы, гражданин начальник, ко мне
сегодня приехали?
— Во-первых, сообщить, что мы сейчас доподлинно знаем, как вас оскорбил
Федорцов.
— Как?
— Жидяра.
— Правильно. Что ещё?
— А во вторых, нужно, чтобы вы переписали признательное заявление, указав
в нём ряд дополнительных обстоятельств.
— Не буду ничего переписывать.
— Почему?
— Потому что Федорцов честно выразил своё отношение ко мне как к еврею и
гражданину в нашей стране. Другие думают точно также, но молчат.
— Не спешите, Рожанский, с обобщающими выводами, не спешите. Хорошо
подумайте.
— Нечего мне думать. Я всё сказал.
7.2
Безрезультатно съездив в Новочеркасск и вернувшись в управление,
майор Щербаков стал обдумывать план завтрашнего разговора с секретарём
горкома партии Рубцовым. Помощник Филиппов предупредил майора, что на
встречу отводится сорок минут.
— Маловато, — подумал про себя Щербаков. – Ну, хоть так.
— А в принципе, зачем мне нужен этот разговор? Что я хочу от Рубцова
получить?
— Только одного – чтобы тот не требовал максимального срока наказания для
Рожанского. Телефонное право ещё никто не отменял.
— А почему он должен это требовать?
— Да для того чтобы убрать его имя из памяти своей дочери до конца её дней.
Ведь не просто так она осталась рядом с трупом Федорцова до приезда
милиции?
— Она была в шоке, страшно перепугана и потому не имела сил убежать с
места преступления.
— Да нет, уважаемый, я её видел через считанные минуты после его убийства.
Она никак не производила впечатления человека в предынфарктном
состоянии.
— Но ты же не знаешь, о чём с ней беседовал папа в последние дни перед
убийством?
— Не знаю, но из практики мне известно, что такие воспитанные и
интеллигентные девушки принимают решения, как правило, вопреки мнению
своего папы.
— А мотив? Какой у неё должен быть мотив?
— Мотив простой. Она в этот вечер увидела в Рожанском сильного взрослого
мужчину, знающего, что такое достоинство и честь. Умеющего за себя и за
девушку постоять. Это могло сразу всё перевернуть в её сознании.
— А если этот вариант в разговоре с Рубцовым не проходит?
— Тогда я предложу ему другой.
– Какой?
— Фамилия Рубцова нигде ни в каких документах не будет звучать – всё — таки
секретарь горкома партии.
– Думаю, что для него этого будет мало.
– Почему мало? Уберём из всех протокольных документов упоминание о нём
и его дочери.
— Каким образом ты это собираешься сделаешь?
— Руками беспринципного помощника Филиппова, которому Рубцов должен
поручить сделать всю эту грязную работу.
7.3
Перед разговором со следователем Щербаковым, секретарь горкома
партии Рубцов решил после ужина ещё раз поговорить с дочерью.
— Присядь, пожалуйста, Даша, — предложил он ей.
— Хочу с тобой посоветоваться.
— О чём, папа?
— На завтра я назначил встречу со следователем Щербаковым по делу
убийства Федорцова. Он считает, что так как Федорцов бывал у нас дома, то
я может быть обладаю дополнительной информацией.
— Ну, ты же с ним никогда не беседовал: “ Здравствуйте – Здравствуйте.” И
всё.
-Не совсем так, дочь. За день до убийства, Федорцов подошёл ко мне на
улице, когда я возвращался с работы.
— Что ты говоришь? А почему ты мне об этом не рассказывал?
— Считал пустым разговором, не заслуживающим твоего внимания.
— И о чём был разговор?
— Он мне сказал, что вы поссорились, а он как раз решил сделать тебе
предложение.
— Очень интересно.
— Представь себе, но это не всё. Он ещё сказал, что ты переключила своё
внимание на какого – то парня с еврейской фамилией, у которого отец
отбывал в Норильском лагере двадцать пять лет каторги.
— Да. Это Марк, который убил Валерия. Он чистосердечно признался в этом
и сейчас находится в тюрьме.
— А тебе известно, за что этот Марк убил Валерия?
— Сейчас знаю. Об этом весь институт говорит.
— И за что?
— Он его оскорбил.
— Как оскорбил? Что ты, дочь, цедишь по одному слову в час. Я спрашиваю,
как оскорбил? – повысил голос Рубцов.
— Обозвал его жидярой.
— И всё? За это он убил молодого, начинающего только жить, парня?
Даша молчала, опустив глаза. Ей было неприятно обсуждать эту тему с
отцом, тем более, что она была, как ни странно, на стороне Марка. Но папа
так кричал, подогревая сам себя, что Даша быстро закрыла ладонями уши. А
когда, через некоторое время их открыла, то услышала последнюю папину
фразу.
— Я постараюсь, чтобы он получил как можно больший срок заключения и
сгнил в тюрьме.
— Зачем это тебе, папа, надо? Что он тебе плохого сделал?
— Ты спрашиваешь, что сделал? Да прежде всего то, что у меня появилась
перспектива иметь внуков с отчеством “Маркович”.
— Папа, до этого ещё очень далеко. Это пустые разговоры. Сейчас я хочу тебя
попросить помочь мне получить пропуск на свидание с Марком.
