Часть V.
Сколько верёвочке не виться
Глава 13. Леонид Исаакович
13.1Леонид Исаакович Горин, главный юрист объединения, относился к Сергею Павловичу Платонову с большим уважением не только как к перспективному работнику, но и как к исключительно порядочному человеку. Для этого ему было достаточно только одного незначительного эпизода. Два года назад, на одном из производственных совещаний у генерального директора, главный инженер Андрей Иванович Громов,
отвечая на вопрос директора о причине невыполнения планового заказа, заметил:
— Договор с заказчиком, к сожалению, до сих пор не подписан из-за позиции главного юриста Горина. Устроил, понимаешь, прямо на техническом совете объединения какую-то синагогу.
— А это вы к чему, Андрей Иванович, сказали? — сразу среагировал на его слова Сергей Павлович.
— Да ни к чему. Работать нужно, а не заниматься демагогией, чтобы потом не оправдываться.
Совещание у директора было продолжено, но вопрос Платонова был всеми услышан. И, конечно, кто-то Горину в тот же день всё пересказал. Сейчас Леонид Исаакович, обдумывая информацию, полученную от Сергея Павловича по поводу его разговора с деканом Московского института экономики и права, пытался понять один для себя важный момент: участие трёх профессоров в разговоре со студентом Платоновым было случайным событием или заранее спланированным мероприятием? В первом случае к тому, о чём рассказал Платонов, следует отнестись без особого ажиотажа. Во втором — нужно глубоко продумать план ответных действий. Дело в том, что ни один уважающий себя профессор, если нет на то серьёзной необходимости, не будет рисковать своей репутацией и влезать в какие-то непонятные разборки. Через два дня Горин позвонил Платонову:
— Здравствуйте, Сергей Павлович. Как ваше самочувствие?
— Более менее в порядке. Как у вас дела, Леонид Исаакович?
— Да всё хорошо. Когда нам можно встретиться?
— Сегодня нет возможности — гости из Венгрии. А завтра — пожалуйста. Давайте в одиннадцать часов. Не возражаете?
— Договорились. Всего хорошего.
Леонид Исаакович Горин имел удивительную способность, наработанную многими годами профессиональной деятельности: при принятии любого решения перебирать много разных вариантов. В конце этого процесса у него что-то срабатывало в голове и указывало на наиболее оптимальный вариант. Сейчас он был в некоторой растерянности: в случае с институтом его методика не давала результата. Леонид Исаакович понимал, что условия работы людей на производстве, где главным было выполнение планового задания, и в институте, где требовалось соблюдать морально этическую ситуацию, были, по определению, разные. Что же, в таком случае, делать? Как сблизить эти далёкие друг от друга сферы деятельности? Каким образом высветить нужный для анализа общий для них параметр? С учётом этого Горин решил построить разговор с Платоновым в виде вопросов и ответов.
— Уважаемый Сергей Павлович, не можете ли вы мне подсказать, по какой причине объединилась уважаемая профессура московского вуза, обсуждая ваше поведение. Что их вдруг сплотило?
— Думаю, что это обычные корпоративные отношения между вузовской профессурой.
— Не совсем так, Сергей Павлович. Как правило, каждый профессор, исходя из личной значимости, ведёт в институте самостоятельную
линию поведения и старается не нарушать конвенцию. А тут они дружно навалились на какого-то никому не известного студента-заочника.
— Что вы по этому поводу думаете, уважаемый?
— Естественно, Леонид Исаакович, что у каждого из этих людей свой мотив участвовать в обсуждении моего случая.
— Вы не будете так добры, Сергей Павлович, пояснить свой последний тезис?
— Попробую, но не уверен, что вы со мной по ряду пунктов согласитесь… Декана экономического факультета Васильева напрягла перманентная конфликтная ситуация, сложившаяся на одной из кафедр его факультета и беззубое при этом поведение заведующего. Заведующего кафедрой Конюхова озаботила жёсткая реакция декана Васильева на сложившуюся обстановку на кафедре и возможные неприятные последствия разбирательства этого инцидента накануне его ухода на пенсию. Декана заочного факультета Панфилова интересовал только инцидент, связанный со студентом его факультета, подробно описанный в докладной секретаря факультета Полищук.
Последняя фраза, произнесённая Платоновым, внезапно высветила для Горина фигуру, с которой следует начинать распутывать этот клубок. Конечно, это секретарь Полищук, мотивы участия которой во всей этой истории совершенно непонятны. Более того, Полищук может быть той ниточкой, которая приведёт к основному персонажу, стоящему за возникновением данной ситуации. Не исключено, что этот персонаж даже не фигурирует в бумагах, с которыми ознакомили Платонова.
— А теперь у меня вопрос, Леонид Исаакович: как вам кажется, чью просьбу, а может быть, указание, выполняла Полищук?..
И тут в памяти Леонида Исааковича всплыла из рассказа Сергея Павловича фамилия строительного подрядчика Кругляка — мужа доцента Сотниковой. Теперь данную конфликтную ситуацию можно перенести на хорошо знакомое ему, как юристу, производственное поле.
