Глава 9. Зарождение чувств
9.1
Вера Петровна Черникова и Евгения Ивановна Сотникова пришли на кафедру профессора Конюхова после защиты кандидатских диссертаций в один и тот же учебный год. Вера Петровна начала работать на кафедре с первого семестра, а Евгения Ивановна — со второго. Обе были приняты сначала на должность старшего преподавателя. Работали спокойно, без конфликтов, пока по истечении трёх лет работы Евгения Ивановна на одном из заседаний кафедры, не попросила слова:
— Уважаемый профессор, — обратилась она к заведующему кафедрой Конюхову, — позвольте задать один вопрос. Почему вы меня постоянно затираете и, в частности, не представляете к званию доцента? Почему вы не даёте мне карьерно расти, как Вере Петровне?
— Вас, Евгения Ивановна, никто не затирает. Просто есть чёткий график представления кафедрой преподавателей к учёному званию. Я ответил на ваш вопрос?
— Нет. Я не для того защищала кандидатскую диссертацию, чтобы сидеть годами в старших преподавателях. И потом, материальный стимул получения научного звания ещё никто не отменял. Не говоря уже о моральном…
Профессор Конюхов сначала оторопел от такого беспардонного поведения преподавателя кафедры, но потом пришёл в себя и жёстко ответил Сотниковой:
— Уважаемая Евгения Ивановна, давайте без истерик. Никто вас не собирается обижать. Уверен, что кафедра со временем представит вас к званию доцента, но давайте соблюдать очерёдность — сначала Вера Петровна, а потом — вы.
— Что за очерёдность? Это с какой стати, позвольте спросить, сначала Черникова, а потом я?
— С такой, что она пришла на кафедру раньше вас, Евгения Ивановна. Вам это хоть понятно?
— Нет, не понятно. Это же не очередь за пивом.
— По сути я согласен с вашим некорректным определением, но не вам решать на кафедре, когда, кого и за какие заслуги представлять на соответствующие научные должности.
— А к кому можно обратиться за разъяснением по этому поводу?
— К декану факультета профессору Васильеву. Но боюсь, что вы этим шагом серьёзно осложните свою дальнейшую судьбу.
9.2
Второй эпизод скандального поведения Сотниковой был связан с вакантной должностью заместителя заведующего кафедрой. Профессор Конюхов сначала предложил эту должность Вере Петровне Черниковой. И опять Евгения Ивановна взбаламутила всю кафедру, требуя обсуждения кандидатуры заместителя, хотя это совершенно не требовалось никакими инструкциями. Правда, она от этого обсуждения сразу отказалась, узнав, что Вера Петровна не дала согласие на должность, но осадок у многих членов кафедры остался. И тем не менее, эти поступки не шли ни в какое сравнение с тем, что произошло сегодня у Черниковой дома. Вера Петровна, после такого суматошного дня, села в своё любимое кресло и включила телевизор
«А что же, на самом деле, было? — затеяла она разговор сама с собой.
— А вот что. Пришла моя коллега по кафедре ко мне в гости и цинично предложила перекупить мужчину… В каком смысле — перекупить?.. В прямом. Правда, деньги она не предлагала, но кое-что обещала… Что именно?.. Не делать гадости, если я, по-хорошему, уйду с её дороги к сердцу этого мужчины…
А разве ты стоишь у ней на дороге?.. По её мнению — да. И в чём это выражается?.. В том, что этот молодой человек всё время оказывает мне какие-то особые знаки внимания… Чепуха какая-то… Но нужно, на всякий случай, запомнить фамилию этого студента. По-моему, его фамилия — Платонов, а имя — Сергей…
Это же надо! Из-за какого-то пустяка заварилась такая каша! Самое интересное, что я его не знаю и знать не хочу…
А вот здесь ты, голубушка, уже врёшь самой себе. Если он был бы тебе безразличен, чего бы ты так переполошилась… Да ничего я не переполошилась… Единственно, что мне не понравилось, так это её угрозы в мой адрес… А были угрозы?..
Ну конечно были! Прощаясь, Женя злым тоном мне сказала: «…и чтобы потом без обид!»
До конца вечера на душе у Веры Петровны было неспокойно. Так бывает, когда кто-то из близких людей совершает подлость, делает что-то такое, чего ты от него не ожидала, и простить его за это нет никакой возможности. Узнав об этом, ты возмущаешься, расстраиваешься, негодуешь, начинаешь даже обвинять себя, но состояние тревожности не только не проходит, но почему-то усиливается.