Рубцов, покраснев как рак, заорал на всю квартиру:
— Что? Что ты сказала? А ну пошла вон, шалава ростовская. Чтобы я тебя
вообще больше никогда, поняла, никогда, даже в мыслях, не видел рядом с
этим убийцей.
И хотя Даша ушла сразу в свою комнату и закрылась на ключ, Рубцов
долго орал на весь дом, несмотря на уговоры жены прекратить истерику.
7.4
Услышав голос сына, которым он произнёс страшную информацию о
прокуратуре, Вера вошла в ступор. Это тупое, депрессивное состояние у неё
уже было, когда в 1939 году на её глазах, били при аресте отца. А потом
всего в крови, разорванных штанах и в одном сапоге, тащили со второго
этажа на улицу, чтобы погрузить в спецмашину. Тогда Вера ничего не могла
с собой сделать, хотя слышала, как истошным голосом кричала мама и лезла
в окно, так как дверь эти люди за собой закрыли. Она не знала, в какую
сторону бежать: отбивать папу или спасать маму. Вера была обездвижена.
На следующий день она куда – то вообще провалилась и пролежала без
сознания шестнадцать дней. Мама потом говорила, что только благодаря её
коматозному состоянию, она пережила арест папы. А когда они уже жили в
Норильске и им сообщили, что в особом каторжном лагере для высшего
военного и политического руководства прибалтийских государств, скончался
папа, ситуация с комой у Веры повторилась, но на более короткий, всего
четырёхдневный период.
Звонок сына поздно ночью снова ввергнул Веру в состояние болезненной
прострации, которой она много лет страдала. А после произнесённого
Марком слова “прокуратура”, которое ассоциировалось у ней с
”комендатурой”, Вера дальше ничего не помнила. Дрожащими руками она
положила телефонную трубку на рычаг и, не понимая, что случилось, снова
легла на диван.
Вера лежала уже третий день, без связи с кем – то живым во всём мире,
когда раздался звонок в дверь. Она долго соображала, что это может быть, но
звонок повторился. Вера с большим трудом сползла с дивана и, подойдя к
двери, почти шёпотом спросила:
— Кто там?
— Это Даша. Я была у вас, когда к вам приезжали гости из Норильска. Вы
откройте дверь, пожалуйста, и сразу меня узнаете.
Вера сняла цепочку и повернула два раза ключом. Она вспомнила эту
девочку, на которую весь вечер с обожанием смотрел Марк.
— Извините, что вас побеспокоила, — робко начала говорить Даша, — но я
подумала, что вы ничего не знаете о случившемся с Марком и нужно вам об
этом сообщить.
— Я, в самом деле, ничего не знаю. Марк позвонил и сказал, что находится в
прокуратуре. Назвал чью – то фамилию для связи. Я болею и поэтому ничего
не помню.
— Вспомните, пожалуйста, что ещё сказал Марк?
— Он сказал, что мне нужно связаться с Норильском.
— Вы связались?
— Нет, конечно. Я не понимаю, зачем связываться?
Вера проверила, как закрыта входная дверь и мелкими старческими
шажками снова направилась к дивану.
7.5
Накрыв маму Марка пледом, Даша пыталась вспомнить её отчество, В
каком – то советском военном фильме она его слышала. Но это было сейчас
не самое главное. По всей видимости, женщина уже несколько дней ничего
не ела.
— Вы позволите мне немножко похозяйничать на кухне? – спросила Даша у
Веры.
— Делай, деточка, что хочешь. Я устала и немного посплю.
— Конечно, поспите, я сама со всем справлюсь.
— Как же отчество Веры, как её отчество? – мучительно думала Даша.
– Без этого никак нельзя, а спросить неудобно.
На кухне был полный порядок: в нижнем отделении настенного шкафа
стояли банки с крупами, а в верхнем, размером поменьше, были собраны
специи. В отдельном ящичке находились самые необходимые лекарства.
Быстро приготовив рисовую кашу на воде и добавив в кастрюльку для вкуса
немного сахара, Даша обернула кастрюльку большим полотенцем, чтобы не
остыла, пока Вера спит. В маленьком чайнике она заварила мяту и
поджарила на сковородке несколько кусочков чёрного хлеба. Всему этому
Даша научилась в детстве, так как часто оставалась вместе с братом дома
одна: папа был занят с утра и до вечера партийными делами, а мама работала
учительницей биологии в школе.
И тут она вспомнила отчество мамы Марка – Юстусовна. Да, конечно, оно
связано с фильмом “ Семнадцать мгновений весны”. Это имя фигурировало в
переписке Штирлица — Тихонова со своим резидентом.
Через час Даша разбудила Веру:
— Просыпайтесь, пожалуйста. Надо немножко покушать, пока всё горячее. Вы
должны быть здоровой, когда вернётся домой Марк.
— Только, я тебя прошу, немного. Мне что — то кушать совсем не хочется.
— Не важно: хочется – не хочется. Кушать надо. Аппетит приходит и уходит
во время еды.
Покормив Веру Юстусовну и помыв посуду, Даша вернулась к
последнему разговору Марка с мамой.
— Скажите, Вера Юстусовна, кого Марк имел в виду, когда просил вас
связаться с Норильском по телефону?
— Конечно, Калмыкова. Ты помнишь этого энергичного мужчину? Он был у
нас на вечере памяти моего мужа.