Благо, есть для этого серьёзный повод — их авиационное объединение начинает строительство спортивно-оздоровительного комплекса в Подольском филиале объединения и участие в этом подрядчика Кругляка может быть вполне оправдано.
Завершив разговор с Сергеем Павловичем, Леонид Исаакович вернулся в свой кабинет. Листая записную книжку, он неожиданно наткнулся на фамилию одного из первых председателей московского строительного кооператива Провоторова Георгия Николаевича. Уж он точно должен знать шустрого строительного подрядчика Кругляка, которого прорекламировала его жена Сотникова. Леонид Исаакович набрал указанный в книжке номер телефона Провоторова. На том конце телефонной линии бодро ответил женский голос:
— Управление кредитов, Злотникова. Слушаю вас.
— Добрый день. Не подскажете, милая барышня, как мне связаться с Георгием Николаевичем?
— Я сейчас вас соединю.
— Добрый день, Георгий Николаевич. Горин беспокоит.
— Леонид Исаакович? Рад вас слышать! Вы где сейчас находитесь? Случайно не в Москве?
— Нет. Я в Твери, но собираюсь на днях приехать в Москву. Как бы нам с вами увидеться, Георгий Николаевич?
— Очень просто. Накануне вы мне звоните по этому номеру и мы договариваемся о встрече.
13.2
Встречу Георгий Николаевич и Леонид Исаакович назначили в ресторане «Баку». Известное всем москвичам место, где можно отлично
покушать. К ресторану Леонид Исаакович подъехал на машине ровно в три часа дня. Георгий Николаевич уже его ждал за столиком у окна. Они
тепло поприветствовали друг друга.
— Сколько же лет мы не виделись, Леонид Исаакович? Какая встреча! Вы как-то внезапно исчезли из Москвы.
— Не я исчез, а меня насильно увезли в славный город Тверь на должность главного юриста авиационного объединения, где я и продолжаю в настоящее время пребывать.
— Сколько же лет прошло, Леонид Исаакович?
— Думаю, лет двенадцать. Не меньше.
— Не прошло, а пролетело.
— Ну, а вы как, Георгий Николаевич, поживаете?
— Я по-прежнему работаю в Министерстве внешней торговли и поднимаюсь, крадучись, по карьерной лестнице. Вот дослужился до начальника управления кредитов. Вам, случайно, Леонид Исаакович, на хороших условиях кредит не нужен?
— Нет, Георгий Николаевич, спасибо. Я, к счастью, по другому ведомству. Возьмёшь кредит, так вы потом в два раза больше денег потребуете вернуть…
— Это точно. Тут без баловства.
В шутках, анекдотах, взаимных подкалываниях промелькнуло два часа, прежде чем Леонид Исаакович стал рассказывать Георгию Николаевичу о большом проекте объединения — строительстве под Подольском спортивно-оздоровительного комплекса.
— Я вот по какому вопросу хочу с вами посоветоваться, Георгий Николаевич. Нам нужен толковый, а точнее, надёжный строительный подрядчик. Вы, как мне помнится, были председателем строительного кооператива Министерства внешней торговли и сталкивались с людьми этой непростой профессии.
— Да, я был председателем правления кооператива и уговорил быть моим спарринг-партнёром одного молодого юриста, выпускника МГУ
— Черникова Виктора Ивановича. Мы с ним разделили сферы деятельности: я занимался согласованиями, разрешениями, кредитами, банками, а Виктор Иванович работал непосредственно со строителями, снабженцами и всякими другими службами.
— И тем не менее, вы не помните, Георгий Николаевич, фамилию строительного подрядчика — Кругляк?
— Нет, не помню. А давайте, Леонид Исаакович, я вам дам телефон Черникова. Я думаю, что он даст какую-нибудь информацию об интересующем вас человеке.
— Черников, Черников… Где-то я недавно слышал эту фамилию, — старался вспомнить Леонид Исаакович.
— Для нас с женой — это очень дорогие люди, — продолжил говорить Георгий Николаевич.
— Благодаря Виктору Ивановичу и его жене появилась на свет наша красавица дочечка.
— А где жена Черникова работает?
— Этого вам сказать не могу. Я её видел с мужем всего пару раз, и то очень давно. Производит серьёзное впечатление умной интеллигентной женщины.
13.3
Отец Леонида Исааковича Горина геройски погиб на фронте в марте 1942 года. В это время Роза Марковна Горина и её дети — двухлетний мальчик Лёня и его старшая сестра Лёля ходили по домам промышленной зоны Челябинска в поисках жилья. Мама, после четырёх месяцев бегства от фашистов, держа на руках худенькое тельце сына, умоляла взять их на постой на любых условиях, но получала везде отказ. Шансы на то, чтобы найти хоть самый плохой кров после толпы беженцев, прочесавших до них этот район, были близки к нулю. Но они упорно продолжали искать приют, и вот в одном деревянном двухэтажном доме, после стука в дверь, на пороге появилась женщина в мужском ватнике и строгим тоном, посмотрев на женщину с детьми, спросила:
— Евреи? — и после того как мама безнадёжно мотнула головой, сказала: — Вас возьму. Больше никого. Заходите и вещи заносите. Меня звать Наталия Фёдоровна.
