На здоровье не жалуюсь, правда, семейному врачу не все анализы нравятся. А все потому, что хороший холестерин драгоценным продуктом заводим, а плохой — им же выводим. Слава Аллаху, Коран не соблюдаем. С утра горжусь, что меру знаю, а с вечера могу молодого перепить. Еврейский ген к похмелью не располагает, вот и хожу, сколько себя помню, на службу. Всю жизнь завидую исповедующим принцип: с утра выпил – весь день свободен.
Женщин уже больше люблю глазами, потому что сижу на диете, и мне даже не разрешают читать меню. Но оставшийся единственный объект страсти, сотворенный из взбесившегося ребра, отнюдь не жалуется, хоть и категорически не соглашается сдавать меня в аренду. Наверное, ей деньги не нужны.
За здоровьем слежу из последних сил: переползаю в кантри с тренажера на тренажер, кручу педали, играю в Муму в бассейне, злая барыня, пока не проплыву километр в бассейне, за хвост держит. Диету блюду: сливки и сливочное масло, пармезан, картошечку жареную вижу только в кулинарных передачах.
С опаской смотрю на себя в зеркало (а вы себя в нем с утра видели?) и пока не наблюдаю признаков надвигающейся старости. Только болят глаза и уши, а еще, добро бы нос, а то руки чешутся.
Я почто медицинскую страховку плачу?! Пошел к самому лучшему, как говаривала соседка, дохтуру, к ушнику. Мумхуй, каких мало, он мне все разрешает – дискотеку, игру на барабане, футбол на стадионе и караоке.
— Илюха, спасай, ухи болят!
— В какое время суток начинаются приступы боли?
С утра, стоит зайти в автобус. Водитель врубает радио на полную громкость, и добро бы новости, от которых только на душе тошно, так еще и концерты кибуцной песни и хиты мизрахи. Сумасшедшие начинают подпевать, а ежели клейзмерские мелодии, то и подвывать кларнетом. Некоторым пассажирам это не нравится и они включают альтернативную музыку. Те, у кого нет слуха и голоса, играют в компьютерные игры — переход на новый уровень сопровождается победным писком. Дети-сволочи с коробками в шаловливых руках жмут на клавиши мамашам на радость. У каждой в одной руке телефон, в другой — бумажная салфетка. То ли сопли вытирать, то ли мне слезы. Подростки числом больше трех для салона — стихийное бедствие, по трое и говорят, скачут по салону и долго стучат по стеклу вслед сошедшему.
В мобильники все орут так, что хочется им назначить очередь к тебе на прием. На вчера! И к логопеду. Мне не нравится их русский язык: они говорят ложут, хочут и поклал. Иврит мне тоже не нравится, уж больно гортанный. По воскресеньям, когда у «метапелок» свободный день, до самой конечной – центральной автобусной станции — автобус говорит на филиппинском и тайском. У них маршрут выходного дня – считают друг друга по пелефону. С утра религиозные женщины чудо как хороши, бормочут тихонько, уткнувшись в молитвенники. Зато вечером, на обратном пути, громко делятся с родней, насколько б-жье слово помогло. Самые опасные – пожилые пассажиры. Вроде сидят тихо, куняют, но, падлы, настороже, даром, что ли, со слуховым аппаратом. Долго роются в ридикюле, пока мобила набирает обороты, и начинают орать в ответ, откуда только силы берутся. Но стоит сойти с автобуса, как все выключают мобильники. Без соседей неинтересно?
Почему они жрут в автобусе на маршруте в четыре остановки, все время жрут? Заходят с питой, выходят с огрызками от кило яблок. И не лень же им почистить на дорогу гранат, огурчик, мешок моркови. Шуршат, рыгают, чавкают и икают.
— На что еще жалуетесь?
— На каньоны, супера, вокзалы, аэропорт и другие места общественного пользования. На открытые окна машин, из которых доносится музыка, на низкочастотные усилители в багажниках, сигналы клаксона и крик «Альте захен!» под окнами.
На соотечественников на отдыхе и за рубежом.
— Лех ле хедер! – орет мамаша ребенку. Слышен стук падающего детского тела.
— Лё роце! – заходится он в истерике и пинает ногой в живот.