— Помню, конечно. А почему именно его?
— Потому что он был, во-первых, близким другом Исаака Марковича, когда
они были в лагере, а во – вторых, является Генеральным директором самого
крупного предприятия в Норильске. Депутат Верховного совета СССР.
Но мне нужно найти номер его телефона.
— Как я могу вам помочь?
— Он есть, деточка, в телефонной книжке. Поищи книжку необычной
прямоугольной формы коричневого цвета. Нашла?
-Да, нашла.
— Теперь открой её на букву “К”. Калмыков Владимир Дмитриевич.
— Открыла.
— Набирай все цифры, как они записаны в книжке. Тебе ответит женщина –
это его секретарь.
— Ответила.
— Алло, алло…- раздалось в трубке.
— Минуточку, — ответила Даша.
— Теперь ты ей скажи, что звонишь по поручению Веры Рожанской и
попроси, чтобы Владимир Дмитриевич срочно перезвонил мне в Ростов. Тебе
понятно?
— Понятно. Сейчас скажу.
7.6
Калмыков перезвонил через сорок минут. Трубку взяла Даша.
— Алло, я вас слушаю.
— Верочка, это ты? Что – то я не узнаю твой голос?- Нет, это Даша. Сокурсница Марка.
— А где же Вера? Мне секретарь сказала, чтобы я ей срочно перезвонил.
— Всё правильно. С вашим секретарём говорила я. Вера Юстусовна очень
плохо себя чувствует и говорить по телефону не может. Дело в том, что у нас
большое несчастье. Марк убил своего сокурсника и сейчас находится в
тюрьме. Вера Юстусовна не знает, что делать.
— Как убил? Случайно?
— Не знаю. Это произошло на институтском вечере. При большом числе
свидетелей.
— Ничего не понял. Я сейчас в санатории в Сочи. Завтра приеду.
Владимир Дмитриевич, не теряя дорогого времени, сразу набрал по
телефону директора санатория:
— Сергей Иванович? Калмыков.
— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич. Чем обязан?
— Мне нужно быть завтра в Ростове. Какие есть варианты?
— Вариантов два. Первый – на моём джипе. Доедите часов за восемь – девять.
Расул быстро водит машину. Но могут быть пробки, в особенности на
прибрежной трассе.
— А второй?
— Второй – на самолёте. Час до Адлера и три часа (вместе с залом ожидания)
до Ростова. Правда, вам придётся повесить на грудь свою звёздочку. Сами
понимаете, Владимир Дмитриевич, бархатный сезон – билетов нет ни туда,
ни оттуда.
Звезду Героя социалистического труда Калмыков, как правило, одевал
только на официальные мероприятия, но во все поездки в орденскую
коробочку клал дубликат – а вдруг понадобится? Для изготовления
дубликата он получил специальное разрешение из канцелярии секретариата
Президиума Верховного совета СССР и обязан был это разрешение, в случае
необходимости, предъявлять соответствующим органам.
В Ростовском аэропорту Калмыкова встречала обкомовская машина.
Информация попала в обком партии, когда регистрировали его билет на
самолёт. Приезд в Ростов по частному вопросу одного из руководителей
Норильского комбината был не рядовым событием для обкома партии, хотя
истинной причины его приезда не знал никто. Но, в любом случае, его
встречали.
Когда Калмыков спустился с трапа, к нему сразу подошёл симпатичный
молодой человек:
— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич. Рад приветствовать вас — референт
секретаря обкома партии Гусев Павел Александрович. Что же вы нас заранее
не предупредили о своём приезде. Надолго к нам?
— Я по частному вопросу. Поэтому не знаю — насколько.
— В любом случае, товарищ Воробьёв приглашает вас к себе. Вот моя визитка
– позвоните, пожалуйста, и мы согласуем время. А сейчас вас отвезут по
адресу, который вы укажите.
— Спасибо, Павел Александрович.
— Жду вашего звонка.
— Обязательно.
7.7
Получив ключ от номера в гостинице “Центральная”, Владимир
Николаевич сразу набрал номер Веры. Ему ответила та же девушка, с
которой он говорил вчера.
— Слушаю вас.
— Вы Даша?
— Да, Даша.
— Здравствуйте. Это Владимир Дмитриевич.
— Ой, вы уже в Ростове? Спасибо вам.
— Могу я к вам сейчас подъехать?
— Конечно. Правда, Вера Юстусовна не здорова и лежит, но говорить она
может.
— Хорошо. Буду через полчаса. Адрес знаю.
Дверь открыла приятная девушка, которая, буквально несколько недель
назад, мило всем улыбалась, сидя между Марком и своим приятелем. Но на
Веру страшно было смотреть: глубокая старуха с трясущимися руками и
блуждающим взором.
— Что, Верочка, случилось? Какие проблемы? Я тебя очень прошу –
успокойся. Всё в этой жизни решаемо. Я с тобой.
— Володя, Марк в тюрьме. Он убил своего товарища, с которым, если ты
помнишь, был у нас в гостях.
Владимир Дмитриевич помнил этого парня: зелёное лицо и злые глаза, в
то время как Марк светился счастливой улыбкой.
— Верочка, ты мне рассказала конец истории, а мне нужно услышать её с
самого начала.