После небольшой паузы, когда Роза Марковна сняла пальто и раздела детей, Наталия Фёдоровна добавила:
— Я в одной комнате живу. Будете спать втроём. На старом топчане.
За постой мне платить не надо, но готовить должны из своих продуктов. Вам всё понятно?
— Понятно, — тихо ответила мама.
— Спасибо.
— Почему тебя с детьми беру — не спрашивай. Когда время придёт, сама расскажу.
По окончании войны Роза Марковна Горина вернулась с детьми в свой небольшой городишко на юге Украины. Маленький Лёня много раз в детстве слышал от мамы страшные рассказы об эвакуации и узнавал из них много для себя нового. А когда они отмечали 27 апреля 1947 года — десятый день рождения старшей сестры Лёли, мама вдруг вспомнила:
— Утром в тот день я подарила Лёлечке два моточка толстого белого бинта, из которого девочки делали себе красивые банты. Хозяйка это увидела и вечером, когда все сели ужинать, поставила в центр стола большую тарелку с манным пудингом, политым каким-то сладким сиропом.
— Хоть ты, Роза, и скрываешь от меня, но я догадалась, что сегодня
день рождения твоей дочери. Поздравляю.
— Спасибо, Наталия Фёдоровна, за поздравление, но мне кажется, что сейчас людям не до праздников.
— До праздников, до праздников, но по своим возможностям. Пока жив человек, он должен жизни радоваться и отмечать такую дату, как день своего рождения. Это — подарок Божий. Им нельзя пренебрегать.
А теперь ты у меня спроси, почему я тебя с детьми у себя приютила?
— Извините, не знаю.
— А я тебе сейчас расскажу. В школе у меня была одна близкая подруга. Звали её Фая. Фаина Соломоновна Берштейн. Честная, умная девочка. Я её очень любила, — и вдруг эта простая русская женщина стала в голос плакать и причитать. Скорбь её была такая искренняя и неподдельная, что плакать начали все сидящие за столом.
Когда Наталия Фёдоровна немного успокоилась, она продолжила свой рассказ:
— В сорок первом году фашисты на Украине сожгли мою Фаю вместе с двумя маленькими детьми. Это я буду помнить до конца своих дней. Так что живи у меня, Роза, сколько хочешь и ни о чём не думай. Из рассказа мамы, Леонид Исаакович понял для себя на всю оставшуюся жизнь, что все люди, в зависимости от их отношения к евреям,
делятся на две большие группы — на хороших и плохих. И больше никакой другой классификации, независимо ни от чего, не существует.
По окончании войны, начиная с 1946 и по 1965 год, пока Наталия Фёдоровна была жива, Роза Марковна каждый месяц посылала этой
святой женщине деньги. Как она объясняла своим детям, за постой во время войны, а на самом деле — за большое человеческое сердце, которое в самое страшное время войны с фашистами чутко среагировало на чужую беду и боль.
13.4
В тот же день после обеда в ресторане с Провоторовым, Леонид Исаакович позвонил Виктору Ивановичу Черникову.
— Здравствуйте, коллега. Вас беспокоит начальник юридического отдела Тверского авиационного объединения Леонид Исаакович Горин.
— Очень приятно, Леонид Исаакович. Чем обязан?
— Я сегодня имел удовольствие обедать с господином Провоторовым Георгием Николаевичем, и он любезно дал мне ваш телефон. Когда мы можем с вами встретиться и поговорить?
— Позвольте узнать, на какой предмет?
— Хотелось бы посоветоваться с вами по некоторым вопросам гражданского строительства.
— Понятно. Запишите, пожалуйста, адрес моего офиса. Вас устроит завтра в десять часов утра?
— Да, вполне.
— Тогда до завтра.
— Всего хорошего.
Двухэтажное здание, в котором располагалась юридическая контора Виктора Ивановича Черникова, было старинной архитектурной постройкой и утопало в зелени. Некоторые окна были ею затянуты полностью. Около входной двери висела массивная информационная доска, на которой золотыми буквами было написано: «Адвокат-нотариус Черников Виктор Иванович».
При входе в здание Леонида Исааковича остановил современно одетый молодой человек:
— Извините, уважаемый, вы приглашены?
— Да.
— На какой час?
— На десять утра.
— Ваша фамилия, имя, отчество?
— Горин Леонид Исаакович.
Молодой человек достал из бокового кармана пиджака какое-то
устройство и нажал на кнопочку.
— Леночка, господин Горин приглашён на десять утра?
— Устройство мигнуло зелёной лампочкой.
— Проходите, пожалуйста, на второй этаж. Если желаете, можете на лифте. Кабинет 210.
В большой приёмной Леонида Исааковича встретила симпатичная молодая девушка. Она протянула ему визитную карточку, на которой золотыми буквами были написаны телефоны и адрес адвокатской конторы Черникова.