— Ладно, не буду себе портить настроение, — вслух произнесла Вера Петровна. — Нет пока для этого повода. Подумаешь, какой-то студент что-то где-то не то сказал!.. Вера Петровна встала из-за стола и подошла к большому зеркалу, висевшему на стене. Из зеркала на неё смотрела красивая, молодая, симпатичная, ухоженная женщина. Она увидела то, что хотела увидеть, и осталась своим отображением в зеркале очень довольна. Подмигнув себе, Вера Петровна вспомнила любимое выражение своего мужа: «В какую бы позу тебя не поставила жизнь — стой красиво!»
— И это правильно!
9.3
Виктор Валентинович Тарасов опаздывал. Сервированный Моней набором холостяцких деликатесов стол (колбаса, сыр, банка сайры, солёные огурчики и две вкусно пахнущие буханки рижского хлеба) завершала бутылка столичной водки. Имея в виду проблемы в стране с продуктами питания, всё говорило о том, что у Мони с общепитом города Подольска хорошие отношения.
— От нашего стола вашему столу,
— Сергей полез в свой дипломат и театральным жестом выставил на стол бутылку бренди и полиэтиленовую упаковку норвежского лосося. Однако, не обращая внимания на заморские дары от Платонова, Моня молча открыл бутылку водки и аккуратно налил её в свой фужер и Сергея.
— Ну, давай, Платон, выпьем, пока большой общественный деятель не пришёл. С приездом тебя, дорогой друг.
— Спасибо, будем здоровы.
— Дай Бог, не по последней, — заключил Моня и вылил содержимое фужера себе в горло.
— А ты знаешь, Моня, моя мама права…
— В чём?
— Настоящие друзья бывают только в молодости. Вот я тебя столько
лет знаю, а ты никогда ничего не просишь.
— Не каркай, Платоша. А то как попрошу — мало не покажется.
— Попроси.
— А что? Вот у меня сейчас унитаз прохудился. Снял бы с какого-нибудь самолёта и поставил мне. Красота!
— Ладно, Моня, я подумаю, как помочь твоей беде.
— Ну вот это другой разговор! Давай, Платон, ещё по одной.
— С удовольствием!
Сейчас Платонов вспомнил, как его с коллегой из России в последний вечер провожала шведская фирма, по приглашению которой они приехали в Швецию. В скромном уютном ресторане фирмой был заказан большой стол, за которым комфортно расположились двенадцать человек. Стол был уставлен маленькими тарелочками со всякими закусками, в основном, рыбными. На левом краю стола стояли кучкой три бутылки: вино, водка и коньяк. С другой стороны, тоже кучкой, несколько бутылок с минеральной водой. Один из сидящих за столом руководителей фирмы, приняв на себя обязанности тамады, разлил по бокалам своих соотечественников вино. Затем, без лишних вопросов, открыл бутылку водки и налил по четверти бокала русским гостям.
Потом сказал несколько слов на английском языке и все, не чокаясь, дружно выпили.
Прошло, наверное, минут сорок, когда Платонов, нарушая, по всей видимости, все правила поведения за шведским столом, потянулся за
сиротливо стоящей посередине стола бутылкой водки. Затем налил по половине бокала себе и своему русскому коллеге. Все шведы заулыбались и сидящие за столом дружно зааплодировали.
В конце весьма приятного вечера к Сергею Павловичу обратился переводчик:
— Серж, заберите с собой нераспечатанную бутылку коньяка. Выпьете со своими друзьями. Дело в том, что стол полностью фирмой оплачен и поэтому коньяк в конце вечера просто уйдёт задарма официантам.
— Нет, нет, что вы, Роберт. Спасибо. Все подумают, что русские тянут со стола всё, что попало.
— Да никто ничего не подумает! Просто жалко, чтобы бутылка хорошего коньяка достанется неизвестно кому. Вот эту бутылку шведского коньяка сейчас Платонов и выставил на стол в гостинице. Но Моню от отечественной водки ничем нельзя было отвлечь. Он, не обращая никакого внимания на коньяк, продолжал разливать водку, которую принёс с собой, пока они не допили бутылку до конца. Прошёл час, как Моня и Платон уютно расположились в гостиничном номере. Их непринуждённая беседа изредка прерывалась поднятием бокалов. Моня каждый бокал допивал до конца, но Платон этого не делал. Его в своё время папа, которому весьма часто приходилось бывать на разного уровня банкетах, научил простому правилу: «Никогда, сын, не отказывайся, когда тебе предлагают выпить. Это жест неуважения к людям. Но пить нужно аккуратно и помалу. Тогда
ты будешь интересен для всех за столом, а не только тем, с кем пьёшь. В особенности, это сразу замечают и фиксируют женщины…»
— Моня, ты меня слушаешь? Я тебе хочу рассказать, как люди живут за границей, а ты сидишь и о чём-то постороннем думаешь.