— Это тебе всё расскажет Даша.
Чтобы как – то разрядить сложившуюся мрачную ситуацию, Владимир
Николаевич пошутил:
— Слушайте, уважаемые дамы, в чём дело? Человек после тяжёлой дороги,
уставший, голодный. Его нужно накормить, напоить, а потом серьёзные
разговоры с ним вести.
Такие слова для женщины в любом состоянии – приказ к действию. Вера и
Даша сразу поднялись и направились на кухню.
— Ну что вы обе уходите? Ты, Верочка, посиди со мной, а молодая девушка
нас обслужит.
— Но она не знает, что где лежит?
— Ничего, разберётся.
Эти слова Владимир Дмитриевич не просто так сказал, а для того чтобы
услышать подробный рассказ об убийстве человека сыном его близких
друзей из уст Веры и Даши по отдельности. Он прекрасно сознавал
трагичность происшедшего события, физическое и моральное состояние
Веры, лишившейся, неизвестно на какое время, опоры семьи, а также
морально размытое положение девушки Даши, проживающей в настоящее
время в семье убийцы. Но Калмыков приехал не утешать и высказывать
слова соболезнования. Он приехал совсем по другому поводу – быстро
решить возникшие вопросы.
7.8
Выслушав мрачный рассказ Веры об убийстве сыном Федорцова и не
совсем понятные дополнения Даши, Владимир Дмитриевич неожиданно
спросил:
— А скажите, хозяюшки, в этом доме есть бутылка водки?
— Обижаешь, Володя. Ну, в каком русском доме нет, на всякий случай,
бутылки? Она – родимая, служит для разных надобностей: вылечить и
согреть, утешить и вдохновить, поддержать и наставить.
— Вот. Я никогда в тебе, Вера, не сомневался. Если бы Исаак на тебе не
женился, то это бы сделал я. В общем, заряжай…
— Так к водке другая закуска нужна, чем к чаю? — вопросительно заметила
Даша.
— Ну, так в чём дело? Несите, — завопил Калмыков.
Через несколько минут на столе появились селёдочка, солёная капустка,
нарезанное тонкими ломтиками сало, солёные огурчики, баночка хрена и
чёрный хлеб.
— Может ещё картошечку отварить? — предложила Вера.
— Картошечку в следующий раз. Сегодня дел очень много.
Встав из – за стола, Владимир Николаевич собрался что — то сказать.
— Да ты сиди, Володя, а то нам смотреть на тебя, задрав голову, тяжело –
попросила Вера.
— Хорошо, Верочка, я могу и сидя. Ну, так вот. Почему я предложил вам
выпить водки вместо чая? Потому что не вижу в этом инциденте, а иначе его
назвать нельзя, повода для печали. Твой сын, Вера, и ваш друг, Даша,
честный, порядочный человек — достойный продолжатель дела своего отца.
Исаак никогда и никому в жизни не прощал обид, а тем более оскорблений.
Недаром у него в каторжном норильском лагере была кличка “Офицер”, а не
какое – нибудь позорное погоняло. Он был для всех политических
заключённых в мрачные сталинские времена правофланговым, примером
соблюдения чести и достоинства. А тем более во всём, что касалось самых
дорогих для каждого из нас людей – отца и матери.
Владимир Дмитриевич сделал тяжёлую паузу, как будто вспоминал о чём –
то дорогом – может быть о своих родителях, а потом продолжил.
— Я приехал в Ростов, надев золотую звезду Героя, не для того чтобы
покрасоваться перед местным начальством, а для того, чтобы выступить
гарантом справедливого следствия в отношении Марка, отец которого
похоронен здесь, на аллее Славы.
– Спасибо тебе, Володя. Спасибо, дорогой, — запричитала Вера, но Калмыков
продолжил.
— Сегодня у меня должна состояться незапланированная встреча с первым
секретарём Ростовского обкома партии, на которой хочу попросить его лично
проконтролировать ход исполнения закона, связанного с
неприкосновенностью национальных прав советского человека. Кроме того,
постараюсь получить разрешение на свидание с Марком, чтобы поддержать в
нём бойцовский дух. Так как Марк вырос у меня на глазах, то я тоже за него
в ответе. А сейчас, дорогие мои, предлагаю чокнуться бокалами за Марка и
пожелать ему мужества и стойкости.
Когда Владимир Дмитриевич собрался уходить, к нему подошла Даша и
почти на ухо сказала:
— Если поедите к Марку, возьмите меня с собой. Я вас очень прошу.
7.9
Первый секретарь Ростовского обкома партии Сергей Иванович
Воробьёв, умный интеллигентный человек, многие годы проработавший в
разных высших учебных заведениях Советского Союза, имел учёную степень
кандидата технических наук. Он был хорошо осведомлён, кто такой
Владимир Дмитриевич Калмыков и какую роль играет в руководстве
северным промышленным гигантом. На прошедшем пленуме ЦК КПСС, где
выступал Калмыков, отдельно обсуждались задачи, стоящие перед
Норильским горно – металлургическим комбинатом, и его роль в
дальнейшем развитии страны.
Увидев входящего в кабинет Калмыкова, Воробьёв встал из – за стола и
пошёл с улыбкой ему навстречу.
— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич, рад вас видеть. Вроде как недавно
встречались в Москве, а уже год прошёл. Что вас привело в столицу
северного Кавказа?
— Решил со старыми друзьями повидаться. Беда у них большая.
— Какая беда, что вы прервали лечение в Сочи и срочно прилетели в Ростов?
— Сына моего друга арестовали за убийство своего сокурсника. Хороший
парень, мастер спорта СССР, чемпион Норильска по боксу. Мы с его отцом в
одном лагерном бараке сидели. Он был мне больше, чем друг. Я обязан
помочь этой семье – одна мать и младший брат. Отец умер десять лет назад и
похоронен в Ростове на аллее Славы.
— Понятно. Как фамилия парня?
— Рожанский Марк Исаакович, 1956 года рождения. Был студентом
выпускного курса Ростовского инженерно – строительного института.
— Сейчас всё выясним.
Сергей Иванович нажал кнопку внутренней связи обкома.
— Николай Николаевич, подготовьте, пожалуйста, справочку на Рожанского
Марка Исааковича, 1956 года рождения. Был студентом пятого курса РИСИ.
Обвиняется в убийстве своего однокурсника.
— Когда совершено преступление? – спросил секретарь обкома.
— Пятого ноября этого года, — подсказал Калмыков.
– Вы слышали, Николай Николаевич? Всё. Я жду.
В наступившей паузе неожиданно прозвучал, не относящийся к теме
разговора, вопрос Воробьёва.
— А скажите, Владимир Дмитриевич, как вы там, на Крайнем Севере,
выходите из положения с фруктами и овощами?
— Хороший вопрос, Сергей Иванович. Один из важнейших для нас.
– Я не сомневался. Слушаю ответ.
— Затариваемся в навигацию на складах, а потом в течение года этим
пользуемся. Хранение фруктов и овощей проводится по науке, со строгим
соблюдением соответствующих инструкций. Правда, есть у нас и
самолётный груз — яйца и скоропортящиеся продукты, но это уже другая
позиция.
— А не рассматривали вы, Владимир Дмитриевич, возможность иметь своё
подсобное хозяйство в южных районах страны? Чтобы всё было свежим, а не
замороженным? Например, в Ростовской области?
Но тут раздался телефонный звонок. Звонил помощник секретаря обкома.
Воробьёв его внимательно выслушал и, без дополнительных вопросов,
положил трубку.
— Плохие новости, Владимир Дмитриевич. Сегодня ночью Рожанского
забрали в распоряжение Особого специального Управления КГБ под
командованием полковника Скворцова. Это управление напрямую
подчиняется Министру. Так что ваше свидание с Рожанским откладывается
на неопределённый срок.
— Вы меня очень огорчили, Сергей Иванович
— Я понимаю. Нужно иметь очень вескую причину, чтобы вместо Мацесты
приехать в Ростов. Ладно, постараемся решить вопрос другим путём.
Воробьёв ещё раз поднял трубку внутреннего телефона:
— Николай Николаевич, соедините меня, пожалуйста, с полковником
Скворцовым.
В трубке раздался голос:
— Слушаю, подполковник Вавилов. Полковника Скворцова нет на месте.
— Здравствуйте, товарищ подполковник. Обком партии. Воробьёв.
— Здравия желаю, товарищ первый секретарь обкома партии.
— Скажите, пожалуйста, задержанный Рожанский в настоящее время
находится в вашем управлении?
— Так точно, товарищ первый секретарь обкома партии.
— Передайте полковнику Скворцову мою просьбу – разрешить задержанному
Рожанскому встречу с одним из руководителей Норильского комбината,
Героем социалистического труда Калмыковым Владимиром Дмитриевич. Он
сейчас приедет к вам в Управление на моей машине.
— Есть, товарищ первый секретарь обкома партии.
— Спасибо.
Воробьёв положил телефонную трубку, поднялся со своего кресла и,
прощаясь, протянул Калмыкову руку.
— Но вы, всё – таки, Владимир Дмитриевич, подумайте над моим
предложением о создании подсобного хозяйства в Ростовской области.
По – моему, весьма перспективная идея.
— Обязательно подумаем, Сергей Иванович. Спасибо за внимание и
поддержку.
— Всего хорошего.
7.10
На выходе из здания обкома партии к Калмыкову подошёл небольшого
роста мужчина в штатском:
— Старший лейтенант Коробов. Приказано отвезти вас в Особое управление
Комитета государственной безопасности.
— Раз приказано – значит везите.
На проходной Особого управления Калмыкова встречал подполковник
Вавилов.
— Здравствуйте, товарищ Калмыков.
— Здравствуйте, товарищ подполковник.
— Сколько вам требуется времени для свидания с арестованным Рожанским?
— Думаю, что одного часа хватит.
— И ещё вопрос – арестованного доставить на этаж или вы спуститесь в
помещение СИЗО?
— Как положено, так и делайте.
— Хорошо, товарищ Калмыков. Вас проводят.
Марк уже находился в комнате для свиданий, когда сопровождающий
открыл дверь перед Калмыковым.
— Ну, здравствуй, мой дорогой, — Владимир Николаевич крепко обнял Марка
и не отпускал.
— Я, к сожалению, без передачи. Мне дали разрешение увидеться с тобой в
последний момент. Правда, Вера узнает, что я был у тебя и ничего не привёз,
будет очень расстроена.
