4.6
Проблемы у Светы Черниковой начались две недели спустя после разговора с Марусей. На одной из перемен к ней подошла Люсьен и тоном, не допускающим возражения, сказала:
— С тебя, дорогуша, пятьдесят рублей в фонд общего пользования. В нашем классе много лет назад утверждён такой порядок обеспечения потребностей каждого ученика. Председателем фонда является Маруся, а администратором выбрали меня.
— А какие функции этого фонда?
— Помогать, в случае необходимости, каждому члену фонда. Видя недоумение Светы, Люсьен с улыбочкой добавила:
— Такая система взаимопомощи работает везде, на любом предприятии. Это — как касса взаимопомощи. Спроси кого хочешь, они подтвердят.
— Но у меня нет таких денег.
— Попроси у родителей.
— Они не дадут.
— Ну, не знаю, что тебе посоветовать. Укради, в конце концов. Все ученики класса участвуют в этом фонде. Они же как-то нашли деньги.
— Я подумаю.
— Подумай, только не долго. Маруся не любит таких выкрутасов.
Маруся, в самом деле, не любил тех, кто отказывался участвовать в его бизнесе. Построенный на удовлетворении желаний детей обеспеченных родителей — иметь то, чего нет у других, — бизнес работал практически безотказно. Связи Маруси, наработанные в течение многих лет в тусовочном мире, позволяли ему достать любую заграничную вещь. Каждая позиция выполненного заказа имела свою цену. Даже за просмотр зарубежного журнала необходимо было платить деньги. Для учёта оплаты выполненного заказа существовала специальная книга расходов, которую аккуратно вела Люсьен. При условии, что член фонда перебирал установленный взнос, от него требовалось немедленно внести дополнительные деньги. Единственным условием, за выполнением которого следил сам Маруся, было получение заказа любым учеником только за пределами школы. Через несколько дней Люсьен снова подошла к Свете.
— Ну что, ты готова расплатиться?
— Нет. Я не хочу в этом участвовать…
— Дело твоё, но Маруся будет очень недоволен.
Оказалось, что это не просто слова. Через некоторое время Света почувствовала со стороны других учеников класса какое-то отчуждение. Причём, созданием ситуации изоляции, атмосферы одиночества кто-то умело руководил. Её стали просто избегать. Некоторые ученики перестали не только с ней разговаривать, но и здороваться. Все перемены Света, как правило, проводила в одиночестве, оставаясь в классе. Она не сомневалась, что за этим стоит Маруся. Но зачем она ему нужна, не претендующая ни на что, а главное, не играющая никакую роль в маленьком классном коллективе? Ответ был один — для устрашения остальных. Только для того, чтобы показать, что будет с каждым из учеников, если он выйдет из барахольного братства.
Однажды классный руководитель Алла Николаевна попросила Свету задержаться после уроков.
— Скажи, Света, у тебя дома всё в порядке?
— Да, в порядке. А почему вы спрашиваете?
— Ты всегда какая-то грустная. Ни с кем не дружишь, даже не здороваешься. Тебе никто в нашем классе не нравится?
— Я не хочу на эту тему говорить.
— Почему? Что тебя заставляет всех сторониться? Может, кто-то тебя обижает или ты кого-то боишься?
— Нет, я никого не боюсь.
— Тогда в чём дело?
— Алла Николаевна, позвольте мне пойти домой.
Свете, в самом деле, никто не нравился в новом классе. Проучившись восемь лет в школе на окраине Москвы, в рабочем районе, она попала в ученическую среду, все разговоры в которой сводились к тому,
где что можно достать и сколько это стоит. Она выделялась среди одноклассников своей «серостью» и понимала, что приблизиться к ним,
учившимся вместе уже девятый год, у неё нет никакой возможности. И тем не менее, родители и слышать не хотели о том, чтобы она вернулась в старую школу. Единственной надеждой оставалась бабушка, но и та считала, что школьные друзья из хороших семей позволят внучке во взрослой жизни чувствовать себя более уверенно.
4.7
Новая неприятность для Светы Черниковой не заставила себя долго ждать. Лена Демидова, с которой Света сидела за одной партой, пожаловалась классной руководительнице Алле Николаевне, что от неё плохо пахнет. Жалоба была придумана Марусей, который не мог смириться с тем, что кто-то в классе не согласен с его спекулятивной политикой. Не сильно вдаваясь в психологический аспект подобной жалобы для девочки, классная руководительница на одной из перемен подозвала к
себе Свету Черникову:
— Света, извини меня за вопрос, почему ты всегда ходишь в школу в одном и том же платье с белым воротничком?