— Лё роце, бен зона! – явственно слышен через закрытую дверь кабинета диалог с отцом-пациентом. Из коридора доносились звуки скандала, очередь спорила, чей черед. Доктор плотоядно улыбнулся и приладил беруши:
— Рекомендую, в соседней аптеке без рецепта. От Израиля не лечим.
Ты не ЛОР, ты Брут! – я тихо закрыл дверь и направился к окулисту. Глазнику, вспомнил я дорогую соседку.
Странно, сидя в очереди, думал я. Почему ни в одном кафе за рубежом, ни в одном автобусе я не слышу звонков мобильников — либо их с собой не берут, либо в общественных местах включают на вибратор. Дети в Европе говорят на удивление тихо. Почему во всех каньонах и моллах только мотеков и слышно? Когда в ресторан привозят израильскую группу, – это стихийное бедствие. Они вездесущи, добираются до ледников, фиордов и высокогорных аулов. В прошлый Йом Кипур мне впервые удалось увидеть тихих израильтян. Пара очень тихо, беззвучно говорила в трамвайчике на иврите, и такие же очаровательные шептуны бродили по Пуебло Эспаньол – испанской деревне в Барселоне. Я давно на Судный день традиционно уезжаю. Нет шансов, что в самолете харедим учинят скандал, требуя, чтобы женщины пересели, их дети не перемажут всех пассажиров хумусом и не обольют колой.
— На что жалуетесь? — спросил офтальмолог.
— Глаза болят от хамства, видеть не могу. Водителей, не включающих поворотники и поворачивающих из крайнего левого ряда в правый. Машины, застрявшие на дороге для неторопливой беседы. Прущих без очереди во всех присутственных местах. Задирающих ноги на сидения. (Едут два поколения свинов – большой и маленький, сандалиями перед носом сверкают.) Требующих в жару выключить кондиционер, потому что им всем знобит и дует.
— Кар ли, кар ли!
Так бы и затолкал всех карликов в рефрижератор.
— А лучше утопил с рождения, — размечтался русский доктор, понижая голос. Чтобы не гадили в общественных местах.
— Странно, — делюсь я наболевшим с врачом. — Большинство израильтян жалуется на шум кондиционеров, а не на звонки и сигналы. Только 2.5 процента опрошенных не чувствуют себя свиньями, оставив после пикника неубранный мусор. И только половина стесняется своих соотечественников за рубежом и обходит их пятой дорогой. Может, не все владельцы гостиниц, вывешивающих табличку «Израильтянам вход запрещен» — антисемиты? Может, они в них уже жили?
— Что ж, — вдохнул доктор, — «беруши», я гляжу, у вас есть, могу предложить темную повязку на глаза и ходить с поводырем. Я бы к вам с удовольствием присоединился. Рекомендовал бы сходить к невропатологу, но он на праздники уехал в Лапландию, там, говорят, есть одно озеро в горах, куда не ступала нога израильтянина.
Морализаторство – тоже признак надвигающейся старости. Все, вероятно, проще. Страна молодая, сборная как солянка. У нас больше легенд, чем традиций. Чему научили, то и имеем. Научили детей в школе не рвать цветы — и они внушили это своим родителям. Научили уважать личное пространство, и никто не дышит другому в очереди в затылок. Нет, наши дышат, потому что по совковой привычке боятся, что кто-то влезет вперед. Научили в детском саду переходить улицы на зеленый свет, уступать пешеходам, а поворотники включать не научили и за это не штрафуют. У банкомата народ стоит друг за другом на почтительном расстоянии и не пялится. А говорить тихо не научили. Наоборот, наши научились орать.
Да и собственную алию я не идеализирую. Мы бестактны, запросто можем спросить, сколько ты получаешь, какие у тебя доходы и социальные льготы. Мы непримиримы, от нас разит откровенным расизмом — чего только стоят комменты об Обаме в Интернете или о каком арабском депутате Кнессета. Что мы несем в пылу полемики?! Начинить нужно, вероятно, с себя и собственных детей, хотя многим уже поздно.
— Шекет! – орала в истерике учительница из окна соседней школы. Орала долго, пока я не миновал квартал. Такая научит.