— А как вам вообще разрешили свидание со мной? – спросил с горящими
глазами Марк.
— Это не мне разрешили. Это Норильский комбинат уважили.
— Всё равно спасибо, что пришли.
— Ладно, Марк, рассказывай, что произошло.
В общих чертах Владимир Дмитриевич уже всё знал, но он очень хотел
послушать самого Марка и продемонстрировать ему, что тот не одинок.
— С моей точки зрения, — подвёл итог разговору Калмыков, — ты всё правильно
сделал. Отец тоже бы одобрил твой поступок, хотя убивать этого мерзавца
может быть и не стоило. Ты лучше скажи мне, как с тобой здесь
обращаются?
— Нормально, только вот переодеться не во что.
— Это мы исправим. Маме дадут свидание и она принесёт всё необходимое –
благо у меня некоторый опыт сидеть в тюрьме есть.
И они дружно рассмеялись.
— Владимир Дмитриевич, у меня к вам только одна просьба – не бросайте
маму. На ней ещё этот оболтус висит.
— Какой оболтус?
— Витас, мой брат.
— Это я помню. Вера будет продолжать получать пенсию за мужа при
наличии несовершеннолетних детей. Ты скажи, Марк, спортом продолжаешь
заниматься?
— Нет условий. Только подтягиваюсь в камере на трубе.
— Это хорошо. Продолжай поддерживать форму.
— Обязательно. А что мне светит, Владимир Дмитриевич?
— Не думай об этом, сынок. Всё равно ничего хорошего не придёт на ум.
– Ну, всё – таки?
— Я тут поговорил на ходу кое с кем: за чистосердечное признание в
убийстве, совершенное в состоянии аффекта — срок небольшой. Единственно
в чём могут упрекнуть — ввёл в заблуждение следствие и не сказал, как
убитый тебя оскорбил. Прокуратуре пришлось искать свидетелей, проводить
следственный эксперимент, даже привлекать, в качестве экспертов,
специализированных врачей.
— Да мне было неудобно об этом говорить.
— Ничего себе. Тебя прилюдно, в присутствии девушки, к которой ты
неравнодушен, обозвали, а тебе неудобно. Кому в этой ситуации нужны твоё
благородство и порядочность?
— Мне нужно, Владимир Дмитриевич. Мне. Папа говорил, что самое дорогое
в жизни человека – это репутация. Её нельзя терять ни при каких
обстоятельствах.
— Ну, ладно, Марк, давай прощаться. Не сомневайся — сделаем всё, что от нас
будет зависеть.
Владимир Дмитриевич был доволен собой. Он сделал самое главное –
сумел встретиться с Марком. Это будет заряд парню на долгие годы.
Про Дашу он решил Марку ничего не рассказывать – сегодня она, как
свидетельница преступления, очень переживает за него, а завтра её
настроение может измениться.
7.11
Милиция на дороге машине первого секретаря обкома партии отдавала честь. Даже на светофорах не останавливала. Доехали так быстро, что
Владимир Дмитриевич не успел до конца продумать информацию для Веры.
Но как ни странно, Вера прореагировала на рассказ Калмыкова достаточно
спокойно. А когда услышала, что сына перевели из Новочеркасска в Ростов и
скоро ей дадут свидание, совсем успокоилась. Совершенно иначе восприняла
ситуацию Даша.
— Вы же обещали, Владимир Дмитриевич, что возьмёте меня с собой?
— Извини, Даша, не было никакой возможности заехать за тобой. Вопрос с
разрешением о встрече решился буквально за пять минут. Ну, какая беда —
поедешь с Верой.
— На каком основании меня пропустят к Марку с Верой Юстусовной? С
вами, Героем труда, – да, а с мамой Верой, думаю, что нет.
Разрыдавшись, Даша ушла в другую комнату и, пока не уехал Владимир
Дмитриевич, оттуда не выходила. С ней случилась настоящая истерика,
которую прекратить сама не могла. Всё плохо: после скандала с папой ушла
из дома, парня, который ей очень дорог, увидеть не удалось. И ещё её
предупредили, что находится под подпиской о невыезде, к оформлению
которой, без сомнения, приложили руку родители. Даше казалось, что она
осталась в этом жестоком мире совсем одна и помощи ей ждать, несмотря на
обещания Калмыкова, неоткуда.
Но Владимир Дмитриевич, после свидания с Марком, думал сейчас о
другом. Из собственного опыта общения с советской тюремной системой,
знал, что если у нескольких инстанций возникает к любому делу интерес, то
его рассмотрение может затянуться неизвестно на сколько. А в случае с
Марком оказались по разным причинам причастны:
— городская прокуратора, которой первой попало в руки резонансное дело,
связанное с убийством, и не сумевшая его удержать
— специальное Управление Комитета государственной безопасности,
забравшее его в своё производство
— городской комитет партии, вторым секретарём которого является отец
Даши.
Было над чем, не на ходу, подумать, но сейчас он спешил в аэропорт. По
номеру телефона на визитке, оставленной помощником секретаря обкома
партии, вызвал машину. Потом подошёл к дивану, на котором лежала Вера,
и, сев на корточки, сказал:
– Верочка, я уезжаю. Не волнуйся, всё будет хорошо. С первым секретарём
обкома партии я переговорил. Он дело Марка поставил на контроль, а это
очень серьёзно. И ещё. Все свои шаги ты должна согласовывать с ростовским
адвокатом. Вот его телефон. Ты не вставай – я сам закрою дверь.