— Ну почему в одном?
— Я же вижу.
— Это вам, Алла Николаевна, кажется.
— Тебе родители ничего не покупают?
— Покупают. Во-первых, я постоянно меняю платья, только воротничок перешиваю. А во-вторых, я привыкла ходить в школу в такой
одежде. И больше ничего.
— Да, но Лена Демидова отказывается сидеть с тобой за одной партой. Она говорит, что от тебя плохо пахнет.
— Врёт ваша Демидова. Это она придумала, чтобы сделать мне гадость. Вы лучше с ней, Алла Николаевна, поговорите, а не со мной. Я могу тоже много чего рассказать о ней, но пока это делать не буду.
— Ну зачем ты, Света, мне дерзишь. Лучше прими к сведению эту информацию и сделай соответствующие выводы.
— А какие мне делать выводы? Выкрасить волосы в разный цвет или намалевать чёрной помадой губы? Я никого не трогаю, и пусть меня не задевают. Даже на переменах стараюсь из класса не выходить.
— Поэтому одноклассники к тебе так настороженно и относятся, что ты никого не задеваешь.
— А мне всё равно, как ко мне относятся. Только у меня к вам большая просьба, Алла Николаевна: уберите от меня Демидову или посадите меня за отдельную парту.
— Хорошо, я подумаю.
А ещё через два дня Свету пересадили. Теперь она сидела одна за последней партой через ряд, в котором сидел Маруся. Инцидент с Демидовой на этом был исчерпан, но Света получила в классе кличку Вонючка. В глаза её так никто не называл, но за спиной иногда ей вслед шипели. Света всё чаще задумывалась о том, чтобы вернуться в свою прежнюю школу в Кузьминках, но бабушка продолжала пребывать в восторге от того, что её внучка учится в элитной школе в центре Москвы. Об этом она уже всем знакомым по нескольку раз рассказывала, вызывая у всех одобрительные возгласы.
4.8
Сегодня Свете было особенно тоскливо. Весь класс остался отмечать день рождения какой-то девочки, а её, как обычно, на это мероприятие не пригласили. Идти домой и встречаться с мамой, которая готовится к занятиям, не хотелось. В своих мыслях она, не задумываясь, дошла до
какой-то незнакомой площади и села на первую свободную скамейку. Через несколько минут к ней незаметно подсел молодой парень с кулёчком семечек в руке.
— Хотите семечек? — предложил он весёлым тоном.
— Нет, спасибо.
— Почему?
— Потому что лузгать семечки — неинтеллигентно, — ответила Света.
— Согласен, но это успокаивает.
— Каким образом?
— За счёт монотонности самого процесса лузгания. Его нельзя ни убыстрить, ни замедлить, — с улыбкой ответил молодой человек и снова протянул ей кулёчек.
— А с чего вы взяли, что мне нужно успокоиться?
— Не знаю, но мне кажется, что вы сейчас о чём-то сильно сожалеете и переживаете.
— Всем людям свойственно о чём-то переживать. Это позволяет им в другой ситуации испытывать удовольствие, радоваться.
Человек — существо эмоциональное, а эмоции, как известно, бывают положительные и отрицательные.
— Всё правильно, уважаемая, только с одной лишь небольшой поправкой. Ожидание того, что люди, окружающие вас, изменятся и изменят своё отношение к вам — ошибочно. Только вы сами можете это сделать путём полного исключения чувства вины перед ними. Прекратите с этого замечательного момента обсуждать, а тем более осуждать кого-либо и сразу всё вокруг засияет.
— Интересная мысль. Вы где-нибудь учитесь?
— Да. Я — студент второго курса МАРХИ, Московского архитектурного института. Люблю рисовать и часто сюда прихожу. Тут тихо и уютно. Иногда прихожу, чтобы поработать, а иногда, чтобы просто посидеть. Почувствовать красоту окружающего мира. Молодой человек как сел на другой конец скамейки, так и сидел, не стараясь каким-либо образом придвинуться поближе к Свете. Он гово рил спокойно и убедительно, не стараясь заставить её соглашаться с его рассуждениями, но внимательно следил за реакцией.
— А когда вы ещё придёте?