— Присаживайтесь, пожалуйста, Леонид Исаакович, Виктор Иванович вас пригласит. В офисе Черникова всё говорило о высоком уровне обслуживания: солидная вывеска, красивая визитная карточка, вышколенный персонал.
— Господин Горин, Виктор Иванович приглашает вас к себе в кабинет.
13.5
Навстречу Горину из-за стола вышел спортивного вида мужчина лет= пятидесяти и протянул гостю руку:
— Черников Виктор Иванович.
— Горин Леонид Исаакович. Очень приятно.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Что вас привело ко мне, коллега? Хотя после того, как вы отрекомендовались знакомством с Провоторовым, как говорит грузин после посещения хорошего ресторана: «Спасибо, пальто не надо».
— Георгий Николаевич Провоторов — это мой наставник. Благодаря ему я занимаюсь адвокатской деятельностью, — с улыбкой произнёс Горин.
— Он мне тоже в своё время очень помог. Серьёзный человек. А теперь, Леонид Исаакович, расскажите, чем я могу быть вам полезен?
— Дело в том, Виктор Иванович, что я никогда в своей практической деятельности не занимался гражданским строительством, хотя в юриспруденции более пятнадцати лет. А интерес у меня вызвала фраза, которую вчера произнёс господин Провоторов: «Когда я стал председателем строительного кооператива, мне нужен был человек, чтобы прикрыть спину. Надёжный юрист. И я пригласил на эту должность Черникова Виктора Ивановича». Как вам удалось заработать такую репутацию?
— Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, Леонид Исаакович. А вы, вообще, кто по базовому образованию?
— Я — историк. Окончил Ставропольский университет, но меня с дипломом историка, к сожалению, несколько лет никуда не брали на работу. Пробавлялся всякой ерундой.
— И как вы вышли из этого затруднительного положения?
— Друзья надоумили пойти учиться заочно на юридический факультет того же университета. В совокупности два диплома сразу заработали. Я стал просто нарасхват.
— В каком смысле — нарасхват?
— Заказывали выполнение экспертных и оценочных услуг. Потом устроился юрисконсультом на одно из оборонных предприятий Калужской области.
— А сейчас работаете начальником юридического отдела авиационного объединения в Твери?
— Совершенно верно. Объединение огромное, с большим количеством филиалов. Вот сейчас задумали строить в Подольске большой спортивно-оздоровительный комплекс. Вы бы не могли подсказать, Виктор Иванович, кого из известных московских строителей можно
пригласить к нам в субподрядчики?
— Да их море, но я уже этим давно не занимаюсь, Леонид Исаакович.
— Понятно. Я вот уже не помню, но кто-то мне назвал фамилию энергичного, при связях некого Кругляка. Георгий Николаевич сказал, что у вас должен быть его телефон.
— Я могу вам дать его телефон, Леонид Исаакович, но рекомендовать с ним работать воздержусь.
— Почему?
— Потому что он непростой человек. Не брезгует всякими авантюрными делами, а мне это не нравится.
— Вы давно в строительном бизнесе, Виктор Иванович?
— Лет двадцать, пожалуй. Начинал вместе с Георгием Николаевичем — строили первый кооперативный дом для Министерства внешней торговли. Особых проблем тогда не было — никто в те времена взятки не требовал и приписками не занимался.
— А скажите, Виктор Иванович, почему вся эта дрянь расцвела махровым цветом в настоящее время? Люди перестали бояться или мы с вами научились их хорошо защищать?
— Потому что раньше многие не знали, что такое красиво жить, и не стремились к этому, наплевав на все опасности. А сейчас знают и
используют любые методы для того, чтобы наворовать, нахапать и побыстрей обогатиться. Вот так, Леонид Исаакович.
— И что с этим делать?
— Ничего. Надо этим переболеть. Пережить, как вирус. И не следует никого и ничего сравнивать. Тогда было одно время, сейчас — другое.
— В смысле?
— В смысле совести, достоинства, порядочности, чести. Если хотите, отношения к государству, обществу, семье. Раньше в почёте было образование, культура, интеллект. Книги читали, музыку слушали. А сейчас на календаре, уважаемый, девяностые годы. На передний план у людей вышли большие деньги, за которые могут продать, предать, оклеветать, убить.
— Но для того, чтобы это предотвратить, Виктор Иванович, существует закон и его охранители в нашем лице.
— Да что вы говорите, Леонид Исаакович? А я не знал.
И оба, не сговариваясь, стали громко хохотать.
— А давайте мы с вами кофейку попьём с ликёром. У меня хороший кофе. Не возражаете?
— C удовольствием.
За кофе и сигарами пошёл совсем другой разговор — добрый, интересный, увлекательный. Подбрасывая друг другу различные шуточки, рассказывая анекдоты и байки, Черников и Горин не заметили, как промелькнуло два с половиной часа.