— Ну, почему постороннем? Я тебя внимательно слушаю, Платон. А покажи ещё раз своё удостоверение, с которым тебя везде пропускают.
— Пожалуйста.
— Так. Заместитель генерального директора авиационного объединения. И что в нём такого особенного?
— Да так, ничего.
— А… вот, вижу: красным написаны внизу две буквы — «О» и «С».
Это что, Платон, обозначает?
— Не знаю. Просто взяли и написали.
— Ну не темни, Платон. Что ты от друзей всё скрываешь?
— Я не темню. Просто не хочу потерять друзей. Помнишь, Моня, студенческую заповедь: «Чем меньше знаешь, тем лучше спишь». Ну, так вот… спи спокойно.
— Ладно, не хочешь — не говори. Только ответь мне, Платон, на
один вопрос: из-за этого удостоверения, получается, нельзя в номер
приличных девочек приглашать?
— И из-за этого тоже.
— Да я бы скорей выбросил такое удостоверение, чем отказался провести вечер с хорошей барышней!
— Моня, каждому — своё. Только учти: в таком номере, как мы сейчас с тобой сидим, не только всё прослушивают, но и всё записывают.
— Да не может быть!
— Может. Поверь мне.
— И кому показывают потом это кино?
— Тебе же и показывают, но уже с другими целями.
За громким смехом они не услышали стук в дверь. На пороге гостиничного номера стоял улыбающийся Виктор Валентинович Тарасов с сеткой каких-то продуктов и бутылкой водки.
9.4
После обеда Платонову позвонила секретарь генерального директора объединения Зинаида Ивановна и ровным голосом, как обычно,
сказала:
— Здравствуйте, Сергей Павлович. Генеральный приглашает вас к себе на беседу в восемь часов вечера.
— По какому вопросу?
— Не имею информации.
— Спасибо.
Кабинет генерального директора авиационного объединения Соколова был устроен таким образом, что из него можно было никуда не выходить несколько дней. Обед директору приносили в кабинет, а завтракал и ужинал он дома. Напротив двери, в самом дальнем углу кабинета, стоял двухтумбовый стол, за которым сидел сам директор. К столу примыкала приставка с четырьмя стульями. За спиной директора были расположены две незаметные, сделанные под стенные деревянные панели, две двери. Одна вела в комнату отдыха с диваном, журнальным столиком, двумя креслами и телевизором. Вторая — в туалет, оборудованный душевой кабинкой. У окна стоял большой деревянный стол для совещаний, за которым умещалось около тридцати человек.
На полу кабинета был постелен красивый ковролин тёмно-бежевого цвета, так что никаких звуков ниоткуда не было слышно.
В объединении у генерального директора была кличка Башка, которую он заработал ещё будучи студентом Московского авиационного института. Во-первых, не было вопроса, на который он не знал ответ, а во-вторых, директор носил зимой шапку немыслимого размера, в которую все сразу проваливались.
Каждого посетителя генеральный всегда приветствовал в своём кабинете, стоя, крепким рукопожатием.
— Присаживайтесь, Сергей Павлович. Я не нарушил ваших планов, пригласив вас так поздно на беседу?
— Нет. Я ухожу с работы не раньше восьми.
— Я знаю. А хотите знать, откуда? У меня на пульте телефонного комбайна есть блок, который информирует меня, кто из руководства
объединения находится на своём рабочем месте, а кого уже нет.
— Никогда не слышал о такой современной системе слежения за сотрудниками.
— Это — не программа слежения. Это — программа оповещения, которую мне поставили канадские коллеги. Но вас, Сергей Павлович, я пригласил не за тем, чтобы рассказывать о своих технических секретах. У меня есть более серьёзный повод для нашего разговора.
— Слушаю вас внимательно.