— Завтра не могу, а послезавтра, наверное, буду. И вы приходите. Меня зовут Даниил.
— Вас дома также называют?
— Да. А как ваше имя?
— Света.
— Очень хорошее имя. Светлое, тёплое. Я в детстве любил искать в траве светлячков. Вы делали это?
— Да, конечно.
— И какое чувство у вас вызывали светлячки?
— Удивление.
— Почему?
— Потому что они светятся и не боятся человеческих рук.
— Правильно. Они просто заранее знают, что вы их подержите на ладони, полюбуетесь ими и отпустите.
— Даниил, вы так здорово умеете всё объяснять, что не остаётся никаких вопросов.
— Спасибо за хорошие слова. А вы знаете, Света, что произносящий эти слова получает больше положительных эмоций, чем тот, кому они
адресованы? Это — научно проверенный факт.
— Теперь буду знать. До свидания!
— Так приходите послезавтра. Продолжим наш разговор.
— Постараюсь. Всего хорошего!
4.9
Света шла домой какая-то умиротворённая, с совершенно другим настроением, чем до встречи с новым знакомым Даниилом. Он как будто помирил её со всем миром, показал, что её проблемы — это надуманные мелкие неприятности. От встречи с Даниилом у неё осталось чувство покоя и благости. Все неприятности куда-то ушли, стали маленькими и смешными. Её больше не интересовал Маруся, одноклассники, их претензии к ней. На душе было легко и празднично. «Но как это могло произойти? Чем он на меня сумел, за неполные два часа, так воздействовать? Ведь он не проповедник и, тем более, не духовное лицо. Он — будущий архитектор… Да ничем он на тебя не воздействовал. Просто в нескольких словах рассказал, что жизнь — это большая радость, а не горе… А может, ему преподают в институте науки, которые позволяют видеть вокруг всё в
другом свете?.. Нет. Это всё, наверное, глубже и индивидуальней. Нужно внимательно посмотреть папины книги по истории религий. Может,
в них что-то об этом написано… И всё-таки, это — не главное. Главное, что когда мы прощались, он, как бы между прочим, сказал: «Каждому человеку заповедовано комфортное существование на земле. Для этого его мать и привела в большой мир».
— Как это понимать? — спросила она тут же у Даниила. И он, не задумываясь, ответил:
— Нужно в полную силу жить, а не мучиться. Научиться получать от своего короткого пребывания на земле удовольствие, а не испытывать страдания. Это является залогом душевного здоровья человека. Удовольствие первично, а всё остальное — уже производное от этого.
«Получается, что я уже почти целый год, во вред себе, провожу время в чуждой для себя школе? И всё это делаю для того, чтобы польстить самолюбию своих родителей и бабушки?.. Получается так… Значит, нужно решать, прежде всего, эту проблему, а остальное приложится…
Прекрасная мысль, только как её реализовать? Да элементарно! Нужно просто уйти из этой противной школы! А кто мне это позволит сделать? Для этого нужно убедить бабушку. Это — единственный человек, которому, по большому счёту, небезразлично моё душевное состояние… А родители?.. А родителям, в принципе, на всё наплевать. Они не будут сильно возражать и, в конце концов, согласятся…»
За своими мыслями Света не заметила, как подошла к дому. Мама уже собиралась на работу, но сразу заметила довольное выражение
лица дочери:
— Что ты так сегодня задержалась в школе, Светочка? Уже почти три часа дня.
— У одной девочки был день рождения. Пили чай с тортом.
— Понятно. Но ты всё равно покушай. Я приготовила вкусный соус. Кастрюля на плите. Я побежала. Вот и всё общение с мамой. Иногда пятнадцать минут в день, иногда полчаса. А папу Света не видела по нескольку дней подряд. Он приходит с работы поздно ночью, когда она уже спит, что-то читает, а встаёт, когда её уже нет дома.
4.10
Работа в группе адвокатской поддержки строительного кооператива Министерства внешней торговли круто изменила жизнь Виктора Ивановича Черникова. Теперь у него был свой двухкомнатный кабинет: в первой комнате сидела помощница, которая заполняла в присутствии клиента все необходимые бумаги и объясняла условия получения юридической помощи, а во второй комнате он принимал посетителей, которые с ним и расплачивались. Оплата производилась наличными, которые Виктор Иванович, не пересчитывая, просто смахивал в ящик
письменного стола. Со временем у Черникова появились богатые клиенты, приличные деньги, и всё стало вокруг другое — люди, вещи, интересы.