Провожая гостя, Виктор Иванович заметил с усмешкой:
— Леонид Исаакович, извините, пожалуйста, но я, правда, не совсем понял, зачем вы ко мне приходили. Но это теперь не важно. Я рад нашему знакомству. Будете в Москве, непременно звоните. Горин тоже был доволен результатом визита к Черникову. То, что он наметил сделать в своей московской поездке, он сделал. В кармане у него лежал телефон Кругляка, а главное, есть вразумительная легенда, по которой можно на него выйти.
13.6
Леонид Исаакович пришёл в авиационное объединение города Твери много лет назад на должность рядового юриста. За годы работы в объединении вырос до начальника юридического отдела и своей должностью очень дорожил. Всё, вроде бы, складывалось хорошо до тех пор, пока Горин не схватился на одном из совещаний с главным инженером объединения Громовым.
— Леонид Исаакович, задержитесь на пару минут. У меня есть к вам
небольшой разговор.
— Слушаю вас, Андрей Иванович.
— Скажите, пожалуйста, почему вы мне, главному инженеру объединения, постоянно мешаете проводить нормальную техническую политику? Вы второй раз за последнее время не позволили принять техническому совету объединения серьёзное и взвешенное решение. Если у вас были возражения, вы могли бы перед совещанием мне их высказать, а не устраивать чёрт знает что.
— Вы имеете в виду синагогу?
— Что?
— Синагогу, говорю. Вы так представили эту ситуацию генеральному директору.
— Послушайте, Леонид Исаакович, почему вам, в самом деле, не уехать в свой Израиль. Сейчас только ленивый не уезжает из России. Все об этом мечтают, а вы не хотите.
— Рад был бы, но, к сожалению, не могу.
— Почему?
— Потому что там живут одни евреи.
— Ну и прекрасно.
— Не совсем. Я со своими средними способностями просто в Израиле затеряюсь.
— Всё. Вы свободны.
С этого дня жизнь начальника юридического отдела объединения Леонида Исааковича Горина наполнилась другим смыслом — он поставил себе задачу не допустить на должность генерального директора Андрея Ивановича Громова, который конкурировал с Сергеем Павловичем Платоновым. Всё, в принципе, складывалось в пользу Платонова, но вот незадача — возникла угроза появления в объединении порочащего письма из Московского института экономики и права.
— Что ты паникуешь, Горин? — успокаивала его жена. — Ну, придёт какое-то письмо? Сколько разных писем люди пишут друг на друга! Так устроен человек. Но это же, в конце концов, не тридцать седьмой год.
— Согласен, но письмо есть письмо. Одни письма выбрасываются в корзину, за другие люди оказываются в лагерях. А иногда письмо даже не разбирается: замаран — и всё.
— Это точно. Пятно на мундире Платонова может появиться совершенно не вовремя и сразу изменить всю картину. Так что тебя, дорогой, так озаботило? — продолжала она спрашивать мужа.
— Озаботила лёгкость, с какой Платонов относится, судя по его собственному рассказу, к этой ситуации. Поэтому мне самому требуется принятие незамедлительных мер по этой проблеме. Ведь сейчас решается судьба не только Платонова, но и моя.
13.7
Вернувшись из Москвы, Леонид Исаакович стал готовиться к активной фазе операции под кодовым названием «Письмо». Он ещё раз прокрутил в голове всю информацию, которую ему сообщил несколько дней назад Сергей Павлович, и определился с центральной фигурой в этом конфликте. Это, безусловно, была Евгения Ивановна Сотникова и связанные с ней две позиции: надуманные претензии по поводу того, что Платонов прямо на улице её домогался (свидетельские показания водителя машины будут, по всей видимости, отвергнуты, как заинтересованного человека); служебная записка секретаря заочного факультета Полищук, написанная, безусловно, под диктовку Сотниковой (без прямой для себя выгоды эта ушлая девица ничего бы не делала).
Леонид Исаакович второй день по возвращению из Москвы анализировал ситуацию, сложившуюся вокруг Сергея Павловича Платонова, и искал различные варианты её благоприятного разрешения. Вариантов было несколько, но все они были какие-то слабые и зависящие от подхода к этому делу московского института. И тем не менее, беседа с Провоторовым, а затем с Черниковым укрепила Леонида Исааковича в мысли, что нельзя стоять в оборонительной позе и ждать кляузного письма. Нужно играть с Сотниковой на опережение и нанести превентивный удар по научному сообществу института.
Первой целью этого удара должна стать секретарь заочного факультета Полищук, которая привела в своём письме надуманные факты морального падения студента Платонова.
Второй — доцент Сотникова, обвиняющая Сергея Павловича в якобы имеющих место с его стороны сексуальных домогательствах. Леонид Исаакович достал из ящика стола чистый лист бумаги и сверху большими буквами написал:
«Некоторые соображения по делу: Сотникова—Черникова
(тезисы)
1. Мелкие и примитивные претензии Полищук к Платонову имеют, к сожалению, доказательную базу. Поэтому Сергею Павловичу нужно будет подготовить объяснения.