— Мне пятьдесят один год, и министерство просит меня, на случай всяких кадровых изменений, представить кандидатуру преемника. Не скрою, это — не очень простая задача. Сложность её решения состоит в том, чтобы, во-первых, передать объединение человеку, который его знает и поведёт дальше в правильном для страны направлении. А во-вторых, оставить вместо себя руководителя, в порядочности которого не сомневаешься… На мне лежит большая ответственность, так как кандидаты на должность генерального директора объединения заносятся министерством в особый список перспективных руководителей отрасли. Что вы думаете по этому поводу, Сергей Павлович?
— Я думаю, что вам будет нелегко подобрать себе преемника.
— Почему?
— Потому что ваша работоспособность и целеустремлённость не позволяют мне назвать человека в нашем объединении, способного вас заменить.
— Ели бы я вас не знал, я бы мог подумать, что вы мне льстите из каких- то своих корыстных целей.
— Нет у меня таких целей, Владимир Алексеевич.
— Я знаю и поэтому хочу включить в этот список вас. Как вы на это смотрите?
— Отрицательно.
— Почему?
— Потому что меня всё равно из всех списков вычеркнут.
— Ещё раз — почему? Вы — молодой, грамотный, самостоятельный, умеющий принимать решение руководитель.
— У меня в графе семейное положение стоит прочерк.
— Ну, это мне известно. Сегодня холостой, а завтра — отец-герой.
— Ну вы и сказали, Владимир Алексеевич. Прямо в рифму.
— А что? Может, во мне умер, не родившись, Грибоедов.
— А во мне кто?
— Вот вы и подумайте на эту тему, Сергей Павлович, а потом мы обменяемся мнениями. Свободны.
— До свидания.
— Всего хорошего
9.5
Генеральный директор Владимир Алексеевич Соколов и Сергей Павлович Платонов беседовали почти час по одной технологической теме, когда Соколов неожиданно задал Платонову вопрос, оставшийся до конца не обсуждённым с предыдущей встречи:
— Сергей Павлович, так вы видите себя на моём месте или нет?
— Нет, не вижу, Владимир Алексеевич.
— Объясните, пожалуйста, почему? Только не рассказываете мне снова, что вы — холостяк.
— Пожалуйста. Во-первых, у меня нет соответствующего жизненного опыта, как у вас. Я бываю иногда чересчур доверчивым, за что потом себя очень ругаю. А во-вторых, мне не хватает вашей жёсткости в работе и прямолинейности.
— Скажите, Сергей Павлович, что вы считаете главным в работе руководителя любого уровня?
— Честность. Только честность. Руководителю нельзя хитрить, а тем более — врать подчинённым.
— А как вы смотрите на выражение: «Чрезмерная честность граничит с глупостью»?
— Думаю, что здесь слово «чрезмерная» — лишнее. Честность нельзя измерить, а следовательно, нельзя этим словом играть. Честность есть честность.
— Понятно. А какие люди больше всего вам не нравятся?
— Холуи.
— Почему?
— Потому что им нельзя доверять.
— Поясните, пожалуйста.
— Неизвестно, в какой мере надёжности этот человек находится по отношению к вам в данный момент и какими соображениями он будет руководствоваться через некоторое время.
— Кого же вы можете рекомендовать в нашем объединении на место генерального директора?
— Никого.
— Почему?
— Потому что это вопрос не моей компетенции. И потом, я ещё недостаточно хорошо знаю коллектив нашего объединения.
— Это понятно. И всё-таки?
— Генеральный директор должен уметь жёстко требовать исполнение ние приказов и одновременно проявлять гибкость при принятии решения, что далеко не у каждого человека получается.
— Спасибо за откровенный разговор, Сергей Павлович, тем не менее, хочу вернуться к его началу и высказать свою точку зрения на холостяков, без привязки к вашей кандидатуре.
— Любопытно послушать.
— Не буду от вас скрывать, я с некоторым предубеждением отношусь к холостякам и, прежде всего, потому, что у них нет в жизни якоря в лице жены. Он всё время в дрейфе. Согласны?
— Согласен.
— Холостяк может спонтанно предпочесть какое-либо действо серьёзному делу, что в нашей работе совершенно недопустимо. Ну и самое главное. Отсутствие семьи указывает на психологическое отклонение человека от нормы.
— Вот этот тезис мне не совсем понятен, Владимир Алексеевич.
— Постараюсь объяснить. Отношение мужчины к женщине имеет, как правило, физиологическую основу. Мужчина, в силу своей природы, может менять женщин, но у него должна сработать, рано или поздно, установка на создание семьи и рождение детей. Это краеугольный принцип существования человечества. Думаю, что вы с этим спорить не будете, Сергей Павлович?