Собиралась компания, как правило, у супругов Провоторовых, купивших в новом кооперативном доме шикарную четырёхкомнатную
квартиру. Сначала Виктор приходил к ним вместе с Верой, а потом она отказалась туда ходить, сославшись на больную маму. Но Виктор продолжал посещать этот дом. Ему здесь всё нравилось: дорогие напитки, зарубежная музыка, богатые столы и разговоры на темы, которые даже на кухне раньше боялись обсуждать.
Вера неоднократно пыталась отговорить мужа ходить к Провоторовым, но он с ней не хотел соглашаться.
— Витя, это не твой круг людей, не твоя компания. Там ты выглядишь белой вороной. У тебя прямо на лбу написано: «Воркута».
— Может, ты и права, Верочка, но эти люди, на данном жизненном этапе, мне нужны. Это даже, по большому счёту, не люди. Это — клиенты, а клиенты, как говорит Георгий, делятся на две категории: на тех, кто у тебя был и на тех, кто у тебя не был.
— Что ты, Витя, этим хочешь сказать?
— А то, что мир, Верочка, стремительно меняется, а с ним меняются и люди. Мир стал лживым, хитрым, непорядочным и если ты не успел перестроиться в соответствии с новыми требованиями, то тебе, как юристу, в нём места нет. Мне отец рассказывал, что раньше, в старые времена, даже самые большие сделки совершались простым пожатием руки. А сейчас вокруг обман и враньё. Люди перестали друг другу доверять. Отсюда и появившиеся полчища юристов, имеющих с каждой бумажки свою копейку. Нет человека, который бы ни разу в жизни не воспользовался услугами юриста. Хотя во многих случаях, поверь мне,это просто выброшенные деньги.
— Ну, это ты преувеличиваешь.
— Нет, это я преуменьшаю. Могу ещё кое-что добавить. Только в воровской среде осталось понятие «слово», а в нашем мире сейчас всёпродаётся и покупается.
— Не всё, Витя, не всё…
— Всё, Верочка, всё. Не спорь со мной. Я же лучше тебя знаю, чем живёт этот мир, сталкиваясь с ним каждый день. И вообще, юрист —
очень тяжёлая в психологическом плане специальность. Ему всё время
приходится копаться в человеческом мусоре, перебирать его, сортировать, что-то оставлять, что-то выбрасывать. К сожалению, с годами количество мусора только прибавляется, а отсюда и растёт потребность в квалифицированных юристах. Нужно мир лечить, а не юристов плодить.
— В соответствии с твоими рассуждениями, если мир улучшится, то надобность в юристах может совсем исчезнуть?
— Совсем не исчезнет никогда, но их количество значительно сократится в силу несоответствия спроса и предложения. Нужны будут юристы, стоящие на страже закона, а не играющие с ним в игры.
— Что-то, Витя, уж больно много тумана в твоих формулировках.
— Может быть, Верочка, не спорю. Но ты пойми — чем выше профессиональный уровень юриста, тем искусней он плетёт паутину, в которой все запутываются. Для того, чтобы её распутать, нужны другие, не менее грамотные юристы. В результате этих многоходовых комбинаций деньги из одного кармана законников перекачиваются в другой, без ощутимой пользы для людей.
— И когда этот процесс перекачивания денег закончится?
— В принципе, никогда. Построение коммунизма — пошлая химера.
В основе коммунистического общества лежит тезис: «От каждого — по
способностям, каждому — по потребностям», — или, другими словами: «Каждому — по совести». Здесь имеется в виду, что человек, живя в коммунистическом обществе, из общей потребительской корзины не возьмёт больше, чем ему надо. Совесть не позволит. Но реализация этой идеи не реальна, так как ни сейчас, ни в обозримом будущем не будет, по определению, такого человека. Поэтому, Верочка, живи себе в настоящем и ни в чём себе не отказывай.
— Это всё, что ты можешь мне, Витя, сказать?
— Могу ещё добавить пару слов. Хорошую идею, я имею в виду коммунизм, нельзя убить. Её только можно заменить другой хорошей идеей, но, к сожалению, никто ещё ничего лучшего не придумал.