Владимир Дмитриевич расцеловался с Верой, потом постучал в дверь
комнаты, где находилась плачущая Даша, и в приоткрывшуюся щель
прошептал:
— Девочка моя, не надо обижаться. Ты очень красивая и у тебя в жизни всё
получится. Пока.
В кассе бронирования полётов Калмыков получил оставленный на его имя
билет и улетел в Адлер.
7.12
На следующее утро, уже из номера санатория, Калмыков связался со
своим юристом в Норильске:
— Сергей Петрович, добрый день. Калмыков. Как дела, все живы – здоровы?
— Да всё в порядке, Владимир Дмитриевич.
— Тогда слушай меня внимательно. Я вчера на один день вылетал в Ростов
пообщаться с Верой Рожанской и её сыном Марком. Марк находится в
следственном изоляторе, но мне удалось с ним поговорить. Он убил своего
сокурсника.
— Как убил? Случайно?
— Нет, умышленно. Он уже дал признательные показания.
— Так. Слушаю внимательно.
— У меня к тебе, Сергей Петрович, вопрос. Когда ты был вместе со мной в
Ростове на похоронах Исаака Марковича, у тебя после этого остались какие –
то связи в адвокатской среде?
— Обижаете, Владимир Дмитриевич. Что же я за адвокат, если концы
обрубаю? Тем более в Ростове.
— Понятно. Тогда тебе срочное задание — найди хорошего защитника в
Ростове и пусть он по своим каналам соберёт всю информацию по делу
Рожанского Марка Исааковича, 1956 года рождения, уроженца города
Норильска, бывшего студента пятого курса Ростовского инженерно –
строительного института. Скажи ему, что не обидим. Ну, сам понимаешь. Я
тебе через два дня позвоню. Особо с будущим защитником по телефону не
откровенничай.
— А с Верой Юстусовной можно поговорить, если будет такая
необходимость?
— Можно, но она в очень плохом состоянии. Там за ней ухаживает девочка
Даша. С ней вообще ничего обсуждать не следует.
— Почему?
— Во – первых, она по многим вопросам не в курсе, а во – вторых, влюблена в
Марка. Если о чём – то серьёзном захочешь посоветоваться, звони мне по
этому номеру в санаторий. Я ещё буду в Сочи восемь дней.
Через два дня Калмыков снова позвонил своему юристу в Норильск.
— Ну что, Сергей Петрович, как дела?
— Всё нормально. Нашёл толкового защитника, по рекомендации своих
знакомых. Это Погосян Артур Гургенович – член Ростовской коллегии
адвокатов.
— Очень хорошо, что армянин.
— Почему?
— Глубже понимает национальную подоплёку убийства, совершённого
Марком Рожанским.
— Рекомендующие сказали, что этот Погосян — очень въедливый и напористый
мужик. Уже два раза мне звонил в Норильск по телефону. Спрашивал,
пробивать Марку свидание с мамой или не надо?
— Думаю, что не надо. Кроме слёз, никакого результата от этого не будет. А
вот передачу организовать ему надо.
— Вообще, Погосян сказал, что дело Рожанского простое и понятное, но какое
– то искусственно мутное.
— Почему мутное?
— Уж больно много вокруг него интересантов.
— Это мы знаем. Что ещё сказал адвокат?
— Попросил выслать в его адрес школьную характеристику на Марка и
ходатайство спортивного общества, где он много лет тренировался. С указанием всех его спортивных достижений.
7.13
На следующий день, после отъезда Владимира Дмитриевича, Даша
вернулась домой. Своим уходом она показала родителям, что уже взрослый
человек, способный делать неординарные поступки и имеющий свой взгляд
на жизненные ситуации. Мама шумно хлопотала на кухне и делала вид, что
её не очень расстроило отсутствие несколько дней дочери. Папа, придя с
работы, сразу прошёл в свой кабинет.
— Даша, ты сегодня в институте была?
— Нет, мама. С моим настроением ничего в голову не идёт.
— Понимаю, дочечка, понимаю. Звонили из деканата и интересовались, как
твоё самочувствие?
— С какой стати они так озаботились?
— Дело в том, что приехали из Воронежа родители покойного Валерия и хотят
с тобой встретиться.
— Ну, это мне совсем ни к чему. И что ты им, мама, ответила?
— Сказала, что передам информацию тебе.
— Хорошо. Зайду в деканат.
— А ещё звонила твоя приятельница Вика. Сказала, что у ней много разных
новостей.
— Спасибо.
После короткого, на нервах, разговора с мамой, Даша ушла в свою
комнату.
— О чём могут со мной говорить родители Валерия? Что их может, кроме
факта смерти сына, интересовать? Чем я могу их утешить, когда чувствую в
своей душе страшную пустоту?
— Так нельзя, Даша. Они – живые люди, потерявшие единственного сына.
— А что мне делать?
– Даже не знаю, что сказать.
Даша почувствовала лёгкий озноб. Она достала из шкафа большой
вязаный шарф, обмотала себя с ног до головы и села с ногами в кресло.