— Нет, не буду. Тем более, что я давно озабочен этой проблемой. Я понимаю, что ваш кабинет не то место, где следует на эту тему рассуждать. Но у меня в этом плане что-то не складывается: о ком я мечтаю, в мою сторону не смотрит. А лишь бы жениться — я не хочу.
— Поэтому вы по двенадцать часов проводите на работе?
— Не совсем так.
— Так, Сергей Павлович, так. Я же знаю. Ладно. На сегодня — всё.
— До свидания.
Оставшись один, Соколов сделал в своём блокноте следующую запись: «Сегодня провёл беседу с Сергеем Павловичем Платоновым. Интеллигентен. Выдержан. Осторожен. Не теряется при обсуждении острых тем. Честен. Искренен. Может быть рекомендован на должность Генерального директора объединения».
9.6
Последнее время Сергей Павлович старался приезжать в Москву во вторник или в среду. В те дни, когда занятия на вечернем факультете вела доцент Черникова. И сегодня, подъехав ко входу института за десять минут до окончания её лекции, он попросил водителя остановиться. Водитель машины Василий Петрович Есаулов никаких вопросов никогда не задавал и сделал так, как попросил Сергей Павлович. Естественно, что машина чёрного цвета с тонированными стёклами, стоящая у входа, привлекла через некоторое время внимание службу безопасности института. Из здания института вышел немолодой мужчина и направился к машине. Он подошёл к ней со стороны водителя и жестом попросил открыть окно.
— Помощник ректора института по безопасности Рыбаков. Могу я посмотреть ваши документы?
— Пожалуйста, — Василий Петрович сразу достал своё служебное удостоверение.
— Спасибо. Долго собираетесь здесь стоять?
— Не знаю. Вопрос не ко мне. У меня есть начальство¸ — и он показал жестом на заднее сиденье.
— До свиданья. Прошу прощения за беспокойство.
— Всего хорошего.
Прошло около сорока минут, но Черникова из здания института не выходила. Сергей Павлович неожиданно вспомнил шутку, которую любит повторять Моня: «Никогда не задавай женщине провокационный вопрос. Она всегда выберет худший для тебя ответ. Потому что женщина априори, не доверяя ни одному мужчине, мыслит противоположными категориями». Это несколько улучшило ему настроение, но он продолжал напряжённо следить за входом в институт.
Вера Петровна неожиданно появилась в группе студентов, придержавших перед ней входную дверь. Сергей Павлович в тот же момент открыл дверь машины и выскочил из неё.
— Добрый вечер, Вера Петровна!
— А, это опять вы. Что вы меня преследуете, Платонов? Это уже становится не совсем приличным.
— Извините, пожалуйста. Я вас не преследую. Просто хочу, чтобы вы на меня обратили внимание.
— Уже обратила. Дальше что?
— Хочу с вами поговорить. Куда-нибудь вас пригласить.
— Вы, что, уважаемый. Я девушка дорогая, как говорит мой муж.
— Ничего. Справимся.
— Интересно — как? Вот сейчас, например, в Москву с одним концертом приехал великий музыкант Брубек. Билетов на него не достать ни за какие деньги.
— Решаемая проблема. Вы только согласитесь.
— Вы очень самоуверенный юноша. У вас, что — много денег?
— Нет, у меня много обаяния.
— Ну тогда всего хорошего. И прекратите этот маскарад с чёрной машиной. Меня это очень настораживает. Вера Петровна ускорила шаг, на что Платонов не успел среагировать. Догонять он её не стал. И вдруг его как молнией ударило: «Ничего себе! Минуту назад я был готов совершить серьёзный проступок — воспользоваться своим особым служебным удостоверением в личных целях!