4.11
Константин Иванович Черников отсидел свой девятилетний срок от звонка до звонка. А с учётом трёх лет жизни на поселении, получились все двенадцать. При этом прибавка, по приговору, к тюремному сроку поселенческого стажа исключала возможность осуждённому подавать прошение об условно-досрочном освобождении.
Сидел Черников весь срок в мордовском лагере, но трудился не на торфоразработках, а на строительстве хозяйственных объектов. Освоил практически все строительные специальности и дослужился до старшего бригадира. Ему предлагали койку в «вольном» бараке, но Константин предпочитал ночевать в каком-нибудь закутке строящегося объекта. Несколько раз к нему с проверкой приходил представитель комендатуры. В последний визит проверяющий был настроен философски:
— Ты что людей сторонишься? Тебе сколько от роду лет?
— Двадцать восемь.
— Вот. Только, считай, жить начинаешь. Пока ты в лагере был, народ страну после войны поднимал. Ты приедешь, а Воркуту не узнать. Только с твоей биографией нужно всегда очень хорошо трудиться.
— А что это у меня за особенная биография?
— Да дело, в принципе, не в тебе. Матушка твоя крепко провинилась перед советской властью. Довоенные грехи. От них трудно отмыться.
— И что можно в этом случае сделать?
— Ничего. Этот хвост ещё долго будет за тобой болтаться.
После ухода конвоира, Константин долго думал над последними словами проверяющего, изгадившего самое дорогое — маму — и лишившего самого его смысла возвращаться домой.
В последнем письме из Управления исполнения наказаний была указана только дата его освобождения и в скобках: «Без проездных документов».
Прошло восемь лет, и вдруг телеграмма: «Мама! Буду днями, когда возьму билет. К.»
Надежда Алексеевна Черникова каждый день приходила на вокзал и встречала два поезда из Саранска, которые почти одновременно
приходили в Воркуту. Она стояла на выходе из здания вокзала и жадно вглядывалась в каждого выходящего мужчину. Но Кости среди них не было. На четвёртый день она вдруг вблизи увидела похожего на её сына человека:
— Костик! — вскрикнула она, и тот оглянулся.
Это был он и не он — постаревший, согбенный, с металлическими зубами во весь рот. Ей стало плохо, но сын сильными руками её поддержал.
— Мама, — услышала она, придя в себя, — зачем ты меня на вокзале встречаешь? Я бы сам дорогу домой нашёл.
— Да как же не встречать? Я только для этого и продолжаю жить. Папа не дождался тебя, царство ему небесное, а Виктор — в Москве.
Они сидели, прижавшись друг к другу, на каменном полу, прямо на том месте, где Надежда Алексеевна упала в обморок. А мимо шли по своим делам люди, не обращая на них никакого внимания. Не зная, что эта на вид пожилая женщина — воплощение горя всех матерей мира, упала в обморок не потому, что увидела сына после стольких лет разлуки, а от счастья, что дожила до этого момента.
— А ты, сын, сильно изменился. Из мальчика превратился в матёрого мужика. Но глаза потухли. Не сверкают.
— Зато ты, мама, почти не изменилась. В том же пальто и в том же платочке. Ну, ещё немножко поседела.
— Всё шутишь, сынок. Пальто, ты прав, то же, а вот платок у меня другой.
Говорили они друг другу, конечно, не то, что видели. И правильно делали, потому что хотели вернуться в то время, когда расстались. Просто взять и вычеркнуть из жизни страшные двадцать лет, которые у матери и сына незаслуженно отобрала страна.
— Ты на меня не обижайся, сыночек. Я знаю, за что ты столько лет сидел. Судьба у нас с тобой такая — быть прикованными друг к другу:ты — ко мне, а я — к Александру Косареву. Саша Косарев из-за своей грузинской жены принял смерть, а та страдала из-за своего отца — известного большевика. И эта страшная карательная цепь, к сожалению, не имеет конца. Во всяком случае, я пока его не вижу.
— Ладно, мама. Не о чем говорить. Вернулся и вернулся…
— А где ты был, сыночек, столько лет?
— Ждал, чтобы все подонки, которые меня посадили, передохли. А потом решил, что нужно жить дальше и не думать о прошлом.
— Это ты правильно сказал, сын.