2. Всю контригру следует построить на секретаре факультета Полищук, привязав к ней действия мужа и жены Сотниковых.
3. Обязательно однозначно установить, чем подкупила Сотникова алчную Полищук.
4. Ни в коем случае не допустить никаких обсуждений, а тем более разбирательств надуманных обвинений Сотниковой в сексуальном домогательстве со стороны Платонова.
5. Платонова в мои планы до поры до времени не посвящать».
13.8
Сегодня Леонид Исаакович Горин был доволен собой — пасьянс дела Сергея Павловича Платонова вроде как начал складываться. При этом все участники этой мутной истории заняли свои, отведённые им заранее, места. Тем не менее, требовалось найти предметные доказательства всем его гипотезам и, в первую очередь, сведения о местожительстве семьи Полищук. От этой информации теперь зависело очень многое. Конечно, можно войти в плотный контакт по строительному проекту объединения с самим Кругляком, сославшись на «рекомендацию» Черникова. Но здесь не исключено, что эта фамилия сразу отпугнёт Кругляка и ниточка оборвётся.
Есть ещё один вполне легальный вариант получить информацию: направить упреждающий официальный запрос объединения руководству Московского института экономики и права по теме законности беседы с Платоновым в деканате. «Так как Сергей Павлович является не простым сотрудником производственной структуры объединения, а заместителем генерального директора, то в сложившейся ситуации я, как начальник юридического отдела, имею право просить выслать в адрес объединения все необходимые документы для проведения внутреннего расследования…»
Но здесь, к сожалению, существуют две равноценные опции: первая — для того чтобы не выносить сор из избы, Московский институт экономики и права сам закроет дело, вторая — институт всё-таки присылает обещанное письмо на Платонова. В таком случае объединение обязано его рассмотреть и направить в адрес института официальный ответ.
Леонид Исаакович написал последнее предложение, открыл нижний ящик письменного стола и положил туда свои тезисы. Однако перед
самым уходом домой он их снова достал и дописал: «Обе опции — плохие. Первая не может состояться, потому что дело вышло на самый верх
руководства института, а вторая — потому что противоречит решению поставленной задачи».
Домой Горин пришёл не в лучшем настроении. Жена Таня была не одна. В гости к ней пришла её младшая сестра Оля. Разница в возрасте у них была всего один год, и они постоянно цапались друг с другом по любому поводу. Разговор между ними шёл, как обычно, на повышенных тонах. Сидели женщины во второй комнате, но неплотно прикрытая дверь позволяла Горину слышать, о чём они спорили. Тема была традиционной: делёж жалкого наследства давно умерших родителей. Леонид Исаакович никогда в этот спор не влезал, так как ему было совершенно понятно — дело не стоит выеденного яйца. Но в пылу разговора сёстры говорили друг другу такие вещи, которые вряд ли бы обсуждали в обычной обстановке.
И вдруг его осенило: а чем отличается ситуация на кафедре Московского института экономики и права от мелкой свары между его женойи сестрой, которую он наблюдает в течение многих лет? Да ни чем!
Только женщин на кафедре профессора Конюхова значительно больше двух, чем сейчас у него в квартире. При этом они громче кричат и активней себя ведут.
Отсюда вытекает простой вывод: нужно набраться терпения и ждать. Рано или поздно в женском коллективе интересные подробности, касающиеся конфликта между Черниковой и Сотниковой, обязательно выплывут на поверхность. И тогда, как любил говорить его школьный учитель математики, довольный ответом своего ученика, — люди-люди, нате вам на блюде…
В приподнятом настроении, Леонид Исаакович прямо из коридора, не заходя в комнату, где сидели женщины, прошёл на кухню и налил
себе перед ужином рюмку водки.
13.9
Своё скверное настроение заведующий кафедрой профессор Конюхов пытался уже несколько дней объяснить тем, что у пожилых людей весной, как правило, обостряются все недуги. А настроение — это эмоциональный отклик человека на состояние его организма. Если с организмом всё в порядке, то и настроение хорошее. А если нет, то ищи проблемы в себе, а не в окружающей среде.
Но сегодня утром он решил прекратить себя обманывать и признаться в том, что причиной его плохого настроения является Вера Петровна Черникова. Он давно не ровно дышит к этой скромной умной женщине, а после смерти жены, зная, что она живёт отдельно от мужа, даже хотел сделать её объектом своего внимания. Но отступил, когда она категорически отказалась от предложения стать его заместителем. В последнее время, после скандала с Сотниковой, их отношения вовсе стали прохладными. И ещё он себя всё время ругал за то, что не только не защитил Веру Петровну на профсоюзном собрании кафедры, но и поддался общему настроению осуждения Черниковой, инициированному наглой интриганкой Евгенией Ивановной.
Сегодня, придя на кафедру и пройдя прямо через всю большую аудиторию, где сидят преподаватели, в свой кабинет, Конюхов сразу пригласил к себе доцента Черникову.
— Присаживайтесь, Вера Петровна. Мне кажется, что вы последнее время стараетесь меня избегать. Это на самом деле имеет место быть или мне показалось?