— Основных тем для разговора между мной и родителями Валерия может
быть две: не считает ли она себя виноватой в его смерти и не беременна ли?
— И по одной теме и по другой – ответ отрицательный.
— А какие у них могут быть дальнейшие действия?
– Даже не представляю. Это не моё дело.
На следующий день, в середине второй пары, Дашу вызвали в деканат.
Тихо постучав в дверь кабинета декана, она услышала:
— Входите.
За большим столом сидели друг против друга декан факультета профессор
Чародеев и незнакомый ей худощавый мужчина.
— Присаживайтесь, Рубцова.
Даша робко присела на стоящий у входа в кабинет стул. Декан очень
немногословно представил их друг другу:
— Студентка пятого курса Дарья Рубцова. А это папа покойного Валерия
Федорцова – Станислав Петрович. Я вас, уважаемые, оставлю для разговора,
а когда закончите – скажите секретарю. Она меня сразу найдёт.
Когда за деканом закрылась дверь, Станислав Петрович вынул носовой
платок и провёл им по глазам.
— Скажите, Дарья, мой сын когда – нибудь делал вам официальное
предложение выйти за него замуж?
— Нет, не делал.
— Даже не намекал?
— Я вас не понимаю, Станислав Петрович. Какие в таком серьёзном вопросе
могут быть намёки?
— Дело в том, что когда он был у нас летом на каникулах, он много о вас
говорил и часто звонил по телефону.
— Ну, мало ли куда можно звонить?
— Однажды я у него спросил – кому ты звонишь?
— Он мне ответил – невесте в Ростов. Звать её Даша – замечательная девушка.
Но она не отвечает.
— Правильно. Он мне несколько раз звонил, когда я с родителями была на
даче.
– А дальше?
— А дальше Валерий что – то заподозрил и попросил своего товарища Марка
прийти ко мне домой и всё проверить.
— Это тот Марк, который убил моего сына?
— Да
— Понятно. И ещё Валерий нам сказал, что приедет вместе с вами на
октябрьские праздники.
— Нет, о поездке он мне ничего не говорил. Правда, накануне праздников мы
немного посcорились, но это к делу не относится.
— Ну как же не относится? Ещё как относится. Всё это в совокупности и
привело к трагедии с моим сыном.
– Я так не думаю.
— Что же вы замолчали, Даша?
— А что я могу вам сказать, Станислав Петрович? Всё, что знала, рассказала
следователю Щербакову.
— А мне, значит, рассказывать не хотите?
— Извините, у меня больше нет сил говорить на эту тему. Можно, я пойду на
занятия?
— Идите. Я вас не задерживаю.
Гроб с сыном родители Валерия увезли в Воронеж и тихо похоронили на
городском кладбище.
7.14
Даша каждый день после занятий в институте навещала маму Марка,
которая таяла на глазах. Отказ в свидании с сыном её просто доконал, хотя
Калмыков такого развития событий не предполагал. Вера никогда не
обладала бойцовскими качествами и не умела за себя постоять, а сейчас,
когда на неё свалилось столько неприятностей, совсем расклеилась. Она
целый день лежала молча в кровати, прикрыв глаза, и даже не подходила к
телефону.
— Вера Юстусовна, дорогая, возьмите себя в руки, — уговаривала её Даша.
– Вы можете себе представить, как расстроится Марк, когда узнает о вашем
состоянии здоровья? А он в тюрьме и мы должны его морально
поддерживать.
— Да, да, девочка моя дорогая. Ты права, мне нужно себя превозмочь и
собраться с силами.
Но подкосил Веру не Марк, в которого она всегда безгранично верила, а
её младший сын Витас — хулиганствующий, непутёвый подросток, полный
бредовых идей, попахивающих фашизмом. В конце мая он поехал к бабушке,
которая была одержима проектом возвращения имущества, потерянного за
годы существования в Эстонии советской власти. Проект был только на
бумаге, так как требовал больших денег на серьёзного адвоката, но бабушка
продолжала ходить по инстанциям и собирать необходимые бумаги.
Витас числился учеником девятого класса, но, по сведениям Веры,
перевод из ростовской школы в эстонскую не оформил. Просто шлялся по
таллиннским улицам и вымогал у бабушки деньги. А два дня назад Вера
получила от Витаса письмо. В нём он писал, что в настоящее время
возглавляет какое – то молодёжное националистическое движение,
борющееся за новую демократическую Эстонию, в которой будут жить люди
с высокими помыслами и чистой кровью. К сожалению, те деньги, которые
она ему посылает, не хватают на проведение серьёзной организационной
работы. Как это не было странным, но Вера, не желая самой себе в этом
признаться, больше переживала за мелкого и злого Витаса, чем за доброго и
порядочного Марка.
В тот день письмо Витаса лежало на тумбочке открытым и Даша
подумала по почерку, что оно от Марка. Но когда она его прочитала, ей стало
плохо. Особо Дашу поразила фраза, которую она практически всю почти
дословно запомнила:
— К сожалению, ряды движения, которое я со своими единомышленниками
выстраиваю в родной Эстонии, засорены всякими человеческими отбросами.
В первую очередь, русскими и евреями. Об этом нужно серьёзно подумать и
принять соответствующие меры.
Продолжение следует.