4.12
Виктор Иванович Черников никогда не забывал своих родных, которые всю жизнь прожили в Воркуте. Постоянно им звонил, писал письма, а на летние каникулы часто приезжал. Виктору никогда не нравился этот грязный, засыпанный угольной пылью город. Плохо освещённый и поголовно пьяный. Друзей у него в Воркуте не осталось, поэтому он ни с кем не встречался. Только с домашними. В связи с возвращением старшего сына, Надежда Алексеевна позвонила с городского переговорного пункта в Москву и шёпотом, как будто эта информация могла кого-то интересовать, сказала:
— Витюша, сыночек, слышишь меня?
— Да, мама, слышу. Что ты вдруг мне звонишь? Случилось что-то?
— Случилось. Костик вернулся. Тебе нужно, хоть на несколько дней, к нам приехать и с ним пообщаться. Всё-таки, родной брат.
— Хорошо, мама. Я в конце недели обязательно приеду. Только мне не нравится твоё настроение и печальный голос. Ты радуйся, что сын вернулся домой, а ты расстраиваешься.
— Да я радуюсь, Витя, радуюсь. Только пьёт он третий день и не разговаривает со мной.
— Ну и пусть пьёт. У него костёр в душе пылает от жалости к себе, вот он его водкой и заливает.
— А мне что делать?
— Ничего. Ждать. Сейчас он твой разговор не услышит. Жалость выйдет из него и вернётся Костик к нормальной жизни.
— Ну, дай бог, сыночек, дай бог, чтобы твои слова сбылись. Приезжай поскорее. Мне поможешь. Самолёт из Москвы прилетел в Воркуту поздно вечером. Таксист неопределённой национальности согласился, после некоторого препирательства, везти Виктора в отдалённый от центра район за два счётчика.
Мама не спала и сидела за столом на кухне в каком-то оцепенении с включённой настольной лампой.
— А я как чувствовала, что ты сегодня приедешь. Блинчиков с картошечкой нажарила, селёдочку почистила.
— Молодец, мамочка. Всё моё самое любимое приготовила. А я тоже кое-что тебе привёз. Сейчас достану из дипломата.
— У нас тоже всё это можно сейчас купить, но не по нашим деньгам. Рюмку тебе налить, Витюша?
— Нет, мама, не хочу.
— Ну давай, давай. И я с тобой выпью за возвращение Костика.
— А где он сам?
— Да вот он, трупом лежит. Даже не разделся.
Только сейчас Виктор увидел в потёмках мужскую фигуру, примостившуюся на топчане, где они с братом вместе спали, пока того поздним вечером не арестовали.
— А я Костю даже не заметил. Ну, да ладно. Пусть спит.
— Ты не шепчи, Витя. Говори нормальным голосом, а то я стала плохо слышать. И вообще не стесняйся. Костик до утра не проснётся. Это хорошо, что он спит. Мы с тобой можем сегодня кое-что обсудить.
— Что ты со мной, мама, хочешь обсуждать?
— Как — что? Всё, что касается Костика. И прежде всего, как ему вписаться в общество, в котором он никогда не жил, если не считать шестнадцати мальчишеских лет?
— Это — серьёзная проблема, мама. Не одного вечера.
Но Надежда Алексеевна, не обращая внимания на реплику сына, продолжала говорить.
— Он во всём казённом приехал. Это до первого милиционера. И самое главное — где ему учиться? Ведь он был, скажу тебе, Витя, как мать, способней тебя. И учился в школе лучше тебя.
— Хорошо, мама, хорошо. Мы всё вместе обсудим. Только у меня к тебе, чтобы Костю сюда не впутывать, есть предложение. Переезжай к нам в Москву. Квартира у нас большая, места много. Здоровьем твоим займёмся, на которое ты давно махнула рукой. И вообще, поживёшь на старости лет нормально, как люди.
— А почему ты раньше мне это не предлагал?
— Знал, что ты мне ответишь: «А куда Костик, когда освободится,
вернётся?»
— Правильно говоришь. Если бы я к тебе переехала, на следующий
день соседи заняли бы эту комнату.
— Понятно, мама. Но сейчас твой сыночек вернулся. Ты не должна взрослому мужику мешать жизнь свою налаживать.
— Нет, Витюша, должна. Потому что Костик, на самом деле, не взрослый мужик, а просто постаревший мальчик. Ему нужно, на первых порах, помочь разобраться в новой ситуации. А потом нельзя Ваню, отца твоего, рано усопшего, здесь одного оставлять. Постоянный пригляд за
могилкой нужен. В общем, ладно. Закрыли тему.
Продолжение следует.