— Вы мне задали, Владислав Павлович, очень непростой вопрос. Как я могу вас избегать? Вы — заведующий кафедрой, а я — простой
преподаватель.
— Ну, не такой уж и простой. Как-никак — доцент. Так что, голубушка, не надо прибедняться. А сейчас я вас спрашиваю не как заведующий кафедрой, а как мужчина женщину, — захихикал довольный собой профессор Конюхов.
— Боже мой, что-то чересчур много мужского внимания в последнее время на меня свалилось, — тоже шуткой решила ответить Вера Петровна.
— То какой-то студент глаз на меня положил. Теперь вы. Это явно не к добру.
— Наоборот, дорогая моя, к добру. Но перед этим я хочу вам кое-что рассказать. Только вы меня, Вера Петровна, не перебивайте. Хорошо?
— Хорошо.
— Позавчера в кабинете профессора Васильева, в присутствии декана заочного факультета профессора Панфилова, состоялся весьма интересный разговор, коим свидетелем я лично был, — заведующий кафедрой профессор Конюхов сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел на Черникову. Та молча сидела и ждала, когда он продолжит говорить.
— Вас не интересует, Вера Петровна, с кем был разговор и о чём?
— Нет, не интересует. Со мной многие, как ни странно, хотят поговорить на разные серьёзные темы. Так что я к этой ситуации уже более менее адаптировалась.
— Напрасно. А разговор был, уважаемая, со студентом четвёртого курса заочного факультета Сергеем Платоновым. Я его первый раз в жизни видел, но он произвёл на меня весьма хорошее впечатление. Собранный, серьёзный, а главное, правильный человек.
— В каком смысле — правильный?
— В смысле, что не хитрит и не ловчит. Не стремится выглядеть лучше, чем на самом деле есть. Говорит, что думает.
— И что же он сказал интересного, Владислав Павлович?
— Он сказал… только вы на меня, ради Бога, не обижайтесь, Вера Петровна… что у него с вами роман. При этом он особо подчеркнул — не у вас с ним, а у него с вами.
— Он нормальный человек или идиот?
— Вера Петровна, я передаю вам слово в слово то, что сказал этот человек. Как стенограмму. А теперь вам решать, что с этим делать.
— Спасибо, Владислав Павлович, за неординарную информацию. Я, с вашего позволения, подумаю.
— Да, вот что ещё. Он сказал, что вы молодец, не стали ни перед кем оправдываться, писать объяснительные и отвечать на всякую грязь. К сожалению, декан Васильев предупредил Платонова, что отправит ему на работу какое-то нехорошее письмо. Теперь — всё.
Профессор Конюхов и доцент Черникова проговорили друг с другом больше часа. Они обсудили несколько тем, в том числе обстановку на кафедре, подготовку ею докторской диссертации, предстоящий на следующий год уход его с должности заведующего кафедрой на пенсию. Однако к ситуации, связанной со студентом Платоновым, больше не возвращались. Вся кафедра, стараясь не шуметь, следила через стеклянные стены кабинета Конюхова за их беседой, но по лицу Веры Петровны, когда она вышла из кабинета заведующего кафедрой, прочитать было ничего нельзя.
После разговора с доцентом Черниковой, профессор Конюхов сидел и думал о том, что обязан в настоящее время поддержать Веру Петровну в конфликтной ситуации на кафедре, ибо его идея рекомендовать её на должность заведующего кафедрой вместо себя абсолютно здравая. А ещё он почему-то подумал о том, что в студенте заочного факультета, получающего второе высшее образование, нужно видеть, прежде всего, специалиста, желающего повысить свою квалификацию, а не обсуждать, на какой машине он приезжает в институт. И вообще, ничего страшного нет в том, что студент и преподаватель испытывают симпатии друг к другу. Они — взрослые люди и способны сами решать, как в этой ситуации поступить.
13.10
Владислав Павлович Конюхов знал о членах своей кафедры всё: когда кто пришёл на кафедру, как готовили и защищали диссертации, где
работают члены их семей, сколько у кого детей и другие подробности.
На кафедре всегда было чисто и уютно, пахло духами и выпечкой. Женщины старались принести на кафедру что-то домашнее и угостить, а
порой удивить своим кулинарным искусством коллег, не говоря о том, какие столы они накрывали на праздники. А как весело, с какой добротой и искренностью отмечались на кафедре интересные семейные даты!
Правда, не всё было в коллективе кафедры безоблачно и мило, как казалось со стороны. Имели место ссоры и скандалы, выяснения отношений и последующие обиды, но Владислав Павлович искренне любил свою кафедру и с грустью думал о том, что когда-то будет вынужден её оставить.
После продолжительной беседы с Конюховым, а главное, той информации, которую он ей сообщил, Вере Петровне было не по себе. Но не успела она сесть на своё рабочее место, как к её столу подошла старший преподаватель кафедры Никифорова.
— Вера Петровна, можно мне с вами поговорить?
— Слушаю вас, Антонина Николаевна. Присаживайтесь, пожалуйста. О чём вы хотите со мной говорить?