К счастью, Вера Петровна мой ухарский жест не поняла и прекратила этот глупый разговор… Ну и дела… Так ты можешь, Платонов, попасть
в крупную неприятность… С этим шутить нельзя…» Немного остыв, Сергей Павлович стал оправдываться перед собой: «Во-первых, никто бы об этом не узнал. А во-вторых, я бы честно уплатил деньги за билеты в кассу… Ещё не хватало, чтобы ты воспользовался контрамарками, отчёт за которые всегда носит персональный характер. Твоё служебное удостоверение могло бы быть сфотографировано в кассе, а это уже большой скандал! Недаром с тобой на эту серьёзную тему говорил генеральный директор… Мальчишка…»
9.7
А ещё через несколько дней Сергей Павлович Платонов решил переговорить с проектировщиками, которые располагались на территории объединения в отдельном корпусе. Его манеру решать вопросы не у себя в кабинете, а непосредственно на рабочем месте исполнителя, ещё не все знали. А когда у него спрашивали, почему он это делает, тот с улыбкой отвечал:
— Молодой, горячий. На месте не сидится. Вот и бегаю по территории объединения. Но это была не вся правда — молодой заместитель генерального директора много чего попутно замечал, когда посещал интересующий его объект, а потом в разговоре об этом, как бы случайно, говорил. Начальник проектного управления, куда сегодня направился Сергей Павлович, сидел со своими сотрудниками в одном большом зале, но как бы отдельно, за стеклянной перегородкой. В зале стояло несколько десятков кульманов, мимо которых нужно было пройти, прежде чем попасть в его кабинет. Около одного из кульманов Платонов почему-то остановился:
— Проходите, любезный, — задела его молодая женщина с копной светлых волос на голове.
— Извините, мне нужен начальник проектного управления Антонов Никита Александрович.
— Это — туда, — не посмотрев в его сторону, кивком показала женщина.
Через час «любезного» к выходу провожал сам Антонов, что-то продолжая объяснять ему на ходу. Расставаясь с начальником управления, Платонов, между прочим, спросил у Антонова:
— Никита Александрович, а кто у вас сейчас работает за четвёртым кульманом?
— Лариса Николаевна Парамонова, толковый самостоятельный инженер.
— Понятно. Всего хорошего.
Возвращаясь на своё рабочее место, Антонов остановился около кульмана Парамоновой:
— Лариса Николаевна, вы не скажете мне, почему на вас обратил внимание заместитель генерального директора Платонов? Опять, наверное, что-то не то сказали?
— Понятия не имею, Никита Александрович. Наверное, понравилась, — не преминула сострить Лариса Николаевна.
— Ну-ну…
У Антонова был собирательный ум, который позволял ему складывать любой пазл, но сейчас Парамонова не входила ни в одну конструкцию, которую он собирал в голове. Женщина она была независимая, неконтактная и порой даже грубая. Это не давало Антонову покоя. И для того, чтобы как-то прояснить ситуацию, он на одно из совещаний у Платонова решил привести с собой Парамонову. К сожалению, ни ему, ни ей не дали на этом совещании выступить и поэтому интрига, связанная с Платоновым, осталась неразгаданной. Но и Сергей Павлович не забыл эту дерзкую женщину, которая его «побрила» за несколько минут. Всё хотел с ней связаться, но позвонить не было никакой возможности, так как рабочий телефон стоял только на столе начальника управления Антонова. Попытка получить по городской справке номер домашнего телефона Парамоновой тоже не увенчалась успехом. Можно, конечно, было попросить найти её номер телефона своему секретарю и решить вопрос за пару минут, но входить в неформальные отношения с подчинёнными было ни в коем случае нельзя. Это когда-нибудь может выйти, как говорил его покойный родитель, боком. Оставалось надеяться на случай и он не преминул представиться. Однажды, выходя с работы через общую проходную, Платонов столкнулся с Парамоновой нос к носу.
— Здравствуйте, Лариса Николаевна! Что-то вы поздненько заканчиваете работать?
— Здравствуйте, Сергей Павлович! Как это вы так запомнили моё имя-отчество? Ведь в нашем объединении работают тысячи человек!
— Понравились вы мне, а это уже другой вид памяти.
— Не смешите. Вы меня видели только один раз.
— Не один, а два. Помните, вы со своим начальником Антоновым
были у меня на совещании? А вот сегодня третий.
— Вам по должности положено быть въедливым или вы от природы такой?
— От природы, Лариса Николаевна, от природы. Но не въедливый, а любознательный. Это далеко не одно и то же.
— Может, вы ещё хотите проводить меня, Сергей Павлович?
— С удовольствием, если позволите.
Они шли от работы до дома Ларисы Николаевны минут сорок. Разговор между ними был какой-то бессвязный и пустой. Она пыталась шутить, демонстрируя своё независимое положение, а он старался не реагировать на её выпады, боясь, что она может фыркнуть и вообще уйти. Перед своей дверью в подъезд, она спокойным тоном сказала:
— Запишите, Сергей Павлович, мой домашний телефон. Он у меня закрытый. В городском справочном бюро его нет. Звоните, если будет
настроение.
— А сегодня к вам нельзя зайти в гости, Лариса Николаевна?
— Сегодня — нет. До свидания.
— Всего хорошего.
Продолжение следует