— Дело в том, что не все преподаватели, присутствовавшие на недавнем профсоюзном собрании кафедры, были на стороне Евгении Ивановны. Многие из нас знают цену её высказываниям и категорически их не поддерживают. Но самое важное я вам хотела сказать не это. Дело в том, что у меня в методическом управлении нашего института работает родственница. Они с Валей Полищук часто ездят вместе домой. По всей видимости, живут недалеко друг от друга. Так Валентина ей однажды, под большим секретом, рассказала, что написала докладную записку на вас под давлением Сотниковой. Евгения Ивановна за это обещала, что её муж практически бесплатно перестроит ей квартиру, которую они недавно купили.
— Вы бы мне, Антонина Петровна, очень помогли, если бы узнали адрес, по которому проживает семья Полищук.
— Точно не могу сказать, но они обычно вместе выходят на станции метро «Речной вокзал», а дальше Валя садится на автобус номер 132.
— Спасибо, Антонина Николаевна, за информацию.
— Не за что. Ещё раз извините, что вас побеспокоила.
— Да какое уж тут беспокойство. Наоборот, я вам очень благодарна за поддержку.
13.11
Сегодня, наверное, впервые за много лет, Вера Петровна Черникова ни на кого в метро не обращала внимание. Никто её не интересовал,
а главное, не раздражал. Как ни странно, за то время, что она была в институте, окружающий мир кардинально изменился. Утром, куда ни глянь, были сплошные неандертальцы — страшные, шумные, хамовитые. А сейчас — спокойные, уставшие от работы и замученные своими домашними проблемами люди. Значит, верно говорят, что мир как зеркало: если у тебя внутри праздник, то и вокруг всё красиво, а если неприятности на душе, то всё — погано.
«А что же, собственно говоря, сегодня произошло? Что меня могло привести в этакое благостное состояние? — начала рассуждать про себя Вера Петровна.
— Неужели байку о глупом романе со студентом Платоновым профессор Конюхов придумал?.. Не может быть такого.
Он ещё поклялся, что всё это — чистая правда. И, в самом деле, зачем это ему, пожилому человеку, надо?.. С другой стороны — просто смешно. Такие слова больше подходят сопливому гимназисту, признающемуся в любви однокласснице, а не солидному заместителю генерального директора… А может, Конюхов ничего не придумал и всё, что он рассказал, было на самом деле?..
Но такого не может быть! Уж больно неподходящая обстановка. Всё-таки — кабинет декана… Присутствуют несколько почтенных незнакомых людей. А тут — такая нелепая откровенность… Другое дело, информация, которую сообщила ей сегодня старший преподаватель Никифорова… Хорошая, порядочная женщина. Нужно подумать, что с этой информацией делать…
Вообще и так было понятно, что секретарь Полищук написала свою возмутительную бумагу под чьим-то давлением. Неужели это рука Евгении Ивановны?.. А почему бы и нет? В силу своего грязного торгашеского нутра она вполне могла принудить это сделать молодую женщину…
И что?.. А то, что это уже круче, чем наш разговор у меня дома, когда Сотникова угрожающим тоном требовала от меня отстать от Платонова. Это уже не пустые слова, а конкретные действия, которые могут закончиться серьёзными для всех неприятностями… Интересно, какими?..
Прежде всего, может пострадать моя деловая репутация, а мне ещё в этом институте работать и работать…
Это верно, а что ещё?.. Как — что ещё! Поставлен под удар ни в чём не виновный человек… Ты имеешь в виду Платонова?..
Конечно… Ну ты же знаешь, Верочка, поговорку: не тронь дерьмо… Знаю. А ты предлагаешь продолжать делать вид, что ничего вокруг не происходит?..
Нет, не предлагаю. Это — глупо.
Вот. Не исключено, что мне сейчас могут понадобиться грамотные адвокатские услуги и, следовательно, без помощи мужа не обойтись. Это — с одной стороны. А с другой?.. А с другой, что я Виктору скажу? Что ко мне приставал какой-то студент и я не смогла ему дать отпор? Что меня разбирали на профсоюзном собрании за аморальное поведение и коллеги объявили мне бойкот?.. А если честно, то не в этом всё дело. Я без Платонова жить не могу… Ты что, влюбилась в него?..
Да. И ты сама это прекрасно знаешь… А что касается Сотниковой, то, вне всякого сомнения, она — последняя стерва и эту историю придумала, чтобы нас развести…
Ну так что ты от Виктора хочешь — чтобы он пожалел тебя и наказал Сотникову? Вступился за поруганную честь своей пока ещё жены и разобрался со студентом Платоновым? Не знаю… В голове сплошная каша. Нужно подумать…» Вечером того же дня Вера Петровна позвонила мужу.
— Витя, ты завтра после шести вечера свободен?
— Вообще я занят. Но если нужно, освобожусь.
— Освободись, пожалуйста. У меня есть к тебе небольшой разговор.
— Хорошо. До завтра.
Продолжение следует.
